А это, в свою очередь, означает, что я вполне могу понять, из-за чего у Купера снесло крышу – между желанием находиться рядом с сестрой и порывом возвести вокруг города стену в несколько метров высотой, чтобы она никогда сюда не возвращалась. Шаги становятся громче, и в ту секунду, когда рот Купера изгибается в улыбке, а я поворачиваюсь к двери, внутрь первым влетает Носок, за ним входит Зоуи, и Мэйсон боком облокачивается на дверной косяк. Зоуи бросается брату на шею, целует его в щеку и радостно здоровается, после чего сдержанно машет мне рукой и робко произносит: «Привет». У нее приятный голос. Я тоже здороваюсь с ней, однако сразу переключаю внимание на собаку, которая, чуть ли не задыхаясь, подпрыгивает сбоку от меня. Поэтому я опять беру Носка на руки, откуда ему будет хорошо всех видно, и глажу. Этот маленький засранец определенно чересчур избалован. Факт, о котором я постоянно твержу, но Джун просто всегда говорит, что я сам – часть проблемы. Без понятия, что это значит… И кстати, я не собираюсь быть грубым, но признаю, что в данный момент совершенно непринужденно общаться с Зоуи оказывается для меня сложнее, чем предполагалось. Вот одна из причин, почему я лучше буду смотреть на Носка, чем на нее. Мысленно я чертыхаюсь и злюсь, что не повел себя более открыто и дружелюбно, но это первый раз, когда мы с ней встретились, и я не ожидал, что… Понятия не имею, чего конкретно я ожидал. Что по ней будет это видно? Заметно? Звучит настолько глупо, что от этого даже больно. – Ты не отвечала на звонки, и это стоило мне как минимум десяти лет жизни, ты же понимаешь, да? – Подняв взгляд, я вижу, как Зоуи открывает рот, чтобы ответить, но у Купера уже другая проблема. – Боже мой, что с твоими волосами? – в шоке спрашивает он. Или в замешательстве, и это заставляет меня скосить на нее глаза. Волосы ярко-серебряные или серовато-белые и прямыми прядями, подстриженными лесенкой, мягко ниспадают ей на плечи. – Я старею, – со смехом говорит она, но Куп испуганно закрывает рот рукой, из-за чего она лишь громче смеется. – Ты был прав, кажется, его это чересчур шокирует, – обращается она к Мэйсону, который кивает, а затем осматривается в своей бывшей комнате. – А вы, по-моему, ничуть не расстроились, что я уехал, – абсолютно расслабленно прерывает он тему волос и мои беспорядочные мысли о прошлом Зоуи, и я за это благодарен. Я так скован, как давно уже не был – и нога все еще болит. Огромное спасибо, Куп. Фраза Мэйсона отвлекает и Купера от прически Зоуи. – Мне наконец-то стало поспокойнее. – При этом всем нам известно, что Купер говорит неправду и им обоим нелегко пришлось в последние недели. Они как старая супружеская пара, которую разлучили. – Первое время Куп каждый день торчал в твоей комнате, а Энди его утешала, – встреваю я и наслаждаюсь тем, как выражение лица Купера меняется с удивленного на злобное. – Не неси чушь, – бормочет он, но Мэйс уже давно хохочет в голос. – Не волнуйся, с ним творилось то же самое. – Я лениво указываю на Мэйсона, который тут же замирает. – Что, Джун звонила? Я буду все отрицать! Мне просто что-то в глаз попало… В результате это заставляет рассмеяться нас всех – и ее смех кажется мне самым звонким. Впервые я разрешаю себе внимательней присмотреться не только к ее волосам, пока она стоит меньше чем в трех метрах от меня. Ростом Зоуи примерно метр шестьдесят пять и встречает мой взгляд своим – непостижимым, но вместе с тем открытым, и безо всякого смущения его удерживает. Словно знает, что именно в этот момент я рассматриваю ее с ног до головы. У нее невероятные глаза, проносится у меня в голове, и мне приходится тяжело сглотнуть, потому что эта мысль оказалась совершенно неожиданной. Красивые и особенные глаза. Один карий, как у Купера. Тот же самый оттенок, то же тепло. Но