– Я надеялась повидаться с мистером Прайдом. Скоро ли он вернется? – Мне очень жаль, но я только что с его кремации. То есть… Берни умер. – Понятно. По нашим сведениям, десять дней назад он был жив. Что ж, скорая и благопристойная смерть. – О нет. Берни покончил с собой. – Как странно! – Посетительница и впрямь нашла сообщение странным. Сложив руки, она некоторое время походила по комнате, силясь изобразить печаль. – Как странно! – повторила она. Из ее груди вырвался смешок. Корделия хранила молчание. Женщины обменялись многозначительными взглядами. Наконец посетительница произнесла: – Что ж, видимо, день потрачен напрасно. Корделия выдохнула почти неслышное «Нет!» и чуть не ринулась гостье наперерез, прикрывая собой дверь. – Прошу вас, не уходите, не поговорив со мной. Я была партнершей мистера Прайда, и теперь это моя контора. Уверена, я смогу вам помочь. Пожалуйста, присядьте! Гостья осталась стоять, не обращая внимания на предложенный стул. – Помочь не сможет никто, никто на свете. Однако речь не об этом. Моему боссу нужно кое-что выяснить, получить кое-какую информацию, и он решил, что мистер Прайд – именно тот, кто сможет ее раздобыть. Не знаю, сочтет ли он вас достойной заменой. От вас можно поговорить по телефону? – Сюда, пожалуйста. Посетительница прошла в кабинет, все так же не обращая ни малейшего внимания на окружающее убожество. – Простите меня, – сказала она, повернувшись к Корделии, – я не представилась. Меня зовут Элизабет Лиминг, я работаю у сэра Рональда Келлендера. – Специалист по охране природы? – Ни в коем случае не называйте его так в его присутствии. Он предпочитает именоваться микробиологом, так как им и является, извините. Она плотно притворила дверь. Корделия, внезапно почувствовав слабость в ногах, присела у пишущей машинки. Клавиши – почему-то показавшиеся совершенно незнакомыми символами в черных кружочках – расплылись перед ее усталыми глазами, чтобы через мгновение снова выстроиться в прежнем порядке. Она вцепилась в холодные и отчего-то липкие бока машинки и велела себе успокоиться. Ее сердце бешено колотилось. «Я должна сохранять спокойствие, чтобы она видела, что я не размазня. Это все похороны Берни и солнце». Все тщетно; к слабости добавилась только злость на собственное малодушие. Разговор отнял у гостьи всего несколько минут. Дверь кабинета распахнулась; мисс Лиминг стояла в дверном проеме, натягивая перчатки. – Сэр Рональд, попросил привезти вас. Вы можете ехать прямо сейчас? «Куда?» – подумала Корделия, но ничего не сказала. – Да. Мне понадобятся инструменты? Так назывался любовно хранимый Берни чемоданчик с предметами для осмотра места преступления – пинцетами, ножницами, приспособлениями для снятия отпечатков пальцев и емкостями для образцов; Корделии еще ни разу не приходилось им пользоваться. – Смотря какие инструменты. Вообще-то вряд ли. Сэр Рональд хотел бы увидеть вас, прежде чем решить, доверить ли вам работу. Придется ехать на поезде в Кембридж, но вечером вы уже вернетесь. Вам нужно с кем-нибудь переговорить? – Нет, я сама себе хозяйка. – Наверное, мне следует представиться подробнее. – Она заглянула в свою сумку. – Вот конверт с адресом. Я не содержательница борделя, если таковые еще существуют, – на случай если вам боязно. – Мне бывает боязно по многим причинам, но содержательницы борделей оставляют меня равнодушной, в противном случае конверт с адресом вряд ли развеял бы мои опасения. Я бы настояла на том, чтобы самой позвонить сэру Рональду Келлендеру для проверки. – Тогда, может быть, позвоните? – беззлобно предложила мисс Лиминг. – Нет. – Значит, едем? – Мисс Лиминг направилась к двери. На лестничной площадке она привлекла внимание Корделии, запиравшей за собой дверь, к блокноту с карандашом, свисающим с гвоздя. – Может быть, вам лучше переделать свое послание? Корделия оторвала листок с прежней записью, немного поразмыслила и написала: Уехала по срочному делу. Записки, оставленные под дверью, будут мною внимательно изучены после возвращения. – Это приободрит ваших клиентов, – заметила мисс Лиминг. По бесстрастному