Мы еще не настолько хорошо знакомы, чтобы мне позволялось это себе представлять. Или нет? Закончив с душем, с одним полотенцем на голове и со вторым, обмотанным вокруг тела, я стою перед своим шкафом – и на грани нервного срыва. У меня никогда не было особенно много шмоток, и, как видно, большинство из них влезло в этот громадный чемодан, который теперь стоит в шкафу. Даже новые, недавно купленные вещи. Короче говоря, одежда, которую я взяла с собой в новую жизнь, занимает от силы половину не очень большого шкафа. Не то чтобы мне не нравились мои вещи, просто я не уверена, что надо надеть. Что мне хочется надеть. В чем я буду хорошо себя чувствовать, переступая порог клуба, в котором еще не бывала. В принципе неважно, появлюсь я там в слишком короткой юбке или застегнутая на все пуговицы, потому что ни то ни другое не дает кому-либо права против моей воли прикасаться ко мне или приставать. Потому что не играет роли, сколько кожи ты оголяешь. Площадь обнаженной кожи не эквивалентна объему прав, которых один человек может лишать другого. Голая кожа – это не «да» и не проходной билет. Я. Это. Знаю. Все же тот вечер оставил свои следы, свои шрамы, и как бы положительно ни влияли Милли и ее терапия, сколько бы времени ни прошло с тех пор и как бы хорошо я сейчас это ни понимала, я осознаю это головой, но далеко не сердцем. Это останется со мной до тех пор, пока не пройдет само. Если вообще когда-нибудь пройдет. Тем не менее я не спряталась навечно, вполне сумела вернуться к жизни, выходила из дома – но на настоящую вечеринку? В клуб? Нет. Тогда был последний раз. Первый и последний раз… Сегодня я хочу это изменить. Сегодня, пока меня окружают друзья и семья. В какой-то момент терпение лопается, и я достаю любимые черные ботинки Dr. Martens, потертые джинсы-скинни и простой черный топ – включая подходящее нижнее белье. К ним беру маленькую замшевую сумочку, которую купила уже сто лет назад и куда не влезет ничего, кроме смартфона и парочки мелочей. Довольная своим выбором, одеваюсь и, напевая, сушу волосы. С полки в ванной я прихватила фен. Энди определенно не будет против. По крайней мере я на это надеюсь. Меньше чем через десять минут по плечам рассыпаются гладкие пряди, образуя красивый контраст с топом и моими глазами. Я рисую подводкой идеальные стрелки, наношу еще немножко туши и бальзама для губ, вот и все. На кожу я почти никогда не наношу косметику. За исключением случаев, когда месячные превращают мое лицо в поле битвы и я выгляжу так, словно внезапно заболела ветрянкой. Вещи, о которых вам никто никогда не скажет: раз в месяц у вас будет худшая неделя в жизни, а если не повезет, то она каждый раз будет превращаться во второе половое созревание как в области кожи, так и эмоционально. А что лучше всего: об этом говорят либо хорошо, либо никак. К счастью, на этой неделе меня это миновало… Уже не устало, но все еще слегка вяло шагаю в коридор. Я переживаю и нервничаю, но в позитивном смысле. Мой наряд идеален. Может, не для этого вечера или этой тусовки, но для меня. Это единственное, что имеет значение. Когда я захожу в гостиную и Дилан замечает меня, он поднимается с дивана, и его присутствие наполняет собой почти всю комнату. На нем ботинки на шнуровке, темно-синие джинсы и темно-серая водолазка с V-образным вырезом, облегающая его мускулы, как вторая кожа. Татуировки теперь видны отчетливей, и я обнаруживаю первые тонкие линии, которые, как лозы, вьются на его коже, и голову змеи, чей хвост исчезает под кофтой. Это произведение искусства. Но вместе с тем – простой и сдержанный образ. Мне нравится, ему идет. – Привет, – говорю я ему, а потом и Носку, который в это время взволнованно крутится передо мной и хочет, чтобы его погладили. Присев на колени, я выполняю его желание, а он тут же переворачивается на спину и подставляет пузико. – Аккуратно, он наверняка еще мокрый. Мы гуляли, и он опять не стал сотрудничать, когда дошло до