Несмотря на большую шумиху в Европе, основной удар силы Альянса, как оказалось, попытались нанести в Средней Азии и на Кавказе. Сначала для отвлечения внимания они устроили шумиху на кавказской и западной персидской границах. Бои там носили несистемный характер и больше напоминали Малую войну, чем серьезные боевые действия. То есть они не вызывали никаких подозрений и совершенно не смущали Санкт-Петербург. Одновременно с шумом, создаваемым османами, из британской Индии в Имперскую Среднюю Азию выступили конные банды местных головорезов, поддержанные бронеавтомобилями и кое-какими переодетыми регулярными войсками. Последние были нужны, чтобы смять слишком жесткие и неуступчивые для таких вот банд пограничные заставы. Все-таки бандиты – это бандиты. Воевать хорошо умеют только с местным населением. Цель у этих банд была проста – идти в глубь Имперской Средней Азии и грабить, грабить, грабить, наводя как можно больше шума. На такую угрозу Санкт-Петербург был вынужден реагировать. Более того – отвлечь на ловлю этих блох немалые силы. И подвижные подразделения, и пехоту, и авиацию. Банды не ожидали такого приема. Англичане ведь кормили их сказками о том, что будет война и Империи будет не до них. По крайней мере, некоторое время. Оказалось, что не так. Очень даже до них. Однако, впутавшись, быстро вырваться они не могли. А из-за их действий протяженный участок границы стал слепым. Что там происходило, в Санкт-Петербурге не знали. Ни на нем, ни за ним. В руководстве Альянса этого и добивались. Банды? Да им на них было плевать. Просто расходный материал и утилизация неадекватно буйного местного населения. Так что одним этим шагом они убивали сразу несколько зайцев. Как только заварилась каша и пограничные заставы оказались смяты, Альянс выступил крупными силами из севера Индии. Он сосредоточил здесь тридцать пять пехотных, семь кавалерийских и три танковые дивизии. Плюс авиацию. Мощь! Вот эти силы и выдвинулись к южному побережью Каспийского моря, стремясь отрезать Персию от Империи. И, выйдя к Баку, парализовать поставки нефти с южного направления. Генрих не был идеалистом или восторженным юнцом. Начиная эту войну, он прекрасно отдавал себе отчет в том, что она может очень сильно затянуться. Вероятно, на многие годы. Поэтому начать он ее хотел с удара, лишающего Империю очень важного сырья – нефти. Не всей. Да. Но подавляющего ее объема. А это значит и грузовики, и танки, и корабли, и самолеты будут испытывать дефицит топлива. Да и многое другое. Что снизит их активность. В моменте такой успех не дал бы почти ничего. Тем более что у Империи имелись и иные источники нефти. Но в перспективе нескольких лет боевых действий – это бы сказалось очень сильно. Войск у Империи в тех краях было совершенно недостаточно для парирования столь мощной группировки. Пришлось предпринимать аварийные, авральные меры. Так, из Балтики и Черного моря по внутренним коммуникациям на Каспий было переброшено несколько эсминцев и два десятка бронированных катеров. Не зря же Император так фокусировался на этой водной системе, по которой не то что эсминец – линкор или авианосец можно перегнать. Порожняком, конечно. Но не суть. И вот эти корабли, внезапно нарисовавшиеся у южного побережья Каспия, и создали наступающим силам Альянса проблемы. Особенно эсминцы, которые со своими 127-мм пушками оказались очень грозной силой. Появление флота в Каспийском море позволило силам всего трех пехотных полков медленно и упруго отходить, вынуждая войска Альянса продвигаться в боевых порядках, опасаясь засад и очень зубастых узлов обороны. Особенно болезненными были приемы артиллерийских налетов на тылы, когда с моря подходили эсминцы к береговой линии и начинали обстреливать глубокий тыл наступающих войск противника. Зачастую бессистемно. Но это не раз и не два создавало сумятицу и срывало операции. Согласитесь, сложно чем-то управлять, когда невдалеке от твоей палатки начинают падать пятидюймовые