тону, каким это было сказано, Корделия так и не смогла определить, была ли в этих словах ирония. Она с удивлением обнаружила, что нисколько не обижена на то, с какой решительностью взялась за дело ее гостья. Она послушно спустилась вслед за ней на Кингли-стрит. Они доехали по центральной линии метро до станции «Ливерпуль-стрит» и взяли билеты на поезд, отходящий в Кембридж в 17.36. Времени до отхода поезда было достаточно. Мисс Лиминг заплатила за билет Корделии, забрала из камеры хранения портативную пишущую машинку и чемоданчик с бумагами и зашагала к вагону первого класса. – Я поработаю в поезде. У вас есть что почитать? – Да-да, все в порядке. Я тоже не люблю болтать в дороге. У меня с собой всегда есть книга – на этот раз «Старший трубач полка» Харди. После остановки в Бишопс-Сторфорде они остались в купе одни, однако мисс Лиминг всего один раз отвлеклась от своей работы, чтобы спросить Корделию: – Как получилось, что вы стали работать с мистером Прайдом? – После школы я жила со своим отцом в Европе. Мы много путешествовали. Он умер в Риме в прошлом мае от сердечного приступа, и я вернулась назад. Я сама овладела стенографией и машинописью и поступила в агентство секретарей. Оно и направило меня к Берни, а он через несколько недель попросил меня помочь ему с некоторыми делами, потом решил обучить меня, и я осталась у него. Два месяца назад он сделал меня своей партнершей. Это означало всего лишь, что она отказалась от регулярной зарплаты в обмен на неопределенное вознаграждение в случае удачного завершения очередного дела, а также бесплатную комнату в доме Берни. Берни был настроен серьезно: партнерство предлагалось в расчете на то, что она оценит предложение по достоинству. Это была не премия за хорошее поведение, а ритуал посвящения, основанный на доверии. – Кем был ваш отец? – Странствующим марксистским поэтом и революционером-любителем. – Наверное, у вас было интересное детство. Вспомнив череду приемных матерей, необъяснимые переезды из дома в дом, переходы из школы в школу, озабоченные лица местных работников службы наблюдения за трудными подростками и школьных учителей, ломавших голову, гадая, куда ее девать на каникулы, Корделия ответила так, как отвечала в подобных случаях всегда, – серьезно, без малейших признаков иронии: – Да, это было очень интересно. – А чему вас обучил мистер Прайд? – Кое-чему из того, что сам знал из работы в Департаменте уголовного розыска: как правильно осматривать место преступления, как собирать вещественные доказательства, – элементарным приемам самообороны. Еще обнаруживать и снимать отпечатки пальцев – все в таком роде. – Такие навыки вряд ли пригодятся вам при расследовании этого дела. Мисс Лиминг снова склонилась над бумагами и не произнесла больше ни единого слова до самого Кембриджа. Покинув вокзал, мисс Лиминг быстро обвела глазами стоянку автомобилей и зашагала к небольшому черному фургону. Рядом с ним стоял навытяжку, как солдат, коренастый молодой человек в белой рубашке с расстегнутым воротом, темных бриджах и высоких ботинках, которого мисс Лиминг представила Корделии коротко и бесстрастно: «Ланн». Молодой человек кивнул, но не улыбнулся. Корделия протянула ему руку. Его пожатие было коротким, но очень сильным, грозящим переломать пальцы; едва сдерживаясь, чтобы не скорчиться от боли, она увидела в его мутно-карих глазах странный огонек и заподозрила, что он поступил так специально. Это были достойные внимания, прекрасные глаза, влажные, с тяжелыми ресницами, как у теленка, и с той же тревогой перед лицом непредсказуемых бед, на которые щедра жизнь. Но его глаза скорее подчеркивали, нежели скрашивали непривлекательность его внешности. Тоскливый, бесцветный предмет, подумала Корделия. Какая короткая, толстая шея, какие страшные плечи, от напора которых вот-вот полопаются швы!.. Его голову венчала копна густых черных волос, а на припухлом, отмеченном оспинами лице выделялся нервный рот. Лицо порочного херувима, мелькнуло у нее в голове. Кроме того, молодой человек отличался обильной потливостью: на его рубашке под мышками