— Тебе еще книг привезти? — небрежно поинтересовался Лагранж, протягивая мне бутылку с водой. — Н-нет… — я запнулась с ответом от неожиданности. — Не надо. Наверное… это все равно бесполезно. — Что бесполезно? Я задумчиво жевала, медля с ответом. — Я хотела вернуть свое наследство, доказав, что отчим его незаконно продал. Но это невозможно. — Он забрал твои деньги? — не понял Даниэль. Я помотала головой. — Нет, не деньги. Я покосилась на лагранжевский профиль и снова уткнулась взглядом в собственные колени, прикрытые плиссированной юбкой. Стряхнула с них несколько крошек. И рассказала. Впервые со смерти отца я рассказывала о случившемся кому-то, кроме матери, до которой пыталась неумело достучаться, когда мне было шестнадцать. И это оказалось на удивление легко. Я даже не разревелась. Наверное, все дело было в “если хочешь, никто не узнает” — и я ему верила, когда он это говорил. — Мне очень жаль, — произнес Лагранж те же слова, что я сказала ему в библиотеке, но у него было время продолжить мысль. — Я подумаю тоже. Может, все-таки что-то можно сделать. Зачем? — чуть снова не вырвалось у меня. Это не твои проблемы. Зачем тебе над ними думать? Не надо! Я сама со всем разберусь! И вообще забудь все, что я тебе сейчас рассказала, опьяненная бутербродами на голодный желудок! Но промолчала. Он уже ответил мне — зачем. Ночью. Но я все равно еще до сих пор не знала, что мне с этим ответом делать. — А твоя мама? — наконец решилась я задать так давно мучающий меня вопрос. — Ты знаешь, почему она?.. — Знаю, — негромко отозвался Лагранж. — И… как ты? — из всех вопросов, толпящихся в голове — и почему же? и почему после этого ты убегал из дома? и почему тебя отправили именно сюда? и почему выгнали из Академии? и как в конце концов так получилось, что ты здесь чуть не умер один на холодном полу?! — я с трудом выбрала самый безобидный. Даниэль откинул голову назад, упершись затылком в камень, и прикрыл глаза. — Мне было тяжело принять ее решение, хотя сейчас я его лучше понимаю. — Ты бы умер в том коридоре, — не удержавшись, упрекнула я. — Как раз потому и понимаю. Но я рад, что ты меня спасла, седая девочка. Спасибо. Я вспыхнула и отвернулась. Я же не для того это сказала! И опять он со своей “седой девочкой”?! Невозможно разговаривать с этим человеком. — Так что тебе тогда привезти? — спросил Лагранж, и в голосе его звучала не обидная, а теплая какая-то насмешка. И еще что-то звучало, но я не смогла уловить что, только отметила с легкой досадой, что он, в отличие от меня, в откровения не пустился. Наверное, и я зря. Глупая, глупая Лали... А парень тем временем продолжал: — Конфеты, — он загнул один палец, — были. Цветы — были, — загнул второй, взялся за третий, задумчиво его пошевелил. — Что там дальше по традиционному списку предполагается, ты не в курсе? Я фыркнула и по традиции ткнула нахала локтем в бок. Лагранж мученически поморщился, но тут же заухмылялся так, что захотелось сразу стукнуть его еще раз и уже по голове. Стоп. С каких пор на мои тычки Лагранж морщится?.. Я выпрямилась, повернулась, и впервые за сегодня подозрительно и внимательно на него уставилась. И… — Что это? — я протянула руку и коснулась пальцами разбитой губы — припухшей, с красной полоской треснувшей кожи. И как я сразу не заметила? Просто я сидела справа, а губа разбита слева, да и неловко было на него смотреть… — Фигня, в душе поскользнулся, — Лагранж мотнул головой, и я испуганно отдернула пальцы. Опустила взгляд вниз, туда, куда ткнула локтем. В душе говоришь?.. А девицы на перемене сегодня просто так обсуждали, что Фишер с фингалом ходит, и гадали, кто зазнайку отметелил на этот раз. — Покажи ребра! — категорично