Возвращаясь домой на метро, Оуэн чувствует, как во всем его теле поднимается волна удовольствия. Он представляет себе это в виде кляксы розовых чернил, расплывающейся по мокрой плотной бумаге. Он как будто заново появился на свет, а все потому, что милая, чуть полноватая женщина из Колиндейла разговаривала с ним так, как будто в течение вечера он был человеком. Он немного пьян, и это усиливает его приятное настроение. Диана оказалась любительницей пропустить бокал-другой, и Оуэн был вынужден прибавить скорости, чтобы не отстать от нее. Шампанское было выпито менее чем за сорок минут, после чего они одолели на двоих бутылку вина, а когда та опустела, каждый заказал по коктейлю. Оуэн теперь не может вспомнить, как назывался его коктейль, но в нем была текила, и на вкус он напоминал дым. Он был достаточно пьян и достаточно счастлив, чтобы в залитом ярким светом вагоне метро не чувствовать на себе взгляды окружающих. Он не завидует наводнившим улицы влюбленным парам, сжимающим в руках красные розы. Он не злится, когда люди переходят у него перед носом дорогу или не пропускают его. Его не волнует, видят они его или нет, потому что этим вечером его видели целых три часа. Оуэн раз за разом прокручивает в своем воображении вечер: легкий, непринужденный разговор, добрый взгляд Дианы, то, как она все время трогала волосы, ободряюще кивала ему, когда он говорил о себе, медлительность в самом конце вечера, как будто Диана пыталась отсрочить его финал. Оуэн поднимается по холму к своему дому. Воздух становится ледяным. Мимо, держась за руки, проходит пара, женщина сжимает букетик красных цветов. От них пахнет вином. Оуэн чуть не крикнул им что-то вроде «С Днем святого Валентина, дорогие друзья!», но передумал и успел прикусить язык. Подавив смешок, он сворачивает налево и проходит мимо человека, выгуливающего маленькую белую собачку. – Добрый вечер, – говорит мужчина. Оуэн слегка вздрагивает. – А-а-а, – бросает он через плечо и спешит добавить: – Добрый вечер. Он проходил мимо этого человека и его собаки сто раз за эти годы, но сейчас впервые поздоровался с ним. Оуэн улыбается про себя. За следующим поворотом он видит женщину. У нее песочные волосы, на ней коричневое пальто, перехваченное в талии поясом. Она смотрит в свой телефон. Подойдя ближе, он видит, что она хорошенькая, очень и очень симпатичная. И не просто хорошенькая, а, как говорят, модельной внешности. Его защитный механизм автоматически приходит в боевую готовность, как бывает всегда, когда он сталкивается с невероятной женской красотой. Оуэн отводит взгляд и отступает в сторону, чтобы освободить ей путь, но она слишком занята, глядя на свой телефон, чтобы это заметить, и движется прямо на него. Он пытается уступить ей дорогу, шарахнувшись в другую сторону, но она повторяет его движение, и внезапно они оказываются лицом к лицу на расстоянии примерно фута друг от друга. Она отрывается от телефона и смотрит прямо на Оуэна, и он видит на ее лице неописуемый, неподдельный страх. – Ой, – говорит она. Оуэн снова делает шаг в сторону, чтобы она могла пройти. И снова она движется в том же направлении. Он видит, как ее взгляд падает на телефон. Подушечка большого пальца касается значка экстренной помощи на экране. Оуэн жестом показывает ей, мол, проходите, и не без возмущения говорит: – Может, вы пять минут попробуете не смотреть в телефон? Возможно, тогда вы не будете наталкиваться на людей. Он поворачивается и уже идет прочь, но затем слышит: – Пошел ты в жопу, урод. Он останавливается. – Что? – Я сказала: пошел в жопу, урод. Он слегка покачивается. Он закрывает глаза и втягивает воздух. Он представляет, как сейчас повернется, бросится к ней и толкнет ее. Он шумно выдыхает, считает до трех. И продолжает идти. – Сука! – бросает он через плечо и шагает дальше. Он слышит, как она что-то кричит ему вслед, слышит затихающее цоканье ее каблуков о брусчатку, слышит звон в ушах от притока адреналина, бурлящего в его теле. Он чувствует, что вино в его желудке как будто свертывается, ноги превращаются в желе. Он на мгновение останавливается и, чтобы не упасть, хватается за стену. Голова кружится, и ему кажется, что его вот-вот