Скорее всего, заплатит. Под его показным спокойствием я четко уловила панику. Отец заплатит — и из-за меня, и из-за того, чтобы получить единственный шанс выйти на этих отморозков. Просто чтобы их не было больше. Он жить не сможет, если они продолжат существовать. Ему несколько раз повторили, что будет в случае обращения в полицию, потому в этом вопросе я не знала, как он поступит. У него и своих сил предостаточно — если только удастся меня найти. Вадим сейчас меня тоже уже потерял. Я как-то с самого начала о нем не вспомнила, почему-то очень сложно было представить его боль. А теперь вот не смогла — моя сумка, подаренная им, валялась на грязном полу. Из нее вытряхнули все содержимое, паспорт куда-то унесли, а ничего ценного не обнаружили. Да, стоимость моей сумки была ценнее всего, что в нее помещалось. И теперь ценнее моей жизни. Я старалась не смотреть на свои разбросанные вещи, поскольку они неизбежно напоминали о Вадиме. Он был знаком с Лерой, наверняка они оба уже в истерике. И тоже ничего не могут предпринять. Когда один из похитителей стянул с лица чулок, я потеряла последнюю надежду. Хоть и не смотрела на него прямо, но хорошо представляла, что это означает. Как только они получат выкуп, меня прирежут. Наверное, так сразу и было запланировано: передача заложника — дополнительный риск. Проще избавиться от этой части дела. Часы тянулись медленно, один глаз почти полностью заплыл, а руки затекли так сильно, что я уже готова была просить мерзавцев ослабить. Но молчала, потому что осознавала бессмысленность. В их глазах я будущий труп, потому их вряд ли занимает вопрос, поступает ли кровь в конечности. Я жива только до момента передачи денег, а там конец — причем независимо от решения отца. Теперь и я уже смотрела на них, на складе постоянно присутствовали хотя бы двое. Один разглядывал меня пристально, а потом заявил приятелю так, что я расслышала: — Красивая она. Была. Нормально ты ей приложил. Второй лишь мельком оглянулся: — Впечатлил Коломенского, а этого дядю непросто впечатлить. И первый согласно кивнул: — Да даже сейчас ничего, если от соплей отмыть. Но эта точно будет сопротивляться. Глянь, зыркает как. — Успокойся. Сидит тихо — и ладно. Я поняла, что до скорой кончины мне предстоят еще и развлечения. Этот урод пока не трогает меня и не насилует, поскольку в процессе, если я еще и сопротивляться буду, то может и перегнуть. А я точно должна быть жива до последнего момента, иначе отец просто откажется платить и сразу рванет в полицию. На стуле даже дремать толком не получалось. А у меня заканчивалась сила воли. Почему жертв похищений учат сидеть смирно? Правильно, чтобы не убили и не покалечили. Так ведь лучше бы сразу убили, чем эта жуткая пытка. Прошло-то максимум часа три, а я уже вся закончилась. Передачу денег они назначили на завтрашний вечер. К тому времени я буду уже рада почувствовать нож в горле. Но все началось ночью. Сначала выстрел снаружи, потом какой-то шум. Я вся вытянулась, чтобы не пропустить ни малейшего звука, и непроизвольно улыбнулась, расслышав крик отца. Он нашел меня! Ко мне метнулся один из похитителей, на ходу вытаскивая пистолет, но не успел — первый человек, ворвавшийся внутрь, снес его единственным выстрелом. Это ребята папы, я даже в лицо узнала, отец не мог позволить брать к себе в охрану непрофессионалов. Но в следующий миг вскрикнула — следом за еще несколькими мужчинами, которые уже были одеты иначе, на склад вбежал и Вадим. Меня уже развязали, но встать сама я не могла. Один из людей отца поддержал меня, но Вадим перехватил и поднял на руки. Только секунду смотрел на мое лицо и сразу обратился к отцу: — В больницу сейчас. — Да. Дочка, ты как? А я была никак. Слезы сами текли — от облегчения, ведь я уже и не верила в отличный исход. Но улыбалась обоим по очереди. И всем, кого только могла рассмотреть. Отец подошел ближе, но наклонился и поднял с пола мою