— Заключение есть, комиссии не было, — согласно кивнул головой куратор. — Это только ваши слова! Адвокаты отчима наверняка имели недвусмысленные указания: любой ценой обелять подателя хлеба насущного в глазах его супруги — и выкладывались в этом направлении по полной. — Мои слова и информация из личного дела мисс Хэмптон, — непреклонно отстаивал свою правоту мистер Кроуч. — Если вы внимательно изучите все записи, которые относятся к ее нахождению в “Зеленых Горах”, насколько мне известно, следствию их в полной мере предоставили, то вы увидите насколько отличаются показатели, которые мы получали при исследованиях и процедурах сразу после поступления и через полгода. Первый настоящий срыв у мисс Хэмптон случился через полгода в учебном заведении — и это можно увидеть по тому, как рухнули все индикаторы и как резко изменилась программа, по которой мы работали с мисс Хэмптон. До этого она шла по курсу, который мы назначаем всем детям без реальных проблем с магией — общеукрепляющие и развивающие процедуры, ничего действительно лечащего. Я стиснула зубы, и снова нащупав ладонь Даниэля, сжала её. Господи, дай мне это пережить. Я не хочу это слушать — я лучше буду думать о чем-то хорошем. Хорошего в новой жизни было немало, и я как лучшее в мире заклинание, придающее сил, перебирала это хорошее в уме: я могу жить, там, где мне нравится. Даниэль снял нам два номера в "Чайке" — отеле, приткнувшемся на обрыве над морем. Но в любой момент, стоит только захотеть, можно собрать вещи и сменить шикарную "Чайку” , к примеру, на крошечную яхту из тех, что виднеются из окон моего номера с видом на залив. Да, пока я не собираюсь этого делать, и уж точно не стану менять место жительства, пока не закончится суд, но сам факт! Одна мысль, что я могу это сделать, наполняла мою душу горячим, ликующим счастьем. У меня есть право вставать, когда пожелаю и есть то, что хочу. И в первые дни на свободе я с невыносимым блаженством листала страницу отельного меню, наслаждаясь самим процессом выбора. У меня есть возможность общаться с кем угодно — а не только с узким перечнем одних и тех же примелькавшихся лиц. И пусть пока что это тяжело мне давалось, я исправно выполняла задание, выданное мне миссис Мерстоун: пошутить с официантом, поболтать с портье, переброситься парой ниочемных фраз со случайным человеком из числа гостей отеля… И я справлялась. У меня есть моя магическая стабильность: подтвержденная государственной экспертизой, заверенная заключением специальной комиссии. И это — счастье. Да-да, дурацкая бумажка, от которой во мне ровным счетом ничего не изменилось — источник счастья. Потому что эта бумажка — моя защита, гарантия моей свободы. Чем бы ни закончилась эта тяжба, благодаря этой бумажке никому уже не удастся вернуть меня в Горки! У меня есть свобода ходить, куда взбредет мне в голову! ...правда с этим пока были большие проблемы. Первые два дня я объясняла Даниэлю свое нежелание покидать пределы отеля тем, что меня могут принудительно вернуть в Горки — ведь никаких доказательств моей безопасности для окружающих у меня нет! Но потом была назначенная социальной службой комиссия и официальное заключение на бланке государственного образца, с печатью и подписями, свобода перемещений засияла всеми манящими гранями, а я… Я поймала себя на том, что ищу новый повод, чтобы не идти ей навстречу. Нет, нельзя сказать что внешний мир меня пугал. Скорее, я испытывала перед ним робость. И, глядя на него сквозь безопасную стеклянную границу, говорила себе, что обязательно решусь, да. Только не сегодня. Завтра. Или послезавтра… На пятый день Даниэль, распахнувший гардероб в моем номере, трагическим тоном не объявил: — Лали! Тебе совершенно нечего надеть! Собирайся! Мы едем за покупками! — Как это — нечего? — удивилась я. В первый попавшийся магазин мы заглянули еще в день выписки из больницы, потому что у меня не было ничего, кроме того, что было на мне надето. Купили одежды, важных мелочей… куда бы оно подевалось? Я на всякий случай заглянула в распахнутые дверцы. — Вот, смотри — два платья, две блузки, юбка, брюки сви-и-и-те-ер… — договаривала я уже на бегу, болтаясь за Лагранжем, который тащил меня в свой номер. Там он распахнул уже свой гардероб — и из его недр хлынула лавина одежды. Бедная горничная… Даниэль слегка смутился: — Только сегодня из особняка перевез. Но всё равно! Лали, кто из нас девочка?! — Да вот я уже не знаю, — буркнула я себе под нос. ...