Глава 1 Ты сорвешься в холодную полночи тьму, Или яркий слепящий полуденный свет. Ты покинешь свой дом, словно узник тюрьму, И в сплетенье дорог затеряется след. Будешь стаптывать душу, сбивать сапоги, И коней, и друзей не жалея менять. Будешь клятвы давать, забывать про долги, И чего-то по свету безумно искать. Станет пристальней взгляд, станет крепче рука. Беспечален, отважен, свободен и лих, Ты не будешь ни богу, ни черту слуга, Потому что навек разуверишься в них. В теплом доме, в степи, в церкви и в кабаке Прав лишь ты и твой верный булатный клинок. Но увидишь сквозь тьму огонек вдалеке - На окошко своем кто-то свечку зажег. Кто-то ждет. Не тебя. Почему в горле ком И к глазам подступает шальная вода? Вспомнишь милый, родной, но покинутый дом И поймешь, что уже не вернешься туда. Дождь. В Кардисе идет дождь. С утра небо обиженно супилось, но пыталось сдержаться. Когда мы выдвигались, начало накрапывать. Мокрида демонстративно раскрыла жуткий розовый зонтик с цветочками, и я спросил, за что она так жестоко мстит небесам. А сейчас идет хороший полноценный дождь. Упругие струи бьют по груди, плечам, сомкнутым векам. - Солевейг! Вставай немедленно! Если отгребешь воспаление легких, сдам в больничку, сама лечить не буду! Придется подниматься. Мокрида как говорит, так и делает. Нашариваю в густой траве отброшенный меч. Подтягиваю к себе, втыкаю в землю. Переворачиваюсь. Опираясь на клинок, поднимаюсь сначала на колени, потом на ноги. Мокрида стоит рядом, укрываясь от дождя все тем же чудовищным зонтом. В свободной руке держит сахарного петушка на палочке. Любит она их. Причем не сосет, как все приличные люди, и даже не лижет, а грызет. Смотреть страшно. При этом зубы у целительницы на зависть здоровые и красивые. - Трэк живой? - Что ему сделается? Пошел прибавку к гонорару выбивать, за особый риск. В контракте это есть. А вы красиво летели, лягухами. Еще бы не летели, если сразу за вскрытой дверью нас поджидал умело скрученный воздушный заряд. Шли бы впереди стражники со всеми своими кирасами, шлемами и щитами, их бы раскидало да еще и посекло заклятыми на связь с железом острыми дисками. Где голова, где ноги. А так первыми сунулись мы безо всяких доспехов и практически без оружия. Разрядили ловушку, получив только мощный воздушный пинок. Но скаегета о наковальню не пришибешь, а я… Мы всегда знаем, что прописано в контракте. И вправе отказаться. Оглядываюсь. Городская стража споро и без нежностей закидывает в фургон нашу «добычу» - беспатентных алхимиков. Те вопят, бурно возмущаются. Можно было б и пожалеть бедолаг, но те, кто ставит на входе воздушную мину с хорошим зарядом намагниченной картечи, явно не пряники выпекает. Мокрида прижала подбородком ручку зонтика к плечу и вытащила из кармана еще один леденец. Обычный, в шуршащей прозрачной обертке. Протянула мне. - Спасибо. - Руки, ноги на месте? - лениво поинтересовалась целительница, хотя явно уже сама всё поняла. - Тогда пойдем к Трэкулу. Надоело ждать, что-то сегодня он долго копается. Трэк и глава гильдии алхимиков стоят друг напротив друга и яростно спорят. Внешне они похожи: оба приземистые, с виду в ширину столько же, сколько в высоту. Только скаегет коренастый, а гильдеец толстый. - Этот пункт в договоре явно лишний! Размер гонорара завышен! Не велик труд для оборотня идти по следу! Абсолютно не велик. Всего-то нюхать всякую дрянь, на ходу менять обличия по ситуации, ломиться в дверь, за которой неизвестно кто и что находится. Всё потому, как городская стража твердо заявила, что разыскивать беспатентных в ее обязанности не входит. Вот если они в результате своей противозаконной деятельности взорвут что-нибудь в городе, тогда да, доблестные вояки, находящиеся на государственной службе, придут и преступников повяжут. За шум и недостойное поведение в общественном месте, например. А до тех пор пусть господа гильдейские сами с конкурентами разбираются. Нанимают кого-то, кто будет собирать доказательства свершенных злодеяний, отыскивать логово, проникать внутрь, взяв возможную ловушку на себя и тем самым