сумку. — Гениально, — сказал задумчиво. — Почему я не дорубился всю ее обвешать маячками? Вадим снова глянул на меня, но сразу отвел взгляд. Вшил жучок в сумку? Да он со своим тотальным контролем совсем спятил! Вот еще несколько минут — приду в себя, его расцелую, отца расцелую, потом каждого из ребят расцелую, а потом уже выскажусь на этот счет. — Там есть раненые шеф, — отчитался новоприбывший. — Их куда? В полицию? — В полицию? — отец почему-то очень удивился. Он посмотрел на Вадима, а тот отрицательно качнул головой и пояснил: — Мы с ребятами здесь останемся, вы уезжайте. Прикроете, если что. Но не волнуйтесь, спрячем трупы так, что никогда не найдут. Отец не сдержал довольной улыбки: — Нет уж. Давайте вы с ребятами в больницу, а я тут все подчищу. Самому себя прикрывать легче. Давай, давай, топай, Вадим. И ты это… спасибо. Я то ли уснула, то ли отключилась еще до того, как Вадим меня вынес со склада. * * * Реабилитация была не слишком долгой. Кости целы, стресс переживаемый. Да и помогало постоянное присутствие в палате моего личного параноика. Я ведь так и не осмелилась выдвинуть ему претензию за маячок, язык не повернулся. Ну и пусть любит меня так, как умеет! Что с него взять? Родители и братья тоже навещали. Какие бы отношения между нами ни сложились, но перепугались все здорово. На Вадима косились, но и слова ему никто не сказал. Они никогда его не примут и не полюбят, но теперь как-то само собой выходило, что он имеет право находиться рядом со мной. Нашли меня благодаря Вадиму, люди отца убили всех похитителей — и поскольку Вадим об этом знал, то выходил такой эффектный компромат. Хоть он вряд ли стал бы его использовать, но факт остается фактом. Стоило все это пережить только ради того, чтобы все подписали пакт о ненападении. А когда все расходились, он укладывался на постель рядом со мной. С этим даже медсестры ничего не могли поделать — ругались, ругались, потом плевали и уходили. Подталкивал руку под мою голову и шептал какую-нибудь невообразимую приятность. — Теперь я тебя отвожу на работу и обратно. — Да, сэр, — издевательски чеканила я, хотя мне было слишком приятны и его присутствие, и его забота. — Кстати, когда откроется моя точка, то мне понадобится кто-то с опытом в торговле. — Нет, сэр! Я не буду на вас работать! — Зануда противная. — Сам такой! — И сразу после выписки переезжаешь ко мне. — Нет, сэр! Мне нравится жить с Лерой! Он словно и не услышал: — Сразу после выписки переезжаешь ко мне. Думаю, это будет завтра. — У вас со слухом плохо, сэр? — Я очень эгоистичен, Арина. Потому давай уже какой-то компромисс искать. Например, ты живешь у меня, никогда не пропадаешь, а взамен я… не знаю даже. А, куплю тебе новую сумку. — С жучками? — сразу поняла я. — Точно. В обувь вставляют прямо в каблуки, я тебе в ближайшее время как раз собирался дарить. А зимнюю одежду можно вообще битком набить. — Не увлекайся, Вадим! — Чем? Кем? Он будто не понял, но зато приподнялся и поцеловал. Я была не против продолжения, но он отстранился и снова улегся рядом. Насколько я понимаю, пока врач не подпишет бумажку, что я полностью, абсолютно здорова, то ничего мне не светит. Вздохнула, но перестать улыбаться не могла. Какое же счастье — быть любимой именно таким жутким, неоднозначным, циничным и любящим все контролировать типом. Такому и сдаться можно без остатка, а гордость при этом вздрагивает от наслаждения и не мешает жить. Эпилог Вадим всегда просыпался немного раньше, и ему нравились эти минуты томящего одиночества. Оно было приятным, потому что не успеет он приготовить завтрак, как Арина присоединиться к нему на кухне. Именно это — выжидательное одиночество — приносило в его душу покой. Она так и не научилась готовить. Как будто нужная извилина отсутствовала. О, Арина пыталась — ей так хотелось почувствовать себя хозяйкой дома, что она не уставала предпринимать попытки, всегда заканчивающиеся крахом. Вадим пришел в твердую