красовались выразительные пятна, прилипшая к телу ткань повторяла внушительные формы могучих бицепсов. Корделия обнаружила, что им придется втиснуться втроем на переднее сиденье фургона. Ланн распахнул дверь и вместо извинений произнес: – «Ровер» пока на ремонте. Мисс Лиминг посторонилась, и Корделии не осталось ничего другого, кроме как войти первой и усесться рядом с ним. «Они недолюбливают друг друга, а у него антипатия ко мне», – подумала Корделия. Она недоумевала, каково может быть его место в окружении сэра Рональда Келлендера. Насчет мисс Лиминг она больше не строила догадок: обыкновенная секретарша, сколько бы лет службы ни осталось за ее плечами, какой бы она ни стала незаменимой, не приобрела бы столь властного вида и не обмолвилась бы о своем боссе с такой покровительственной иронией. Но Ланн пока вызывал у нее сомнения. Судя по поведению, он далеко не подручный, но и назвать его ученым у нее не повернулся бы язык. Правда, ученые оставались для нее чужаками. Единственной ученой на ее жизненном пути была сестра-монахиня Мэри Магдалена. Сестра обучала ее тому, что именуется в словарях «азами науки»: немножко простейшей физики, немножко химии, чуть-чуть биологии – все бесцеремонно сваленное в одну кучу. В монастыре Непорочного Зачатия на науку смотрели спустя рукава, чего не скажешь об искусстве. Сестра Мэри Магдалена была скромной пожилой монахиней, никогда не снимавшей очков в стальной оправе, с вечно испачканными химикатами неуклюжими пальцами, не меньше, чем ее ученицы, удивлявшейся взрывам и прочим извержениям, сопровождавшим ее манипуляции с пробирками. Она в большей степени стремилась продемонстрировать непознаваемость Вселенной и незыблемость установленных Господом законов, нежели рассыпать перед ученицами краеугольные камни науки, и с честью выполняла свою задачу. Корделия чувствовала, что премудрости, освоенные в компании сестры Мэри Магдалены, вряд ли помогут ей в общении с сэром Рональдом Келлендером. Сэр Рональд, радевший об охране природы задолго до того, как эта тема вошла в моду, представлявший страну на международных конференциях по экологии и пожалованный за свои заслуги рыцарским достоинством! Все это было известно Корделии, как и остальной стране, благодаря его появлению в воскресных телепрограммах. Ученый до кончиков ногтей, тщательно избегающий политических игр, олицетворяющий легенду о бедном мальчугане, рожденном добрым и оставшимся таковым на всю жизнь. И как только ему могло взбрести в голову обратиться к Берни Прайду? Не зная, до какой степени Ланн посвящен в дела хозяина и мисс Лиминг, она осторожно спросила: – Как сэр Рональд прослышал о Берни? – Со слов Джона Беллинджера. Итак, вот они, отголоски дела Беллинджера! Берни терпеливо дожидался их. Дело Беллинджера было его наиболее выгодным предприятием и, кажется, его единственным успехом. Джон Беллинджер служил директором небольшой семейной фирмы, изготовлявшей специальное научное оборудование. Год назад его кабинет наводнили письма непристойного содержания, и, не желая обращаться в полицию, он позвонил Берни. Берни, принятый по его предложению в штат фирмы на правах рассыльного, быстро нашел решение этой не очень-то сложной задачки. Письма сочинял личный секретарь Беллинджера – человек средних лет, пользовавшийся неограниченным доверием. Беллинджер хорошо отблагодарил своего спасителя. После упорных раздумий и консультаций с Корделией Берни направил ему счет, размер которого заставлял жмуриться его самого, и счет был полностью и в срок оплачен. На эти деньги агентство просуществовало целый месяц. Берни всегда говорил: «За дело Беллинджера нам положена премия, вот увидите. В нашей работе может случиться что угодно. Он выбрал нас наугад, ткнув пальцем в строку в телефонной книге, но теперь он будет рекомендовать нас своим друзьям. Это дело – начало взлета». Вот когда пришла пора для премии за дело Беллинджера – в день похорон Берни!.. Она не задала больше ни одного вопроса, и остаток пути, занявшего в общей сложности меньше получаса, прошел в молчании. Они сидели локоть к локтю, бедро к