другой – он выглядит так, будто упал в море и впитал его глубокую, холодную синеву. Я понимаю, что Куп с Мэйсоном болтают и препираются, а Зоуи до сих пор с любопытством изучает меня, точно так же, как и я ее. Только сейчас, в отличие от прошлого раза, я уже не могу отвернуться. Я разглядываю ее аккуратный нос, слегка загорелую кожу, выразительный подбородок и обрамляющие все это светлые волосы. И под конец мой взгляд вновь перемещается к ее глазам. Попадается в них, как муха в сети паука. Я не могу освободиться… Однако в ту секунду, когда Носок внезапно начинает лаять прямо мне на ухо, я вздрагиваю и разрываю зрительный контакт. При этом опрометчиво перераспределяю вес и вынужден сконцентрироваться, чтобы не показать, что мне больно. Я прочищаю горло. Если бы боль и пес не помогли мне очнуться, в итоге я бы, наверно, еще и покраснел. Просто так. Черт возьми, это же младшая сестра Купа! – упрекаю я себя. – Извините, Носку нужно выйти. – Без понятия, правда это или нет, но малыш так и так поднимет лапу. Быстро всем кивнув, шагаю вперед. – Спасибо тебе за помощь, это реально было классно, – говорит Куп. – Не за что. – Я прощаюсь с Мэйсом, который пропускает меня и хлопает по плечу, поспешно покидаю комнату и вместе с собакой скрываюсь в своей комнате. Сейчас я поведу Носка гулять, это не обман, но сперва мне надо присесть. Мне нужна всего минута. Носок смотрит на меня и послушно сидит на своей лежанке, и я кое-как делаю то же самое. С перекошенным от боли лицом я ненадолго запрокидываю голову назад, закрываю глаза и делаю глубокий вдох, пока давление на ноги постепенно снижается. Внутри довольно мрачно, задернутые темные шторы пропускают очень мало света, тем более что на улице и так не очень-то светло. Я слушаю, как дождь стучит по оконному стеклу. Монотонно, в расслабляющем ритме. Люблю этот звук, особенно зимой. Он заземляет меня, помогает разложить мысли по полочкам и успокоиться. К несчастью, ему не удается достаточно меня отвлечь и снять боль. Куп хорошо приложил меня краем кровати. Еще сильнее и неудачнее, чем казалось сначала. Твою мать. Слава богу, что мы тогда уже почти все доделали, а в конце концов я могу сказать спасибо псу рядом со мной за то, что не понадобилось сочинять слишком глупых предлогов, чтобы сбежать. Хотя из-за Зоуи я на краткий миг забыл, что нога вообще болит. Открыв глаза, я сажусь прямо и расстегиваю джинсы. Молния издает тихий звук, и показывается темная ткань моих боксеров. Сначала я вытаскиваю из штанины правую ногу, а затем – гораздо осторожнее – левую. Джинсы с шорохом приземляются на пол, и я медленно и сосредоточенно скатываю наколенник вниз по бедру и наконец по колену и протезу, чтобы снять его. Потом с облегчением кладу на кровать возле себя и глажу тянущую и пульсирующую культю, все еще закрытую лайнером. Тихо выругавшись и стиснув зубы, я продолжаю растирать ногу, слегка приподнимаю силиконовый чулок над кожей, после чего скатываю вниз и его, чтобы лучше видеть, насколько все плохо. Нет необходимости долго рассматривать колено и культю, чтобы понять, что, скорее всего, образуется синяк. По крайней мере это место уже сильно покраснело. Не редкость для этой ноги. Так же как и боли – причем неважно, реальные или фантомные. Несчастный случай и операция уже давно позади, но это больше ничего не изменит. Боль останется. Во всяком случае у меня. Пальцы массируют кожу и мышцы, растирают шрамы и неровности, пока не появляется чувство хотя бы небольшого облегчения, и я опять могу надеть протез. Протез, да, но точно не тот же самый. Я еще несколько недель назад заметил, что он сидит уже не так хорошо, стал слишком свободным и не так, как надо, прилегает к ноге. В целом, его лучшие времена давно прошли, износ налицо, и через три года пришло время для нового