снаряды. Хочешь не хочешь – все рассыпалось и расползалось. И на какое-то время наступающие войска оказывались предоставлены сами себе. А потом… потом время уже было упущено. Не получив своевременно подкрепления или огневой поддержки, они откатывались, умывшись кровью. Другим немаловажным фактором стало снабжение и маневр. Обладая флотом, силы Империи имели возможность нормально снабжать все свои немногочисленные войска. Подвозить им продовольствие, боеприпасы, оружие, медикаменты, вывозить своевременно раненых и больных. Последнее было особенно важно, так как развязывало руки этим полкам, которые в противном случае были бы стреножены ранеными. Плюс – операции в тылу. Посадили одну-две роты пехоты на несколько бронированных катеров. И при поддержке одного-двух эсминцев высадили где-нибудь в двадцати километрах за линией соприкосновения. Бойцы, быстро крутя педали своих велосипедов, выдвинулись. Постреляли. Пошумели. И деру. Обратно к кораблям, которые своими орудиями обеспечивали спокойную эвакуацию… И, хоть такие лихие наскоки создавали массу проблем, остановить наступающую армию Альянса они не могли. Та вышла к побережью Каспийского моря и пошла на запад медленным, но вполне себе паровым катком. Да, эти полки ее тормозили. Да, эти корабли ее терзали. Но она все равно неотвратимо продвигалась к Баку, где находился важнейший железнодорожный узел, связывающий Персию и Империю. Все складывалось непросто. Но в Главном штабе не спешили. Они опасались масштабного наступления османов в тыл Бакинской группировки. А много войск снять и перебросить в Среднюю Азию в руководстве Империи не решались. Мало ли это отвлекающий маневр? Может быть, противник именно этого от них и ждет? Ведь Альянс мог через вот такую провокацию именно этого и добиваться. Поэтому Главный штаб выигрывал время и готовился к большой и достаточно непростой оборонительной операции – битве за Бакинский логистический узел… Тем временем Николай Александрович парился в баньке. Хорошо так. Душевно. С Афанасием – руководителем своего лейб-конвоя. Он и раньше составлял ему компанию. И попариться, и поболтать, и вроде как служба безопасности под боком. Вышли. Расположились с комфортом. Выпили по кружке холодного, запотевшего свежего пива. Вредно. Да. Но им нравилось. Начали жевать креветки. – О! Чуть не забыл! – произнес Император и, пройдя к шкафчику с принадлежностями, достал с нижней полки плотную, туго набитую чем-то папку. – Вот, – произнес он и положил перед Афанасием. – Это срочно? – Смотри сам, – пожав плечами, произнес Николай Александрович с самым благодушным видом и вернулся на свое место. Афанасий с некоторой неохотой развязал завязки и начал перебирать фотокарточки, которые лежали там подшитыми пачками. Мрачнея и бледнея, даже несмотря на недавнюю парилку. Наконец он поднял глаза. – Твое здоровье! – воскликнул Император и опрокинул в себя небольшой флакончик, что держал в руках. Афанасий внимательно посмотрел на эту склянку. Потом на пиво. И скривился в мрачной улыбке. – Противоядие? – Да. – А мои люди? – Спят. – Жена? Дети? Император промолчал, с каким-то холодным разочарованием смотря на Афанасия. Пауза затягивалась. Он, все поняв, поник головой и уставился в пол, не говоря ни слова. – Почему? – наконец выдавил Николай Александрович. – Что почему? – Почему ты меня предал? И ладно я. Бывает. Но мои дети… ты ведь покрывал кровавые оргии Ярослава, зная о них с самого начала. Или будешь отрицать? – Не буду. Знал. Покрывал. – И зачем ты это делал? Почему ты меня предал? – Я тебя не предавал. – Не предавал?! – аж привстал от этой наглости Николай Александрович. – НЕ ПРЕДАВАЛ?!! – Нет, – тихо и как-то обреченно произнес Афанасий. – Тогда что это? Ты ведь фактически убил моего сына. Едва не убил второго. Да и по мне стреляли твои люди. Что это, если не предательство? – А ты хоть что-то вокруг себя видел? – А что я должен был увидеть? – Ты сам убил своего сына. Ты! – Я?! – Да. Ты. Ты