но позволила увлечь себя из номера, по лестнице вниз, через холл, из отеля… Словом, за покупками. Наверное, он прав? В конце концов, все мои вещи куплены были на скорую руку и впопыхах… Эта успокоительная мысль действовала на меня ровно до того момента, пока я не поняла, что этот… этот… этот Лагранж! Притащил меня в магазин дамского белья, показав широким жестом: выбирай, дорогая! А сам уселся в кресло у кофейного столика, уютно приткнувшегося в угл: — А я вот тут посижу, посмотрю... — Что-о-о?! — Просто посижу! — благоразумно внес поправки Даниэль. — Но если тебе вдруг понадобится совет… Конечно, за нормальной одеждой мы тоже поехали. Но и в том магазине я задержалась... Эти воспоминания оказались настолько хороши, что улыбка едва не полезла из меня прямо на заседании. Когда это закочнится, и меня признают взрослой самостоятельной дамой (надеюсь!), я пойду в кафе рядом со зданием суда, куплю себе тройную порцию мороженого, буду есть, сидя на перилах веранды и болтать ногой. А пока — держись, Лали. Тебе есть, за что. И я держалась за это ощущение. И когда из мистера Кроуча перестали пытаться вытряхнуть признание моей недееспособности. И когда адвокаты, мой и отчима, терзали оставшихся немногочисленных свидетелей. И когда секретарь суда объявила колкую, льдистую формулу “Суд удаляется на совещание”, отозвавшуюся у меня под ложечкой тянущим чувством. И даже когда после почти часового перерыва секретарь объявила “Всем встать, суд идет” — я все еще держалась. За всё, то хорошее, что было у меня в новой жизни. И еще за руку Даниэля. — Приняв во внимания все материалы дела, в деле “Хэмптон против Стивенс”, суд постановил: лишить Элению Стивенс родительских прав, а также права опеки в отношении несовершеннолетней Элалии Хэмтон. Признать Элалию Хэмптон полностью дееспособной, со всеми вытекающими из этого правами и обязанностями. Элении Стивенс вменяется компенсировать означенной Элалии Хэмптон все расходы, понесенные на ее содержание в исправительном заведении закрытого типа “Зеленые Горы”, а также взыскать с Элении Стивенс в пользу Элалии Хэмптон компенсацию вреда здоровью и морального ущерба в размере... Присутствующие в зале суда уважительно выдохнули: в качестве компенсации я потребовала ту сумму, что досталась маме в наследство от отца. Я и не рассчитывала получить ее целиком, это был просто способ дать маме понять то, что мне не хватило смелости сказать ей в лицо: ты недостойна папиного наследства. Едва дождавшись окончания вердикта, отчим, окруженный адвокатами и прочей камарильей, повел маму из зала суда, заботливо придерживая ее за талию. Мы — я, Даниэль и мистер Локвуд — тоже неторопливо двинулись следом. — Мисс Хэмптон? — позвал меня адвокат. — Вы не передумали? Я без слов отрицательно покачала головой. — Хорошо, — мистер Локвуд кивнул и прибавил шаг, догоняя группу впереди. — Мистер Стивенс, вы не могли бы уделить нам еще несколько минут вашего времени? Отчим, остановившись, легонько подтолкнул маму вперед. Адвокаты разделились: один остался с ним, а второй деликатно подхватил миссис Стивенс под локоток и повел в направлении выхода. — Слушаю вас. Слова упали тяжелым камнем, да и взгляд, которым Людвиг Стивенс смерил моего адвоката, был не легче. Я сбавила шаг, желая увидеть эту сцену целиком, от первого до последнего мига. — Дело в том, что у моей клиентки есть к вам еще одно дело. Значительная часть ее наследства была вложена в ваши предприятия три года назад. И теперь, мисс Хэмптон хотела бы вернуть эти деньги. — Естественно, - в голосе Людвига Стивенса плеснулось усталое раздражение. - В течение недели акции предприятий на сумму вложенных средств будут переписаны на имя мисс Хэмптон. — Хотелось бы напомнить, что в момент вложения наследство выражалось в денежном эквиваленте... — Хорошо, в течение трех лет она получит свой денежный эквивалент! — Нет, мистер Стивенс. Нашу сторону не устраивает срок в три года. Моя клиентка хотела бы получить всю сумму разом. На скулах отчима перекатились желваки, а я наконец-то испытала то самое предвкушение удовольствия и вершащейся справедливости, которое искала в себе в начале заседания. — Деньги мисс Хэмптон вложены в производства. Я не имею возможность изъять из дела такую сумму разом, — его корежило от ненависти и унижения так же, как меня в свое время ломало от боли и несправедливости, но он все же попытался договориться.— Кроме того, если извлечь деньги сейчас, то ваша клиентка потеряет значительную часть прибыли от своих вложений! — Мисс Хэмптон готова смириться с уменьшением полученной прибыли, а детали ваших сложностей ее не интересуют. Она желает получить деньги, которыми вы распорядились, сейчас и если вы не вернете их добровольно — мы выдвинем обвинение в мошенничестве. Взгляд отчима, полный бешенства, впился в меня. Я вежливо кивнула ему, пряча в углах губ торжествующую улыбку, и мы с Даниэлем наконец-то прошли мимо. Глава 24 Даниэль