повседневного протеза. Я с силой отталкиваюсь от кровати и иду – наполовину шагая, наполовину ковыляя – мимо Носка к ящику напротив. Кодовый замок на первый взгляд кажется странным, но дает мне ощущение надежности. Может, даже контроля, кто знает. Однако прежде всего он позволяет мне спокойно спать, так же как и ключ на двери моей комнаты. Они не в курсе. Ни Купер, ни Мэйсон, ни тем более Джун с Энди, с которыми мы знакомы вдвое меньше. Естественно, все ребята стали моими друзьями, и, уверен, они как-нибудь поймут, не будут смеяться или нести всякий бред, потому что у каждого свои проблемы… Я качаю головой. Тем не менее я убежден, что это чересчур. Иногда даже для меня. Даже если не будут желать этого на самом деле, сомневаюсь, что после подобного они будут и дальше смотреть на меня так, как сейчас. Я не хочу больше жалости. Не хочу больше тех взглядов, перешептываний и всей этой чуши в стиле ох-бедный-Дилан. Если они узнают часть истории, если услышат, что произошел несчастный случай, то это будет неизбежно. А если эта часть превратится в полную историю, то возникнет нечто больше, чем жалость. Появится непонимание, чего мне точно не нужно. Поэтому я уехал и оставил бабулю одну, пусть это разбивало мне сердце, а место в колледже можно было получить и неподалеку от нее, но не по той специальности, которая стала важна для меня за время реабилитации и на которой я хочу учиться. Потому я здесь. В ярости я поднимаю крышку ящика, прислоняя ее к стене, и изучаю содержимое. Здесь хранятся не памятные мелочи, гантели или футбольная экипировка. Последнюю я уже давно сжег. Тут лежат мои ноги. Казалось бы, звучит как шутка, но нет. Разумеется, здесь не все мои ноги, но, по крайней мере, внизу находится мой первый протез. Никогда не смогу с ним расстаться. На нем сложено несколько других старых моделей, а на самом верху – мои нынешние протезы, которые служат мне в повседневной жизни и на занятиях спортом с Эллиоттом. Разные гильзы, сплавы и стопы. Рядом – чулки, лайнеры, крема и все такое. Я вытаскиваю протез в оболочке из ПВХ с карбоновой гильзой и подвижной стопой на пружине и провожу пальцами по металлу. Этот протез – один из тех, что подстроены под размеры моих ног, чтобы не было заметно разницы между ними. То есть икра такой же толщины, как и моя собственная. Благодаря многолетним занятиям спортом, футболу и фитнес-программе, которую я до сих пор выполняю по мере возможностей, правая нога у меня далеко не тощая. И протез, напоминающий спичку, непременно выделялся бы под джинсами или легинсами. С новой сменной ногой я ковыляю обратно, опять сажусь на кровать и сначала надеваю на культю лайнер, не оставляя внутри воздуха. Однажды я совершил такую ошибку, и оставшиеся волдыри и покраснения стали настоящим адом. Со временем к этому привыкаешь, делаешь все быстрее и учишься надевать его, чтобы такого не случалось. Затем подходит очередь протеза и проверки, все ли встало как надо. – Ну вот, так-то лучше, да, приятель? – пробормотал я, глядя на Носка, который перевернулся на спину и наблюдает за мной с высунутым языком. Вновь поднимаюсь, делаю пару движений и смотрю, правильно ли сел протез и могу ли я полностью перенести на него вес. Купер попал по самому неудачному месту на ноге. Помимо фантомной боли, которая преследует меня с раннего утра и накатывает волнами, теперь кожа на культе и над ней стала чувствительней. Конечно, ото всего существуют лекарства, потому что боль есть боль и иногда она просто невыносима, но я стараюсь обходиться без них. Нет, неправда. Я пытаюсь обходиться как можно меньшим количеством. Так будет честнее. Не хочу становиться зависимым и глотать их каждый день. А еще я хочу знать, что могу продержаться и без обезболивающих. По меньшей мере бо́льшую часть времени. Но порой и этого не