вырвет. А потом Оуэн чувствует, как вибрирует его телефон. Он достает его из кармана и видит сообщение от Дианы. «Дорогой Оуэн, мне очень понравилось сегодня вечером. Спасибо за то, что вы были таким хорошим собеседником. Я впервые за долгое время чувствовала себя так хорошо. Я надеюсь, что вы хорошо спите, и я с нетерпением жду встречи с вами на следующей неделе. На этот раз угощаю я! Диана». Вся ярость и нервная энергия немедленно покидают его тело. Улыбаясь, он сворачивает за последний угол квартала и подходит к своему дому. Все огни погашены, и лишь луна сияет синим светом, отражаясь от свинцовой кровли. Оуэн останавливается, чтобы заглянуть в дыру, вырезанную в деревянных воротах строительной площадки по соседству, и видит, как в темноте светятся две янтарные точки. Это на него смотрит лиса. – Привет, лисичка! – говорит он в темноту. – Привет, красавица! Он смотрит через улицу. В одном из окон все еще горит свет. Оуэн замечает намек на движение. Он слышит повышенные голоса, доносящиеся откуда-то издалека. Затем он видит стоящую перед домом фигуру: высокую, стройную, в черной толстовке с капюшоном, с угловатыми локтями, торчащими по бокам, словно крылья. Она стоит там всего мгновение, наблюдая за светом в окне, точно так же, как это делает Оуэн. Затем поворачивается, и в профиль он видит, что это молодая девушка, ее руки засунуты в карманы толстовки, челюсти сурово сжаты. Он наблюдает за ней, и в какой-то момент она поворачивает голову и смотрит на него. «Я знаю тебя, – думает он, – я тебя знаю». Потом 20 Кейт замечает его ближе к вечеру, небольшой фрагмент из бесплатного экземпляра «Таймс», который она взяла в супермаркете накануне. Она часто берет бесплатную газету, но редко ее читает. Сегодня она читает ее только потому, что ищет статью о том, как заниматься сексом, когда вам за пятьдесят, анонс которой есть на первой полосе. Она быстро перелистывает страницы, но затем ее взгляд привлекает слово «Кэмден» на середине восьмой страницы. Заголовок гласит: «Пропавшая школьница из Кэмдена все еще не найдена. Полиция допрашивает местных жителей». И там, под заголовком, фотография молодой девушки с правильными симметричными чертами лица, загадочной улыбкой, большими серьгами-кольцами, темными вьющимися волосами, собранными на одной стороне головы в тугую косу, и бледно-зелеными глазами. Кейт узнает ее не сразу, но продолжает читать. Ее взгляд возвращается к девушке на снимке, и тогда Кейт понимает: это она. Семнадцатилетнюю школьницу из Кэмдена Сафайр Мэддокс не видели с тех пор, как она вечером 14 февраля вышла из дома, чтобы навестить живущую в Хэмпстеде подругу. Сафайр, которая живет со своим 27-летним дядей Аароном Мэддоксом на Альфред-роуд, учится в выпускном классе школы Хейвлок. В школе ее характеризуют как хорошую ученицу и активного члена школьного сообщества. По словам Аарона Мэддокса, она вышла из дома примерно в одиннадцать часов вечера и в день своего исчезновения была в темных спортивных штанах, черной толстовке с капюшоном и белых кроссовках. Кейт ахает и оглядывается, словно здесь есть с кем поделиться. У обоих детей сейчас каникулы, но ни сына, ни дочери дома нет, а Роан на работе. Кейт берет телефон, фотографирует газетную статью и, прежде чем успевает подумать, что она делает, пересылает ее Роану по WhatsApp. По очевидным причинам, имя Сафайр не упомянуто, но Кейт тотчас же узнает это имя, когда видит его напечатанным в национальной газете. Галочка в квадратике получения остается серой. Когда Роан работает с пациентами, он всегда держит телефон в режиме полета. Кстати, это одна из многих вещей, которые раздували пламя ее безумия годом ранее: после этого он вечно забывал отключить режим полета, и до него было совершенно невозможно дозвониться до позднего вечера. Она никогда не могла понять, как Роан обходится без включенного телефона, не чувствуя автоматически потребность включить его снова. Она вновь перечитывает статью. Шесть дней назад. В День святого Валентина. В тот вечер, когда они с Роаном пошли в Хэмпстед и пили шампанское в темном, видавшем лучшие дни пабе, а затем по дороге домой поели в тайском ресторане карри из красной говядины. Тем