разрядив ее. С риском для жизни, конечно. Вы же наемники. Никому не нужные люди. Подхожу, встаю так, чтобы алхимик меня видел. - Да, - улыбаюсь как можно дружелюбнее и шире, чтобы видны были клыки. - Оборотни способны на многое. Жаль, людям, обычным людям, никогда не понять, какое это наслаждение — гнать жертву. Особенно в полнолуние, - когти с руки, которой вежливо изымаю у гильдейца бумагу с текстом договора, я тоже убирать не стал. Брехня всё это, никого мы никуда не гоним. Мне вообще труднее прожить без фруктов и шоколада, чем без мяса. И фазы луны на нас никак особо не действуют. Круглый светящийся блин, таращящийся в окно, просто мешает спать. Но устоявшееся мнение не перешибешь. Видя, как перекосило алхимика, я принюхиваюсь, улыбаюсь еще шире, мечтательно, и возвращаю ему документ. - Не вижу здесь ошибок. Теперь работодателя дожмут Трэк и Мокрида. Скаегеты знают счет деньгам, а наша целительница по первому образованию юрист. Отхожу в сторону. Стоя с мечом в опущенной руке, я запрокидываю лицо под дождь. Мы наемники. Никому не нужные люди. Прежде из нашей троицы человеками с полным правом могли именоваться только Мокрида и Трэкул, но лет пятьдесят назад король Адельстан, которому надоело разбираться, кто из его поданных гном, кто эльф, кто полукровка, и куда отнести обращенных, вроде оборотней, издал указ: всем, кто соблюдает законы государства Сиргарен, отныне считаться и именоваться людьми. Народ, особенно малые расы, восприняли это спокойно, только эльфы возмутились такой уравниловкой, чуть не подняли мятеж и потребовали независимости. На что коронованный самодур, сладко улыбаясь, ответил: «А и пусть катятся! Кому они нужны со своими патиссонами». Оказался прав. Фрукты-овощи у эльфов вкусные, но чтобы сколотить самостоятельное жизнеспособное государство, этого оказалось мало. В результате чуть не половина населения Тенистых рощ начала под разными предлогами постоянно отираться в метрополии. Король выждал годик, а потом по его специальному указу всех свободолюбивых и гордых в двадцать четыре часа переловили и выставили восвояси. И границу закрыли. Эльфы взвыли и запросились обратно. Адельстан милостиво согласился принять Тенистые рощи в королевство на правах вольного баронства, но с принесением вассальной клятвы. Сидят теперь эльфы у себя дома, дуются. Только патиссонами торговать всё равно приезжают. К себе никого не пускают, да никто и не рвется. Другая могучая раса, гномы, приняли новый указ вполне спокойно. Они уже давно не затворяются в своих подземельях, а весьма активно подвизаются на поверхности. При этом идут не только в мастеровые и финансисты. В армии их полно, весь сержантско-прапорщицкий состав из гномья. Даже на флот нанимаются, у деда, рассказывают, на корабле боцман-коротышка был. Порядок поддерживал железный. А такие, как я, и вовсе вздохнули с облегчением. Раньше к оборотням относились хуже, чем к бродячим псам, а теперь всё, равноправные члены общества. Тем более что мы появляемся на свет в нормальных человеческих семьях. То, что оборотнем становится укушенный метаморфом — бред. Того, кто это придумал, самого, похоже, покусали. Муха као-као, вызывающая слабоумие, не иначе. Оборотничество — судьба и игра крови. Прабабушка с маминой стороны, не вытерпев головной боли, выпила, будучи беременной, успокаивающее зелье. Дедушка с папиной трижды падал с лошади, и всякий раз получал сотрясение мозга. Не смотря на это, и они сами, и их потомки прожили нормальную здоровую жизнь, и лишь у одного ребенка случился сбой, однажды в его колыбели обнаружили голубоглазого волчонка. Ничего страшного в этом нет, при правильном воспитании и уходе оборотень растет и развивается как любой нормальный ребенок. Спонтанная смена облика происходит только в догоршковом младенчестве, потом контролю учатся, так же, как письму, чтению и счету. Я знаю метаморфов, которые в сознательном возрасте ни разу не примеряли шкуру зверя, а также тех, кто добровольно надолго, а то и навсегда уходил в лес волком, чтобы быть ближе к природе. В общем, сейчас никакой дискриминации. В