полотенца. – Дилан прищуривается и недовольно косится на маленького песика у моих ног. Живот еще немного влажный, но не критично. Я встаю, опускаю глаза на свои ладони и… – Ох, – вырывается у меня, прежде чем взгляд падает на Дилана, который смотрит на меня с видом «Я же тебе говорил». – Ладно, ты был прав, – признаю я и морщусь, так как придется снова идти в ванную мыть руки. Не только мокрые, но и грязные. Тем не менее это того стоило. Носок замечательный. Пушистый и милый. – Вот теперь я точно готова, – с улыбкой объявляю я, во второй раз появляясь в гостиной, и Дилан улыбается в ответ. Слегка робко, но я все равно вижу. К этому моменту Носок, похоже, уже вновь чист. – Ты очень хорошо выглядишь. – Я радуюсь. Особенно потому, что у меня возникло впечатление, что он не собирался это произносить. Немного удивленная, я замираю. – Большое спасибо. Ты тоже, – тихо откликаюсь я, так как это правда. Он кивает, откашливается и указывает в направлении двери. Все мышцы у него на лице как будто напрягаются. Словно он смущен. При виде Дилана на первый взгляд и не скажешь, что такой великан, как он, способен робеть. – Моя машина перед домом. Ты все взяла? – выдергивает он меня из раздумий, и я быстро перепроверяю сумочку. Ключи, бальзам для губ, мобильник, удостоверение личности, деньги. Все на месте. Не то чтобы я уже не заглядывала туда раз десять, однако после такой фразы меня всегда тянет перерыть все снова. – Ага. А ты? – Готов к выходу. Возле двери Дилан достает мою куртку и держит так, чтобы я могла сразу продеть в нее руки. Поначалу я мешкаю, ведь это означает, что нужно развернуться к нему спиной – а я не люблю так делать, – но даже если он что-то и замечает, то никак не комментирует. Он ждет, подняв куртку, будто знает, что есть нечто, в чем я должна разобраться сама с собой. Я могла бы забрать ее у него, поблагодарить и надеть самостоятельно – или просто повернуться и внушить себе, что это всего лишь Дилан. Человек, которого я хоть и знаю пока недостаточно хорошо, но которому доверяют и Мэйс, и мой брат. Дилан не кажется чужаком – и он не тот, кто внезапно схватит меня, прижмет к полу и… Я делаю глубокий вдох, кладу сумочку на полку и поворачиваюсь, одновременно судорожно выдыхая. Сердце грохочет в груди. Страх готов всплыть на поверхность, однако я ему не позволяю. Я больше, чем то единственное «я», я больше, чем одна проекция. Этому меня научили Милли и психотерапия. Дилан шагает ко мне, оказавшись при этом почти так же близко, как и раньше. Но неважно, насколько близко, происходящее сейчас кажется мне более интимным. Его тепло передается мне, и пока он подставляет мне сначала левый рукав, потом правый, кончики его пальцев дотрагиваются до воротника куртки у меня на плечах, а под конец и до моей шеи. Прикосновение Дилана вызывает мурашки по телу, хотя мне так жарко, что я готова тут же сдернуть с себя куртку, как только он ее отпустил. Ни один из нас не двигается. Я ощущаю себя оленем в свете фар. Тогда не было яркого света, царил полумрак, и я дышала спертым воздухом. Я вдыхала пивные пары, пот и запах старого ковра. Дышала своим страхом… и чувствовала вкус своей крови и слез. Зажмуриваюсь, тяжело сглатываю и вспоминаю слова Милли. Мантру, терапию. Я здесь и сейчас, а это позади. Сегодняшняя Зоуи выжила, прошла терапию и может быть свободной без нее. Сегодняшняя Зоуи стоит здесь, держит спину прямо, может смеяться и жить – и больше не сломается. Быстрым движением высвобождаю волосы из-под куртки. Затем оборачиваюсь к Дилану, который до сих пор не шелохнулся. – Спасибо, – шепчу я, стараясь сложить губы в улыбку и при этом твердо глядя ему в глаза. Не отвожу взгляд, пусть мне приходится запрокинуть голову назад. И я жду. Наверное, вопроса – который так и не прозвучал. – Без проблем. В этот момент я чувствую потребность все ему объяснить. Исключительно потому, что сама этого хочу, а не потому, что он спросил, но думаю, мы еще не