вечером они отлично ладили, нашли о чем поговорить и о чем посмеяться, и совсем не походили на одну из тех пар, что давно женаты и вечером Дня святого Валентина пытаются изображать из себя на публике настоящую, любящую, счастливую пару. А тем временем Сафайр находилась где-то между Суисс-Коттедж и Хэмпстедом, слишком легко одетая для очень холодной ночи. Может, они даже прошли мимо нее? Может, они что-то видели? Возможно ли такое? Кейт вытряхивает эту мысль из головы. Конечно, это невозможно. В ту ночь на пространстве между Суисс-Коттедж и Хэмпстедом были тысячи людей и тысячи мест, где она могла быть. Возможно, Сафайр вообще не ездила в Хэмпстед, просто сказала так, чтобы замести следы, а сама вышла из дома и направилась в совершенно ином направлении, а ее дядя об этом даже не догадывался. Кейт открывает свой ноутбук и набирает в Гугле «Сафайр Мэддокс». Все газеты рассказывают об исчезновении девушки, все используют одну и ту же фотографию. Ни одна не публикует никаких подробностей. Примерно в два часа дня она получает от Роана ответ. «О господи», – пишет он. «Да», – отвечает она. Но галочки остаются серыми. Он уже отключился. * * * Открытка, которая пришла Роану в День святого Валентина, до сих пор лежит в кухонном ящике в надорванном конверте. Кейт надежно спрятала ее в стопке кухонных полотенец, подальше от посторонних рук. Она из принципа не смотрела на нее после их прекрасного Дня святого Валентина в Хэмпстеде, а затем и на следующий день. И, как ни странно, Кейт перестала думать об открытке. Она не имеет никакого отношения к гармоничной атмосфере в их доме, к их нежным разговорам, к сексу, который у них был дважды с тех пор, оба раза по ее инициативе. Открытка превратилась в метафорическую пыль, не представляющую для Кейт никакого значения и интереса. Но теперь… Что-то проносится в ее мыслях, словно высокоскоростной поезд, и она зажимает ладонями уши. Это чувство возвращает ее в прошлый год, когда такой была вся ее жизнь: каждая минута каждого дня была потрачена на то, чтобы избавиться от сомнений, паранойи и недоверия. Кейт не была счастлива в то время и не хотела бы туда вернуться. Она счастлива здесь, прямо здесь, в этом розовом мире валентинок и объятий. Она решает снять с кроватей постельное белье. Вообще-то, она не из тех, кому домашняя рутина помогает отвлечься от навязчивых мыслей, но теперь она обходит три спальни квартиры в попытке удержать как можно большее расстояние между собой и ящиком кухонного шкафа. В комнате Джорджии Кейт стягивает с кровати снежно-белые простыни, на которых настаивает ее дочь. Времена розовых и сиреневых фей давно прошли. Белые простыни, белые лампы, белый коврик из овчины. Когда Джорджия была младше, лет в тринадцать-четырнадцать, Кейт обнаружила, что, бывая в спальне дочери, она не в силах противостоять соблазну покопаться в ее вещах, отчаянно нуждаясь в разгадке, в кого та превращается. Теперь такой нужды нет. Джорджия с кристальной ясностью показывает себя Кейт каждую минуту каждого дня. Она ничего не скрывает. Кейт ловко обходит ее кровать, скатывает простыни в ком и бросает их на пол в коридоре. Затем идет в комнату Джоша. Джош – опрятный мальчик, он всегда был таким. Она стягивает с его кровати синие простыни, затем застилает ее свежевыстиранными зелеными. Его ноутбук спрятан под кроватью, он включен и заряжается. Кейт так и подмывает открыть его, чтобы увидеть, что делает ее таинственный сын, когда находится здесь один. Но почему-то личная жизнь сына кажется ей более священной и хрупкой, чем личная жизнь дочери. Кейт не слишком долго задумывается, почему это так, просто такая мысль приходит ей в голову. Затем Кейт идет в свою спальню, в их супружеские покои, где, по крайней мере, последние пять дней происходили супружеские дела. Она хватает серое постельное белье и скатывает его в еще один шар, складывает его в кучу в коридоре, натягивает на матрас бледно-голубую простыню, взбивает в свежем пододеяльнике стеганое пуховое одеяло. Шторы здесь все еще задернуты. В это время года порой кажется бесполезным открывать шторы в комнате, в которой темно, когда вы проснулись, и которая снова будет темной, когда вы вернетесь.