— Ну, двигайся, сонная кляча, — покрикивала она, подталкивая коня. Взяв еще одну веревку, она пристегнула ее к недоуздку, крепко привязав Били в стойле. — Можно дать ему морковку, папа? — Погоди, солнышко. Боб взял шланг, поставил рядом ведро с мыльной водой и стал старательно обтирать Билли губкой — шею, бока, спину, каждую мускулистую ногу. — Папа, — окликнула девочка. — Да, солнышко? — Папа, здесь был один человек. В глазах Боба сверкнул огонь. — Худощавый такой. Густые темные волосы. Весь напряженный? — Что значит «напряженный», папа? — Ну, как будто ему хочется бежать, а он вынужден стоять на месте. Не улыбается. Лицо словно в кулак сжато. — Да, папа. Это он. — Где ты его видела? — Его машина стояла на дороге, там, где я утром сошла с автобуса. Розалита посмотрела на него, а он отвернулся. — Это был пикап? Белого цвета? — Да, папа. Ты знаешь его? Он хороший? Он мне улыбнулся. Я думаю, он хороший. — Он просто идиот. Вбил себе в голову, что на мне можно разбогатеть и прославиться. Он скоро устанет торчать здесь и уедет. Мне казалось, он понял, что я не хочу иметь с ним дела. Не думал, что он такой упорный. И когда только его оставят в покое? Если твою фотографию поместили на обложке журнала, все сразу делают вывод, будто ты знаешь нечто такое, о чем можно написать бестселлер. Вот уже много лет всякие придурки один за другим тянутся к нему. И как только они его находят? Такое впечатление, будто его адрес занесен в какую-то информационную сеть для психов и идиотов, чтобы полоумные неудачники не скучали. Некоторые из них даже не американцы. Самыми противными оказались немцы. Они предлагали ему деньги, сулили золотые горы. Но он с этим покончил раз и навсегда. Он сыт по горло своей пресловутой славой. Все, с него хватит. — Он докучал тебе, малышка? — Нет, папа. Просто улыбнулся. — Если увидишь его снова, сразу мне скажи. Я поговорю с ним, и он уедет. Или дождемся, пока ему надоест здесь околачиваться. Многие из них через некоторое время просто исчезали. У них были совершенно нелепые представления, безумные идеи. Некоторые приезжали даже не из желания написать о нем и заработать на этом — им хотелось просто посмотреть на него, вынести какие-то личные впечатления от общения с ним, из рассказов о его прошлом. Глупцы. Его жизнь не памятник, не символ, не образец для подражания. Его жизнь — это его личная жизнь. Какое-то время тот парень не давал о себе знать. Но однажды вечером он опять объявился — остановил свой грузовичок напротив их дома, сидел и терпеливо ждал. Джулия вернулась с работы, они поужинали и теперь потягивали на крыльце холодный чай с лимоном, наблюдая, как солнце, не тревожимое облаками, безмятежно укладывается спать за невысокими горами. — А он упрямец. — Идиот. — По крайней мере под ноги не лезет. Воспитанный мальчик. — Все те, кто приезжали к нему раньше, обычно влетали на машинах во двор и, спрыгнув на землю, с ходу начинали предлагать ему контракты, устанавливали камеры, с чувством пожимали ему руку, радостно суетились, уверенные, что делают стоящее дело и наконец-то отыскали эльдорадо. Боб неоднократно вызывал людей шерифа, последний раз: — чтобы выдворить немцев, которые вели себя уж очень бесцеремонно. — Никак не уезжает. Неприятная ситуация. Бедняжка ИКН4. Она-то за что все это терпит. — Ничего, не рассыплется. Зато она теперь знает, что ее отец — необычный человек. Думаю, она даже испытывает гордость. Суэггер взглянул на жену. Джулия, загорелая, красивая, с проседью в белокурых волосах, с тех пор как они поселились в Айо, носила только джинсы, футболки и ботинки. Она работала, как проклятая, наверное, даже больше, чем он, Боб, и это уже говорило само за себя. — Сколько ему, говоришь? — спросила она. — Двадцать два, наверно. Если хочет приключений, пусть идет в морскую пехоту. Несколько недель на острове Парис пошли бы ему на пользу. А здесь нечего околачиваться: только ребенка пугает и меня злит. — Не знаю почему, но мне кажется, он не такой, как другие. — Просто он напоминает тебе Донни, — ответил Боб, назвав имя первого мужа Джулии. — Да, наверно. Такой же робкий и неуверенный в себе. — Донни был отличным парнем, — заметил Боб. — Лучше я не встречал. — Донни умер у него на руках. Боб до сих пор отчетливо помнил, как булькала кровь, тонкой струйкой выливаясь из простреленного легкого, помнил его взгляд, устремленный в пустоту, как он корчился от дикой боли, судорожно цепляясь левой рукой за его плечо. Потерпи, Донни, о Боже, санитары! Санитары! Проклятье! Санитары! Только не умирай, все будет хорошо, клянусь, все будет хорошо. Но все было из рук вон