наемники меня привело не оборотничество. Публика в серых отрядах подбирается на редкость разношерстная. Ограничением приема служат только возраст, физические кондиции и законопослушность. Чистоту биографии претендента проверяют тщательнее, чем при приеме на службу в королевский дворец. Да, еще женщин в положении не берут, и кормящих матерей тоже, но это состояние временное. Объединяет наемников одно: вне службы мы никому не нужны. Сироты, изгои, отчаявшиеся неудачники, убежденные одиночки. В случае нашей гибели никто не станет ни оплакивать, ни мстить за нас. Серые отряды берутся за дела, от которых отказываются прочие, где легче лишиться своей буйной головы, чем заработать монету. Хотя платят выжившим более чем щедро. На такой вот веселой прогулке, первой в своей жизни, я и познакомился с Трэкулом сыном Стензальта. Честно говоря, я не должен был вернуться их этого похода. Когда сидишь в болоте с перебитой в двух местах ногой, а на хвосте у отряда висят ищейки сопредельного, но не дружественного государства, шансы на спасение не то что стремятся к нулю, а просто уходят в основательный минус. Даже обернувшись волком, я бы на трех лапах далеко не ушел. Догнали бы. Если спасение одного ставит под удар весь отряд и выполнение задания, тот, кому не повезло, остается прикрывать отход остальных. Это не закон, и даже не правило, а просто веление чести бойца. Если контракт не будет выполнен, все погибшие отдали жизни зря. Когда мы уходили на задание, нас было больше. Соратники оставили мне лук и воткнули в кочку с десяток стрел, но все понимали, что оружие мне вряд ли понадобится. Пиявицы, начавшие потихоньку подбираться к аппетитной жертве, успели бы раньше, чем погоня. Я уже собирался скинуться волком, чтобы твари хотя бы подавились шерстью, когда ко мне подошел молчаливый средних лет скаегет из нашего отряда. У наемников не принято прощаться. Что говорить тому, кому осталось на этом свете всего ничего времени? Всякое слово утешения, а уж тем более благодарности будет лишним. Все мы знаем, на что идем, и делаем это сознательно. А что до последней просьбы… У нас не бывает незавершенных дел и ждать вестей о нас некому. Бородач почесал в затылке, заткнул свое оружие за пояс, пригнулся и вдруг, хэкнув, взвалил меня на плечо. Что было дальше, помню плохо. От боли и начинающегося жара потерял сознание. Только осталось в памяти, как в минуты просветления мелькали перед глазами голенища сапог мерно шагающего скаегета. Смазанные от сырости дегтем. Через несколько дней я очнулся в богом забытом городке, как выяснилось позже, в доме местного хирурга. Сперва подумал, что подступает предсмертный бред: вместо трясины и мшистых кочек - подушки, чистые простыни, пахнущие ромашкой. Но примерно через секунду после того, как я открыл глаза, радостный вопль дебелой девицы, сидящей у моей постели, дал понять, что вечный покой мне пока обрести не удалось. Прибежал какой-то тип, судя по козлиной бородке и рыжим пальцам — лекарь. Легко отделаться не удастся. Словоохотливая служанка после рассказала, что в одну прекрасную лунную ночь они с господином были разбужены диким стуком в дверь. Лупили так, что, казалось, сейчас сама стена дома рухнет. Прокравшись в прихожую, хозяин и работница немного послушали, подумали и решили самую малость приоткрыть дверь, выглянуть и тут же захлопнуть. Не получилось. В щель мигом просунулся внушительных размеров походный сапог, а за ним вслед всклокоченная борода. Скаегет! Ночью, близ болот, где жителей каменистых пустошей с роду не водилось. Это мог быть только наемник. По представлению мирных граждан боец серых отрядов неизменно грязен, зол, груб и матерится через слово. К пришлому скаегету относился только первый пункт. Бородач был весь заляпан тиной и неприятного вида темными пятнами. Что до всего остального… Он вежливо помог хозяевам открыть дверь пошире, вошел, огляделся, уверенно протопал в кабинет, аккуратно свалил на стол молодого парня, не то мертвого, не то без сознания, и невероятно культурным голосом попросил хозяина «посмотреть, что там с мальчишкой».