так близки. С мужчиной, стоящим передо мной, я знакома не больше десяти часов, даже если ощущается это почему-то иначе. Дольше, ближе. Однако тому, что сейчас происходит, нужно дать больше времени. Молча я подхватываю свою сумочку, он плавным движением надевает собственную куртку, после чего берет ключи, и мы спускаемся к его автомобилю. С неба на нас падает слабый моросящий дождь, пока мы не садимся в машину и Дилан заводит двигатель. В отличие от дома тут оказалось чертовски холодно. – Пожалуйста, скажи, что у тебя есть подогрев сидений, – умоляю я, пока Дилан едет вниз по улице. – У меня есть подогрев сидений, – коротко отвечает он, пристально глядя перед собой. – Правда? – Я радостно смотрю сперва на него, затем на приборную панель. – Нет, но ты попросила меня так сказать. – Дилан нагло мне ухмыляется, а я кладу голову на подголовник и сползаю ниже в кресле. – Как подло. – Да, согласен. Просить меня так бесстыдно лгать. Я смеюсь и искоса его разглядываю. Он кажется спокойным, сидит расслабленно, но сосредоточенно. Мне нравятся звуки во время поездок на машине. Особенно ночью или под дождем. – Если тебе холодно, на заднем сиденье лежит плед, но печка сейчас нагреется, – добавляет Дилан, махнув рукой назад. – И так сойдет. Я просто еще пытаюсь смириться с отсутствием подогрева сидений. – Громко вздыхаю и наблюдаю за его повеселевшим выражением лица. – Можешь потом не ждать меня, если решишь уйти раньше. То есть, я имею в виду, ты не обязан под меня подстраиваться и все такое. Езжай, когда захочешь, и… – Зоуи, – останавливает меня Дилан, и я обрываю свой поток слов. – Мы пройдем через это вдвоем. Туда мы едем вместе, значит, обратно точно так же поедем вместе. О’кей? – О’кей. Мы пройдем через это вдвоем. Впервые я всей душой надеюсь, что он прав. Впервые «мы» внушает мне меньше страха, чем я боялась. Впервые я задумалась о слове «мы». Каким бы оно ни было… 10 Можно преодолеть что-то, но тем не менее носить это в себе всю жизнь Зоуи Такое чувство, что басы, как живое существо, передвигаются по клубу и сотрясают его. У музыки комфортная громкость, в помещении работают кондиционеры и нет ощущения, словно тебе нечем дышать. Снаружи MASON’s показался мне немного неприметным, впрочем, уже на входе стало ясно, что этот клуб можно назвать каким угодно, только не неприметным. Он как настоящий Мэйсон. Я бы удивилась, если бы Мэйс удовлетворился чем-то меньшим, чем его идеал. Здесь есть стиль, есть шарм и класс. Но несмотря на это, он не выглядит лицемерным или высокомерным, если так в принципе можно сказать про место. Атмосфера удивительно заряженная, притягательная, но ни в коей мере не давящая. С каждым шагом, который я делаю с Диланом, идущим сбоку от меня, внутри все больше разрастается эйфория. Толпы еще нет, люди рассредоточились по залу, и мы спокойно продвигаемся между ними. Куртки мы уже оставили в гардеробе, а благодаря Мэйсону сотрудник был в курсе, что мы придем, и нам не пришлось платить за вход. Я высматриваю Джун и Энди. – Вон они, впереди. – Дилан показывает на большой бар. – Я пойду за тобой. Мне роста не хватает, и пока я их не вижу. Он пробирается мимо и берет на себя ведущую роль. Народ прибывает, и я то и дело невольно на кого-нибудь натыкаюсь, пока следую за Диланом. Во мне непроизвольно растет напряжение, движения становятся отрывистыми в попытке максимально избегать прикосновений ко всем этим людям. В какой-то момент Дилан это понимает и берет меня за руку. Я на миг незаметно задерживаю дыхание. Он держит мою ладонь, а я прислушиваюсь к себе. Все нормально. Она огромная и теплая, с парой шершавых, но не неприятных мест, и я в ответ сжимаю его пальцы, которые несут с собой безопасность и опору. Ориентир. Это не плохо, это хорошо. И дает мне надежду, что однажды он, возможно, исчезнет насовсем – этот страх, это недоверие и отдельные оставшиеся после психотерапии моменты, когда мне с трудом удается терпеть прикосновения.