Может, они и правы, думает Карен. С какой стати Энн Кросби убивать сестру? Экономические мотивы исключены, месть и ревность — мотивы возможные, но не идут ни в какое сравнение с постоянной погоней Кванне за легкими грабежами. Остается разве что шантаж. Сюзанна вряд ли упустила бы шанс нажиться за чужой счет. Только вот чем она могла шантажировать свою сестру, чтобы Энн Кросби сочла необходимым убрать ее с дороги? Нет, наверно, Карл прав, пора все это бросить. Прокурор с улыбкой откидывается на спинку кресла. — Да нет, не надо. По всей вероятности, мы возбудим обвинение против Кванне, улик для этого достаточно. Он находился в Лангевике ко времени убийства, имел и мотив, и возможность, иными словами. И лгал. К тому же ранее продемонстрировал, что в случае чего готов применить насилие. — Вы имеете в виду то убийство? Так ведь он убил не ради выгоды, скорее как бы мстил. Или защищал свою подружку, если посмотреть доброжелательно. — Да, но это еще и признак безудержности. По словам Арильда Расмуссена, Линус Кванне, когда он выставил его из паба, был не в себе, пьян, а возможно, и обкурен. И в дом Сюзанны Смеед он влез либо с целью прикарманить ценные вещи, либо просто чтобы переночевать. — Он должен был сообразить, что в доме кто-то есть. На участке стояла машина. Динеке Веген пожимает плечами: — Иной раз взломы происходят и когда хозяева дома. У нас были случаи, когда народ просыпался оттого, что в спальне стоял грабитель. — Однако в таких случаях грабитель обычно не один. — Вероятно, Кванне действовал не вполне рационально. И не забывайте, по меньшей мере в нескольких случаях он поджигал ограбленные дома. — Вам не кажется, что в таком случае ему бы не мешало прихватить и столовое серебро? Динеке Веген опять пожимает плечами: — Может, ему помешали или он проморгал ящик, где оно лежало. Нет, едва ли случайность, что Кванне находился в Лангевике именно тем утром. Единственная проблема, пожалуй, автомобиль. Карен кивает. В “тойоте” обнаружена только ДНК Сюзанны и только ее отпечатки пальцев. Был, правда, отпечаток на пассажирской стороне, тот же неустановленный, что и в доме. Плохо, что он не принадлежал Кванне. — Он ведь утверждает, что его подвезли. Вероятно, так оно и было, — говорит Карен неуверенным голосом. Ей вспоминается, как выглядят дороги наутро после Устричного. Если и была какая-то машина, маловероятно, чтобы она остановилась, да еще и подобрала его. Динеке Веген быстро листает бумаги, потом зачитывает вслух: – “Я ждал примерно полчаса, но потом один мужик остановился. Кажется, на «вольво». Черном таком или, может, темно-синем”. — Замечательно, — говорит Карен. — Всего-то полчасика. И конечно же “вольво”, а как же иначе? Прокурор снова пожимает плечами: — Да, тут и я несколько сомневаюсь. Что ни говори, вероятнее всего, он уехал на автомобиле Сюзанны. И постарался не оставить отпечатков. Карен смотрит на нее, но не говорит, что Линус Кванне едва ли из тех, кому удастся ловко обвести криминалистов вокруг пальца. — Велосипед, на котором он, по его словам, приехал в Лангевик, мы отыскали, — говорит она. — Он стащил его в одной из усадеб южнее Грундера, после того как разбил краденый мотоцикл. Кроме того, врач говорит, у Кванне трещина в правой ключице и ссадины на бедре, что подтверждает эту часть его рассказа. Прокурор фыркает: — Бедняжка. Пострадал, а за спиной рюкзак с награбленным. И по малым дорогам явился в Лангевик, чтобы после взломов скрыться от полиции. Очень трогательно. Карен невольно улыбается. — Как дочитаете отчет до конца, вы увидите, что нам удалось подтвердить звонки, о которых говорил Кванне. Старый самогонщик Йорген Бекстрём, вы его знаете, подтвердил, что, когда проснулся под вечер после Устричного, у него было четыре пропущенных звонка. Один от матери и три от Линуса Кванне, каждый раз они переключались на автоответчик. И неудивительно, учитывая, что старикан в то время был не слишком разговорчив. А уж тем более не мог сесть в машину и съездить за своим корешем. — Тогда он и вломился к Сюзанне Смеед, убил ее и уехал на ее машине. Осталось только объяснить, почему в машине нет его следов. Знаю, криминалисты работают тщательно, но, может, им