Я пою офицерам, матерей пожалевшим Возвратив им обратно живых сыновей Офицеры, офицеры, ваше сердце под прицелом За Россию и свободу до конца Офицеры, россияне, пусть свобода воссияет Заставляя в унисон звучать сердца Господа офицеры, как сберечь вашу веру? На разрытых могилах ваши души хрипят Что ж мы, братцы, наделали, не смогли уберечь их И теперь они вечно в глаза нам глядят Вновь уходят ребята, растворяясь в закатах Позвала их Россия, как бывало не раз И опять вы уходите, может, прямо на небо И откуда‑то сверху прощаете нас Так куда ж вы уходите, может, прямо на небо И откуда‑то сверху прощаете нас Офицеры, офицеры, ваше сердце под прицелом За Россию и За Веру до конца Офицеры, россияне, пусть свобода воссияет Заставляя в унисон звучать сердца Офицеры, офицеры, ваше сердце под прицелом За Россию и За Веру до конца Офицеры, россияне, пусть свобода воссияет Заставляя в унисон звучать сердца Когда я закончил играть, князь, сидевший напротив меня, плакал беззвучно, как и два офицера стоявших в проходе, а принцесса с непониманием уставилась на меня, не до конца понимая слова песни, но, похоже её то же проняло. Спустя минуту полной тишины, князь спросил, ‑ Откуда эта песня? ‑ Оттуда, ‑ сказал я, указав глазами на верх, и все присутствующие посмотрели на потолок пытаясь, пытаясь понять смысл моих слов. ‑ Можете, повторить ещё раз, ‑ спросил князь. ‑ Ваше Высочество, можно я позову офицеров не занятых службой, пять минут, они должны это услышать, очень прошу, ‑ сказал поручик, нарушив любую субординацию. ‑ Зови, ‑ сказал я, понимая, что им тоже надо снять стресс, а что может быть лучше хорошей песни. Все десять минут, что собирались офицеры, князь сидел молча, смотря в одну точку, я даже начал переживать за него, видя раненых среди вошедших, я сказал, ‑ Раненых усадите на стулья, да и сами можете присесть, сказал я, и перебрав аккорды, начал играть песню заново, но уже громче и с большей интонацией, проговаривая каждое слово. Когда я закончил играть, то вокруг было очень тихо. Казалось, что даже колёса стучат, практически не издавая звука, посмотрев на офицеров, столпившихся в тамбуре с двух сторон, то я увидел на многих лицах слёзы, понимая, что нужно немного разбавить эту песню другой, я решил сыграть песню Любэ «Конь». Взяв аккорды, я начал тихо петь, постепенно повышая голос, Выйду ночью в поле с конём, Ночкой тёмной тихо пойдём. Мы пойдём с конём по полю вдвоём, Мы пойдём с конём по полю вдвоём. Ночью в поле звёзд благодать… В поле никого не видать. Только мы с конём по полю идём, Только мы с конём по полю идём. Сяду я верхом на коня, Ты неси по полю меня. По бескрайнему полю моему, По бескрайнему полю моему. Дай‑ка я разок посмотрю – Где рождает поле зарю. Аль брусничный цвет, алый да рассвет, Али есть то место, али его нет. Полюшко моё, родники, Дальних деревень огоньки, Золотая рожь да кудрявый лён – Я влюблён в тебя, Россия, влюблён. Будет добрым год‑хлебород, Было всяко, всяко пройдёт. Пой, златая рожь, пой кудрявый лён, Пой о том, как я в Россию влюблён! Пой, златая рожь, пой кудрявый лён… Мы идем с конем по полю вдвоем… Закончив петь, я отложил, гитару в сторону, я встал со своего места и сказав дежурному по поезду, стоящему рядом, ‑ Принеси и налей по пятьдесят грамм коньяка всем присутствующим. Все встали вместе со мной, включая князя и принцесса, встала рядом. Стопки нашлись быстро, как и коньяк. Когда всем налили, я сказал тост, ‑ Помянем братцы, наших боевых товарищей, сложивших свою голову за честь нашей Родины, я уверен, они все сейчас там, смотрят на нас, и ждут от каждого из нас такого же самоотверженного служения России. Царствия им небесного! ‑ сказал я и выпил, а за мной выпили все остальные. Когда я сел обратно, то все стали расходиться, а поручик, который просил позвать офицеров негромко спросил, ‑ Ваше Высочество, можно вашу песню мы с офицерами разучим и товарищам, как приедем наиграем?