бедру, но соблюдали дистанцию. Города она не увидела. В конце Привокзальной улицы, у обелиска Героям войны, они свернули влево и скоро оказались вне городской черты. Вокруг расстилались поля с молодой кукурузой, небольшие рощицы отбрасывали на дорогу рассеянную тень, мимо проносились деревеньки с домиками, крытыми соломой, и добротные особняки из красного кирпича. Когда дорога взбегала на холм, Корделия видела шпили и острые крыши городских домов, обманчиво близкие в свете вечернего солнца. Еще одна деревня, цепочка вязов вдоль дороги, извилистая кирпичная стена – и они въехали в распахнутые стальные ворота. Дом был построен в георгианском стиле. Возможно, он не был лучшим его образцом, но отличался солидностью, достойными пропорциями и, казалось, составлял часть пейзажа – свойство, присущее лишь добротным произведениям архитектурного искусства. Видавшие виды кирпичные стены, увитые глицинией, мягко светились, побеги переливались, подобно изумрудам, и весь дом начинал поэтому казаться искусственным и невесомым, как декорация для киносъемок. Это был семейный, гостеприимный дом. Однако сейчас его окутывала пелена тишины, и элегантные окна казались глазами мертвеца. Ланн виртуозно затормозил перед самым крыльцом. Дождавшись, пока обе женщины освободят сиденье, он вновь тронулся с места и исчез за углом. Выпрямившись на долю секунды на высокой подножке, прежде чем спрыгнуть, Корделия успела разглядеть вереницу низких построек, украшенных декоративными башенками, – по всей видимости, конюшен или гаражей. За широко распахнутыми воротами расстилалась плоская равнина графства Кембриджшир, окрашенная в нежные цвета начала лета. – В бывших конюшнях теперь лаборатории, – сказала мисс Лиминг. – С восточной стороны у них вместо стен стекло. Здесь потрудился архитектор-швед. Ему удалось соединить полезное с изящным. – Впервые за весь день в ее голосе послышалась заинтересованность, даже воодушевление. Корделия вошла в парадную дверь и очутилась в просторном нарядном холле с уходящей влево лестницей и камином из резного камня в правом углу. В воздухе был разлит запах роз и лаванды, туфли вязли в роскошных коврах, устилающих отполированный до зеркального блеска пол, где-то тикали невидимые часы. Мисс Лиминг подвела ее к двери в противоположной стене холла. За ней располагался кабинет – элегантная комната, уставленная книгами, из окон которой открывался вид на широкие лужайки и стену густых деревьев. У доходившего до пола окна стоял георгианский стол, а за ним восседал человек. Корделия не раз видела его фотографии в газетах и знала, кто ее ждет. Однако он оказался в одно и то же время и меньше, и внушительнее, чем она себе представляла. Перед ней сидел человек, обладающий острым умом и большой властью; от него так и веяло силой, словно это была сила мускулов. Однако стоило ему приподняться и пригласить ее сесть, как она поняла: он куда ниже ростом, чем позволяют предположить фотографии, а широкие плечи и тяжелая голова создавали впечатление, что верхняя часть его тела вот-вот перевесит нижнюю. На его живом, испещренном морщинами лице выделялся орлиный нос, глубоко посаженные глаза, полуприкрытые тяжелыми веками, и подвижный, резко очерченный рот. На лоб свисали темные волосы, пока не тронутые сединой. На всем его облике лежала печать утомления. Подойдя ближе, Корделия подметила, как дрожит жилка на его левом виске, а правый глаз слегка налился кровью. Однако его подтянутая фигура, напрягшаяся и энергичная, вовсе не казалась усталой. Голова гордо поднята, глаза из-под тяжелых век смотрят проницательно и испытующе. Весь вид этого человека говорил о преуспеянии. Корделии приходилось видеть таких людей и раньше, она умела выделять их из толпы, когда они расчищают дорогу одним своим видом, известностью и значительностью, посылая почти физически ощущаемые волны, родственные сексуальным, – людей, не ведающих утомления и недомогания, людей, знающих, что такое власть, и умеющих насладиться ею. Мисс Лиминг взяла слово: – Вот все, что осталось от детективного агентства Прайда – мисс Корделия Грей.