потребовала я. Вот не зря мы про коридор и подыхающих в нем Лагранжей вспомнили! И ничегошечки ведь не поменялось — ему плохо, а он опять скрывает. — Лали, не ерунди, — отмахнулся Даниэль. — Покажи. Я нахмурилась и насупилась, но мой грозный вид никакого эффекта не возымел. — Лагранж! Я попыталась дотянуться и задрать рубашку сама, но мои запястья были ожидаемо перехвачены. Я дернулась в сжавшихся тисках и бессильно закусила губу. — Даниэль! — это прозвучало почти жалобно. Парень вздрогнул. И выпустил мои руки. Еще не веря, что он так легко сдался, но не дожидаясь, что передумает (или что сама передумаю…), я вытянула форменную рубашку из-за пояса брюк, задрала и тихонько ахнула — живот и бок живописно расцветили багряно-красные кровоподтеки. Идиот. Это же, наверное, очень больно. А я его локтем… Я со всей осторожностью, едва касаясь, провела пальцами по воспаленной коже, посылая маленький проверочный импульс, и выдохнула с облегчением — кости и внутренние органы, вроде, не пострадали... Синяки и мелкие царапины лечить довольно просто, у нас девчонки вечно друг другу залечивают, даже не бегая в медотсек, а вот парни до такого не опускаются, гордо носят свои “шрамы”. И все равно, одно дело синяк, другое — вот это вот. Понятно, что к медсестре не пойдет, но почему он никого другого не попросил? Что мне-то теперь делать? Я вспомнила, как сегодня на занятии после одной-единственной удачной попытки сила выворачивалась из пальцев змеей, и рассердилась еще больше. Рунами такое не лечится, а не рунами у меня может и не получиться. Но как его в таком виде оставить? — Снимай рубашку, — хмуро потребовала я. — Экая ты шустрая, Лали, мне кажется, нам все же нужно узнать друг друга получше… — Чего я там не видела? — расфырчалась я, скрывая смущение. — Кстати, ты свитер с рубашкой все же заберешь или мне выкинуть? Мало ли они тебе дороги как память, даже драные… давай-давай, не ломайся. Лагранж расстегнул пару верхних пуговиц, а дальше стянул рубашку через голову, как майку. Я почувствовала, что щеки опять начинают предательски гореть. Видеть-то видела, но эффект почему-то все тот же! Если не хуже… Я пододвинулась ближе, опустила голову, прячась за волосами, и склонилась над “пациентом”. Облизнула пересохшие губы и осторожно положила пальцы на гематому, стараясь смотреть только на нее, а не на ровно вздымающуюся грудь и напряженную мускулатуру пресса. Давай, Лали, соберись. Первая попытка провалилась, сила сорвалась, распылилась в воздух, я нахмурилась, тряхнула головой, сжала-разжала ледяные от волнения пальцы и снова положила их на горячую кожу. Нет, я смогу. Все получится. Надо, чтобы получилось. А то этот дурак так и будет ходить и мучиться из-за своей дурацкой гордости. Вдох-выдох. Не будь бестолковой бабочкой. Наконец неяркое серебристое свечение окутало ладони. Неуверенно мигнув пару раз, оно засветило ярче и ровнее, и я боялась лишний раз вздохнуть, чтобы не сбить концентрацию. Под этим свечением багрово-красный цвет сначала сменился сине-фиолетовый, а потом постепенно начал принимать зеленоватые и желтоватые оттенки — и медленно уменьшаться. Но до конца меня не хватило. Я столько сил и нервов вбухнула в стабильность заклинания, что на мощность уже не осталось. И когда серебристое свечение померкло, у меня едва не потемнело в глазах, и я жадно хватнула ртом воздух — я и правда забыла дышать в процессе. Ну… все же отчасти у меня получилось: от жуткого на вид кровоподтека на треть корпуса осталось два небольших бледных желто-зеленых пятна. По крайней мере, ему больше не должно быть больно. Я все же осторожно потыкала пальцем в центр одного из пятен и уточнила: — Ну как? Лучше?