плохо. Санитары не объявлялись. Боб, с раздробленным бедром — тот же ублюдок постарался, — остался один у дорожной обочины. Донни пришел забрать его, но тоже получил пулю. Боб помнил, как Донни прильнул к нему, отчаянно впиваясь пальцами в его тело, словно Боб был для него сама жизнь. Но потом пальцы обмякли, кровь остановилась. Боб не любил вспоминать, как умирали его друзья. Иногда получалось держать себя в руках, но, бывало, он терял над собой контроль. В душе поселился мрак. В прежнее время он залил бы свою боль виски. — Прости, — промолвила Джулия. — Мне не следовало говорить об этом. — Все нормально. Черт, пойду-ка побеседую с ним с глазу на глаз, скажу, чтоб убирался отсюда, не тратил время впустую. Боб поднялся, напряженно улыбнулся жене и пошел к машине. Парень сидел в своем стареньком «форде» «F-150». Заметив направляющегося к нему Суэггера, он улыбнулся и вылез. — Какого черта тебе здесь надо? — спросил Боб. — Выкладывай. Парень подошел к нему. Точно, ему едва за двадцать, долговязый, с густой шевелюрой, весь какой-то незащищенный, как студентик. Он был одет в джинсы и модную рубашку с короткими рукавами, на груди — нечто вроде эмблемы. — Простите, — произнес парень. — Это глупо с моей стороны. Но мне надо поговорить с вами. Я не знал, как это сделать иначе. Подумал, что, если докажу вам серьезность моих намерений, дам знать, что я здесь, не буду приставать и вести себя, как тупица, вы в конце концов согласитесь побеседовать со мной. Вас считают порядочным человеком. — Я не собираюсь давать вам интервью. Я вообще не даю интервью. Что было, то было. И это касается только меня. — Клянусь, меня не интересуют события 1992 года. — И я не хочу, чтобы о моем геройстве писали книги. Не буду рассказывать о Вьетнаме. Война кончилась, дело сделано и забыто. Пусть мертвые спят спокойно. — Я приехал вовсе не за тем, чтобы расспрашивать о Вьетнаме. Но вы правы, я хочу поговорить о погибших. Мужчины долго смотрели друг другу в глаза. Темнело. Солнце закатилось за горы; над землей сгущалась серая мгла. Все стихло. Погибшие. Не трогайте их, пожалуйста. Какая от этого польза, что хорошего? Зачем этот мальчик пришел к нему и бередит память о мертвых? Он вдоволь насмотрелся на смерть. — Так выкладывай, черт побери, что тебе надо! Тебе нужна книга? Хочешь написать книгу? — Да, хочу написать книгу. Книгу о величайшем герое Америки. Верно, этот герой родом из Блу-Ай, штат Арканзас. Подобных ему на земле больше нет. — Книги не будет! — отрезал Боб. — Позвольте мне договорить, — продолжал парень. — Этого героя зовут... звали Эрл Суэггер. За участие в сражении на Иводзиме он был награжден Почетной медалью Конгресса. Получил ее 22 февраля 1945 года, на третий день после начала операции. По возвращении домой стал служить в полиции Арканзаса. 23 июля 1955 года вступил в перестрелку с двумя вооруженными грабителями, которых звали Джимми и Буб Пай. Он убил их обоих. Боб сурово взглянул на парня. — А они убили его. Вашего отца. Я хочу написать книгу о вашем отце. Глава 4 Эрл приказал Лему оставаться у трупа девушки до прибытия следственной группы и окружного коронера, а сам вернулся к машине. Джед и Лам Поузи стояли, прислонившись к капоту грузовика Попа Двайера, и вместе с ним ухали, гикали пьяными голосами. Перехватив сердитый взгляд Суэггера, все трое мгновенно умолкли. Лицо Джеда распухло, пожелтело и напоминало гнилой грейпфрут. Но он был крепкий парень, мог выдержать многочасовую взбучку. — Вы, ребята, остаетесь здесь до прибытия следователей. Поп, собаки остыли? — Остыли, мистер Эрл, насколько это возможно в такую погоду. — Хорошо. Ты тоже здесь остаешься, понял? — Понял, — ответил Поп. Эрл сел в автомобиль, завел мотор и включил радио. В эфире шли бурные переговоры: власти Арканзаса готовились к облаве на преступников. В операции были задействованы силы полиции штата, все сто одиннадцать сотрудников, которые впоследствии и займутся расследованием убийства. Эрл недоверчиво вслушивался в радиопереговоры, словно своим недоверием мог каким-то образом положить конец этому трагическому недоразумению. Но голоса в эфире не смолкали. — Первый, на связи машина двадцать девятого. Мы блокировали квадрат 226, два наряда перекрывают район между квадратами 226 и 271. Как понял, первый? — Вас понял, первый. Я на связи. У нас работают три наряда и на подходе еще несколько. — Уолли, полковник говорит, что, возможно, ты решишь послать один из нарядов к Лавке. Чаффи прислал нам на помощь большой отряд военных. Думаю, они и авиатехникой помогут. — Первый, наряд к Лавке послан. — Хорошо, двадцать девятый. Конец связи.