– Что значит – обратно? – Это значит – вон туда! – Илюшин махнул рукой. – Зачем? Этот вопрос Макар оставил без ответа. Бабкин с Яном переглянулись. – Эй, эй! – позвал Сергей. – Мы что, от баек про ведьм плавно перешли к охоте на них? – Давайте, пока солнце за облаком! С этими словами Илюшин бодрым шагом двинулся прочь, высматривая что-то в кустах. Казалось, рассказ Яна придал ему сил. – А что ищем-то? – вслед ему крикнул Бабкин. – Узнаешь, когда найдешь. – Похоже, что труп, – пробормотал Сергей. – По такой жаре можно не глазами смотреть, а носом принюхиваться. Эй, эй, парень, ты чего! – Он подхватил начавшего заваливаться вбок Яна. – Шучу! А ты уже в обморок намылился… – Ну и шутки у вас! – Не хуже, чем твои истории… Оба припустили за Макаром, недоумевая и злясь, однако на все их расспросы тот молча тыкал пальцем в заросли: смотрите, мол, внимательнее. От расправы Бабкина его спасло лишь то, что солнце действительно плотно затянула флотилия облаков, набежавших с севера, и одновременно поднялся сильный ветер. Ветер-то им и помог. Он прошелся широким гребнем по зарослям высокой густой травы, и среди расчесанных на прямой пробор зеленых волн мелькнули серебристые спицы велосипедного колеса. 3 – Как ты догадался? – спросил Сергей. Они сняли отпечатки с руля, сравнили с теми, что в избытке нашлись на камере и бинокле, и получили ответ, которого Илюшин и ожидал. – Пытался представить, что могло заставить ее выскочить в одной пижаме и тапочках из комнаты. Из номера виден дом Димитракиса. Если ее разбудил уход мужа, она встала, подошла к окну, взяла бинокль, как делала много раз… И что-то увидела… – После чего рванула на велосипеде одна? Сергей с сомнением почесал переносицу. – Получается, что так. – Не позвала мужа, не разбудила персонал? – Меня это тоже удивляет, – признал Макар. – И еще очень хотелось бы знать, колесо у велосипеда лопнуло на пути туда или обратно. – Пора связываться с местной полицией. – Зачем? Для отпечатков у них найдется логичное объяснение, и вряд ли на их основании выдадут разрешение на обыск дома. Но что-то не так с этим Димитракисом… – Только не говори мне про ведьму! Мальчишка – дурачок. – А деревенские – тоже дураки? Бабкин вспомнил всеобщее молчание, воцарившееся при одном упоминании семьи рыбака, и осекся. – Простые люди, суеверные, – не совсем убежденно сказал он. – Это безусловно. И простые, и суеверные. Но понимаешь, суеверие ведь должно на чем-то стоять. Не может быть такого, чтобы с пожара прошло сто лет, а от дома до сих пор шарахаются. Должно быть что-то еще… Следующий час они просматривали новости. «Жестокое столкновение в центре Афин между болельщиками и пакистанцами». «Врач в больнице Салоников задержан за взятку». «Пенсионеры протестуют против сокращения пенсий и ограничения доступа к здравоохранению». «Неконтролируемый поток беженцев: полиция расписалась в беспомощности». «Греческий зоопарк обвиняется в жестоком обращении с дельфинами». «Жертвы кризиса получат три миллиона долларов». Затем – криминальная хроника. Британская туристка утонула на Крите; частный самолет разбился в горах на северо-востоке; на острове Лесбос произошло землетрясение, трое погибших; беженцы из Сирии были задержаны у берегов Хиоса и оказали сопротивление полиции. – Последняя новость: «Польский жонглер покусал греческого полицейского», – зачитал Илюшин. – Смеешься? – Нет. Сам посмотри. Вместо того чтобы посмотреть на экран, Бабкин взглянул в окно. Заходящее солнце окрашивало море в нежный розовый оттенок, словно в нем отражались невидимые алые паруса корабля Артура Грея. Он некстати вспомнил, что Маша очень любит эту книгу, и эта мысль потянула за собой воспоминание о рубашке, про которую он за последние часы успел забыть. Раздражение снова всколыхнулось в нем, точно ил, поднявшийся со дна. – Хорошо, – сердито начал он. – У нас есть версия. Предположим, Гаврилова стала свидетельницей преступления, попыталась вмешаться, и ее убили или просто вырубили. Лежит она, связанная, в подвале этого Андреаса или, при плохом раскладе, в его же огороде. Как ты собираешься решить это без полиции? – Я собираюсь… – начал Макар. В дверь постучали. Некрасивая горничная лет двадцати принужденно улыбнулась, обнажив плохие зубы, и обвела комнату взглядом. – Ян? В туалете зашумела вода, и юноша показался на пороге. – Дорис! Извините, Макар, это за мной! Мне пора идти. – Постой минуту, – попросил Илюшин. – Хочу у нее кое-что спросить. Она знает что-нибудь о доме Димитракиса? В точности как и жители деревни, девушка при упоминании фамилии рыбака перестала улыбаться, и лицо ее окаменело. – Скажи ей, мы думаем, это он виноват в исчезновении русской. Он или его семья. Бабкин был уверен, что эти слова испугают бедняжку еще сильнее. Но стоило Яну перевести фразу, как куцые бровки полезли вверх. Щеки вспыхнули, и горничная яростно затараторила, размахивая руками. – Она говорит, Андреас здесь ни при чем, и чтобы вы не смели возводить поклеп на местных жителей, они все хорошие люди, даже те, за которыми водятся разные грешки! – Ян едва успевал переводить. – Полиция не стала арестовывать русского, потому что все боятся потерять туристов, но люди знают, кто на самом деле виноват! – Что знают? – не выдержал Сергей. – Человек не будет напиваться, если для этого нет причин! Он не будет глушить свою совесть! Ему место в тюрьме, и если вы увезете его с собой, все вздохнут свободно. Забирайте его в свою Россию, пока он еще кого-нибудь не убил! – Стой-стой-стой! – Илюшин выставил перед собой ладонь. – Дорис, о чем ты говоришь? Новый поток слов. – Она рассказывала обо всем полиции, но ее никто не стал слушать. Взяточники и воры, вот они кто, и наверняка он подкупил их так же, как и всех остальных. – Кого подкупил? – Она, наверное, про то, как Гаврилов деньгами швырялся, – предположил Сергей. – С чего она взяла, что это он расправился с Ольгой? Девушка бросила короткую фразу, прозвучавшую как гневный птичий выкрик: – Он ее бил! – Что? – Подождите, Макар, я переспрошу… Ян с горничной быстро заговорили, перебивая друг друга. Со стороны их диалог выглядел как отчаянный спор, но когда Дорис замолчала, юноша утешающе положил руку ей на плечо. Горничная что-то прошипела ему в лицо, и он смущенно отодвинулся.