занимался чем угодно, кроме его воспитания. При первом случае бросал все и убегал заниматься делами. А твоя мать – нет. И ее окружение – нет. – Ты мог бы мне сказать. – Я говорил. Много раз говорил, что тебе нужно уделить больше внимания сыну. – Не это! – Это! Его могло спасти только это! – Если бы ты сказал, куда его втягивают, я бы смог его вытащить. – Когда я понял, было уже поздно. Слишком поздно. Он ведь поначалу тянулся к тебе. Как цветочек к солнышку. Хотел быть как ты. Во всем тебе подражал. Но ты каждый раз убегал от него. Пренебрегал. Ругал. Умом Ярослав не отличался, и тебя это сильно печалило… злило… как бы он ни старался – все было не то и не так. И он озлобился, окрысился, а потом и возненавидел. Все. И тебя, и твое дело. И Мария Федоровна ему в этом помогала. Это тебе всегда было плевать, какого происхождения человек, а ей нет. И ты бы знал, как ее бесила твоя возня с простолюдинами. До зубной боли. И она сумела передать свою боль Ярославу. Поверь. Когда я все понял, было уже поздно. И я просто не знал, что делать. – А покрывал его зачем? – Не покрывал – из передряг вытаскивал. У него ведь совсем туго с чайником было. Убили бы. Попался бы родственничкам, и растерзали его. Вот и прикрывал. А тебе не говорил… так ты бы не поверил. Он ведь при тебе вел себя очень прилично. И он, и мама его, и бабушка… все бы говорили, какой он ангелочек. Я просто ждал, когда он рискнет захватить власть, упившись своей игрой во всесильного и всемогущего. Я просто дал этой язве вызреть. – Этой язвой был мой сын!!! – Если бы твой сын пришел к власти, то он, без всякого сомнения, разрушил бы все, что ты столько лет создавал! Он уже подростком все это возненавидел люто. И тебя, и твои дела… улыбался… соблюдал приличия, а сам… ты бы знал, что он в узких кругах говорил. Какие они планы строили… Дворянская вольница Екатерины – детский лепет по сравнению с их мечтами! – Я этого не замечал. – А что ты вообще замечал?! – рявкнул Афанасий вскакивая. А потом обреченно махнул рукой и безвольно осел на лавку. – Ты как безумец… как одержимый бегал со своей Империей. Так, словно ты бессмертный… словно ты будешь жить вечно. Я и так, и эдак пытался с тобой поговорить. Показать, что все катится в пропасть. Но ты не хотел слышать… видеть… и понимать. Просто не хотел. Для тебя это все было слишком малозначительно. – Вздор! Когда я понял, что упустил воспитание Ярослава, я занялся Всеволодом. – И много ты им назанимался? – горько усмехнулся Афанасий. – Он умный. Да. Начитанный. Образованный. Аналитик хороший. Но он… не Император. Он пассивен и излишне осторожен. Он перепуган историей с Ярославом. Ты хоть знаешь, что он до сих пор не может оправиться от той психологической травмы? Он боится… до ужаса боится. Как он будет править? Вот сдохнешь ты. И что дальше? Все вокруг держится только на тебе. Ты гвоздь! Сдохнешь – и все. Крышка! Все сложится, как карточный домик. – Не сложилось же. – Так все знали, что ты жив. Что наблюдаешь. И работали как обычно, бегая к тебе за консультациями. Цирк! Ты отказался прямо отвечать, так они тебе докладывали новости и следили за реакцией. За мимикой, за взглядом, за жестами. И на основании этого давали советы Всеволоду. Ты умрешь – и все. Ты слишком их всех подавил. И сына… и этих… – Стрелял в меня ты зачем? – Больно было? – Больно. – Может, хоть сейчас думать начнешь, почувствовав запах смерти. Сколько тебе лет уже? Бессмертный ты наш! – воскликнул Афанасий. И опрокинул в себя кружку пива. Взял еще одну. И ее тоже опрокинул. Вытер лицо ладонью. Мрачно посмотрел на Императора. И потянувшись к бидончику, присосался к нему. Пил жадно. Быстро. Словно кто-то у него его сейчас отнимет. Но весь выпить не смог. Много. – Нападение на Гнездо зачем организовал? – Затем же, – поведя слегка помутневшим взглядом, произнес Афанасий. – Чтобы протрезвел. А тебе – плевать. Хоть кол на голове теши. Воспринял как что-то обыденное. Повседневное. – Сам организовал?