уверенность, что человек попросту не может обладать всеми талантами разом, осталось убедить в этом ее, пока она обоих не отравила. И он радовался тому, что в ней были столь явные недостатки, а иначе совсем бы не выдержал. Она и без того смогла заполнить всю внутреннюю пустоту, которую до знакомства Вадим и не ощущал. Так пусть сожжет еще одну курицу, раз это ее недостаток. Пусть сожжет всех куриц. Нельзя сказать, что существование Вадима стало проще. Скорее наоборот. В бизнесе проблем не наблюдалось, даже эскорт работал по-прежнему — прибыльно и идеально организовано. Но отчего-то причин для переживаний добавилось. И все они были связаны с Ариной — она будто была рождена для того, чтобы раздражать. Поступила на заочное — в последнюю минуту решила, что не хочет переезжать в Москву. Не уволилась со своей идиотской работы. Да, там ее ценили. Не пройдет и полгода, как Сергей станет гендиректором, а Арину поставит менеджером. И все равно работа идиотская! Странно, что она этого не понимает. А Вадим даже спорить свободы не имел. Почти ни с чем: ни о ее карьере, ни о планировании будущего, ни даже о покупке новой шубы. Его бесила эта несвобода. И притом он наслаждался ею. Его будто по каждой границе кирпичной стеной обложили, а внутри — только она. И достаточно, чтобы быть счастливым, и тесно, чтобы постоянно ощущать себя скованным. С ее семьей отношения оставались натянутыми — всегда такими будут. Но, кажется, злость родственников была уже давно направлена на саму Арину, а не на Вадима. Он-то им никто, а она была обязана в любой момент одуматься. Интересно, сколько лет должно пройти, чтобы они поняли? Арина странная, слишком живая, ей сложно находиться даже под защитой любимого мужчины. Это была гиперкомпенсация всего ее детства — тоже отклонение, но пока Арина вдоволь не надышится, не сможет остановиться. Вадим был готов ждать этого бесконечно. Именно поэтому она не поддерживала никаких разговоров о детях. Наверное, так боялась снова стать зависимой, что невольно переносила это буквально на все. Со свадьбой тоже пришлось тянуть — она вначале наотрез отказалась, через год согласилась подумать, через два решилась. О церемонии еще пару лет будут трещать все СМИ — вроде бы и собирали узкий круг, но тем не менее катастрофу не предотвратили. Арина сначала разругалась с матерью, а потом со старшим братом. Гиперкомпенсация, точно. И нервы. Но когда-нибудь это пройдет. Вадим как раз вознамерился оказаться рядом в тот знаменательный момент. Но его Арина любила — безвольно, бесконечно. Ему-то не требовались признания, чтобы это прекрасно понимать. Она не была ни ревнивой, ни собственницей, вообще не предпринимала попыток хоть как-то его ограничивать, но в каждом взгляде, в каждой редкой ссоре он видел одно: Арина готова обложиться кирпичными стенами, но только при условии, что Вадим будет там же. Осознанная, но очень взаимная несвобода была естественной, именно к ней не прилагались никакие усилия воли. Со всем миром можно бороться, оставаясь несвободными друг от друга. — Вадим, я жутко устала… Вот точно говорят: хочешь узнать человека — дай ему власть. Сергуня наш на глазах меняется! Вадим перехватил ее, не позволяя даже разуться. Она, видно, спятила, если собирается начать вечер с рассказов о своем начальнике. Можно и выслушать, но позже. И ужин подождет. Но Арина все еще продолжала на что-то надеяться: — Ну не-е-ет! Дай хоть в душ сходить. Вадим улыбнулся хищно: — Как кстати, что я как раз оттуда. Он надавил ей на плечо, вынуждая опуститься на колени. Это его женщина. Несвободная, хоть в чем-то зависимая. Она будет делать то, чего им обоим хочется. А потом он возьмет ее и отнесет — в душ, в спальню или на кухню. На столе тоже удобно. И успокоится только, когда она при оргазме назовет его по имени. Потому что он ее мужчина. Ему нравится быть от нее зависимым и делать то, что обоим хочется. И да, иногда об этом надо напоминать.