удается избежать. Невзирая на короткую паузу и смену протеза, при мысли о том, чтобы продолжать носить его, выйти на прогулку, а потом отправиться к Эллиотту за новым планом тренировок, на лбу выступает испарина и начинает болеть живот. Поэтому я не сразу закрываю крышку ящика и запираю замок, а перед этим достаю обезболивающее, которое лежит внутри. С правой стороны. Вот тебе и «стараюсь обходиться без них»… Ох, что за дерьмо. С таблетками в руке я чувствую себя отвратительно, почти виновато. Ощущаю себя слабаком. Плевать, я глотаю дозу и наконец захлопываю ящик. Громче и сильнее, чем собирался. В целом я уже не стыжусь своей ноги. Раньше да, постоянно. Но сегодня? Нет. Тем не менее выкладывать все начистоту уже поздно. Я переехал в Сиэтл, познакомился с Мэйсоном и Купером и ничего не сказал. Прошел день, неделя, месяц. Они ничего не замечают, а я ничего не говорю. Сейчас, после трех с лишним лет, это кажется мне невозможным. А если совсем откровенно? Нет никакой разницы. – Пошли, малыш, мы идем гулять. 4 Новые начала воодушевляют Они новые, и они – начало Они – второй шанс Что может быть прекрасней? Зоуи Хотя Дилан уже вышел из комнаты и мы попрощались с Мэйсом, который поехал к себе домой, брат продолжает пялиться на меня так, словно я только что проглотила живую лягушку. – Лэйн! Это даже не цвет, – повторяю я серьезным и одновременно веселым тоном, потому что с того момента, как я пришла, он никак не может смириться с цветом волос, изменившимся в первый раз за всю мою жизнь. Купер фыркает: – Ты все равно выглядишь иначе. И прекрати называть меня Лэйном, так мне всегда кажется, что я где-то накосячил. – Может, так и есть. – Губы Купа еле заметно дергаются, пока он старается спрятать улыбку. Вот и хорошо. Ведь я понимаю, что на самом деле причина совсем в другом. Никто, кроме наших родителей и малознакомых ему людей, не называют его Лэйном. По-моему, он не хочет, чтобы ему об этом напоминали… не хочет думать о родителях. Поэтому я просто говорю дальше и пробую еще одну неудачную шутку. – Веришь или нет, но фишка с «выглядеть иначе» срабатывает, когда красишься. Вообще-то я никогда не относилась к тем людям, которые вечно делают укладки, испытывают потребность завить прямые волосы или изменить их теплый каштановый оттенок на какой-то другой. Но приблизительно три недели назад, в свой день рождения, первого января, я решила, что это просто необходимо. Если вы родились почти сразу после Рождества и Нового года, то настоящего дня рождения у вас не будет, как ни крути. Это стало моим подарком самой себе. Стартовый сигнал к новому началу. К новой главе. Я не хотела выглядеть как прежняя Зоуи и возвращаться сюда как прежняя Зоуи. Не хотела привозить слишком большую часть ее туда, где она пострадала, а собиралась начать строить новую ее часть. И она должна была выглядеть именно так. Ради этого светлые, более короткие волосы и совершенно новая одежда у меня в чемодане, который все еще стоит у входа в квартиру. Я не собираюсь терять свое старое «я» или отказываться от него. Оно принадлежит мне, но это уже не совсем то, кем я являюсь или хочу являться сегодня. – Да что ты говоришь. Спасибо, что объяснила, что это значит. – Губы у Купера предательски подрагивают, пока он не произносит следующие слова: – Почему до тебя нельзя было дозвониться? Я волновался. Тот же вопрос он задавал сразу же после приезда, но мы как-то перескочили на другую тему. Теперь брат снова его упомянул. Почти вскользь, однако мы оба знаем, что это не так. – Батарея разрядилась, извини. Я либо забыла дурацкое зарядное устройство, либо оно лежит где-то в чемодане. А открыть его в поезде я не могла, он бы взорвался. – Он лишь быстро кивает и принимает отстраненный вид, поэтому я тараторю дальше: – Мэйсон сразу меня нашел, все нормально.