все-таки осмотреть машину еще раз? — Увы, не получится. Они отдали машину. А Ларсен никогда бы этого не сделал, не будь он уверен на все сто процентов. Если Кванне ездил на этой машине, то в перчатках и в шапке. Или ему чертовски повезло. Карен встает. Ни слова не говорит о том, что думает, а думает она, что Кванне, пожалуй, вовсе не вламывался в дом Сюзанны Смеед, просто случайно оказался поблизости, как он и твердит. И на сей раз Линусу Кванне просто-напросто не повезло. Не говорит она и о гложущем ощущении, что убийца Сюзанны Смеед по-прежнему где-то рядом. Будь у нее хотя бы имя или версия насчет мотива, но смутное ощущение… Нет, на сей раз лучше держать язык за зубами. — Что ж, дальше мне не продвинуться, — говорит она. — Теперь дело за вашими людьми. Перед уходом домой оставлю подробный отчет у вас в корзине с входящими документами. Кстати, я собираюсь наконец-то взять положенный отпуск. Хёуген и Смеед рады отдохнуть от меня, — с кривой улыбкой добавляет она. Динеке Веген тоже встала, с улыбкой протягивает руку. — Да, я слыхала, что вы уходите в отпуск. Спасибо вам. Если вдруг возникнут вопросы, согласую с Юнасом. Куда, кстати, собираетесь? — На северо-восток Франции. У меня там доля в винограднике, хотела успеть помочь друзьям с урожаем. — Не в Эльзас ли? — В общем, да. Можем поспорить на ящик. — Давайте. О чем спорим? — Если суд примет ваше обвинение против Кванне, получите от меня ящик белого вина. — А если нет? — Тогда я права. И мне этого достаточно. 74 — Значит, покидаешь корабль, раз нельзя больше играть в капитана. Не оборачиваясь, Карен следит, как струйка кофе медленно течет в кружку, которую она подставила под краник. Не спеша оборачивается и дует на кофе, поднеся кружку к губам. Прислоняется к мойке и смотрит на Эвальда Йоханнисена, который стоит в дверях кухоньки. Она не подает виду, что только сейчас сообразила, что забыла положить сахар и горечь ест губы. — Здорово, что ты снова здесь, Эвальд, — говорит она. — Я слышала, что ты вышел на работу. Хочешь чашечку? Он кривит лицо: — Гейский кофе? Спасибочки, я предпочитаю наш старый добрый полицейский. — Почему я не удивляюсь? Но мог бы и попробовать. Вкусный. Она поднимает руку, поглаживает ладонью матовую сталь. Потом нажимает пальцем на рычажок вспенивателя молока, который тотчас поворачивается, и шлет коллеге улыбку. Тот смотрит на нее, качает головой. — Н-да, а раскошеливаются, ясное дело, налогоплательщики, — с кислым видом роняет он. — Но это, надо думать, далеко не все, что Юнасу придется улаживать после тебя. — Вот как, — спокойно говорит она. — Что за интересные сплетни ты собрал? Эвальд Йоханнисен входит в буфетную, открывает холодильник, достает банку кока-колы. Вскрывает, поднимает, словно собираясь сказать тост, делает несколько больших глотков. Ты явно стосковался по кофеину, думает Карен и в ответ приподнимает свою кружку. — Ты бы поосторожнее с этой штукой, — мягко говорит она, кивая на банку с колой. — Вредно для сердца. — Иди к черту. — Точнее, в северную Францию. Уезжаю вечером в субботу. Буду сидеть на ферме и пить вино, пока вы тут надрываетесь в снежном буране. Йоханнисен отпивает еще глоток, утирает рот тыльной стороной руки. — Ну-ну, пришлось тебе все-таки сдаться. Не дали тебе тратить время и ресурсы на то, что можно было раскрыть меньше чем за неделю. Обидно, поди. Он пододвигает стул, садится. Прислоняется к спинке, скрещивает вытянутые ноги, снова подносит банку с колой ко рту. — А ты шныряла по округе, допытывалась, что происходило здесь пятьдесят лет назад, вместо того чтобы присмотреться к тому, что у тебя перед носом. — Он отпивает глоток и, открыв рот, рыгает. Карен старается не скривиться, кладет голову набок и улыбается: — Стало быть, вы со Смеедом уже поболтали. Что он еще рассказал? — Ты имеешь в виду про то время, которое ты истратила, разглядывая старый фотоальбом, бегая по пабам и болтая со стариками-хиппи? Нет, про это я и сам мог прочесть. Юнас попросил меня просмотреть твои записи, н-да, чтение не больно-то поучительное. — Тем не менее ты все прочитал. Как трогательно. — Так ведь пришлось, ведь я буду на связи с прокуратурой, раз ты решила смыться, поджав хвост.