Что-то произошло у нее с горлом. Она не могла вымолвить больше ни слова. – Вы твердите мне об этом с самого начала. Не думаю, что вам следует это повторять. – Когда мне вернуться? – Скорее всего вам не придется возвращаться, если вы не решите что-либо мне рассказать. Как говорится, вас попросили помочь полиции. Вы помогли ей. Спасибо. Она одержала победу и теперь свободна. Она в безопасности и зависела теперь, после смерти мисс Лиминг, только от себя самой. Ей не придется снова брести в это страшное место. Облегчение, столь неожиданное и невероятное, было трудно вынести, и она разразилась бурными, неудержимыми слезами. До ее слуха доносились негромкие слова утешения, произносимые сержантом Маннеринг, а в кулаке оказался протянутый инспектором белый носовой платок. Уткнувшись лицом в свежевыстиранную ткань, сохранившую запах прачечной, она выложила все, что не давало ей покоя. Как ни странно, ее несчастье оказалось связанным с Берни. Подняв залитое слезами лицо и не заботясь больше о производимом впечатлении, она выдала последний довод, самый убийственный и бессмысленный: – …а когда вы его выставили за дверь, то ни разу даже не поинтересовались, как его дела. Вы даже не явились к нему на похороны!.. Он принес стул и уселся с нею рядом. Она приняла из его рук стакан воды. Стекло оказалось очень холодным, и это подействовало на нее успокаивающе; жадно глотая воду, она с удивлением отметила, что ее, оказывается, мучила нестерпимая жажда. Осушив весь стакан, она откинулась на спинку стула, тихонько икая. Сообразив, насколько это неприлично, она чуть была не закатилась истерическим хохотом, но вовремя взяла себя в руки. Подождав пару минут, он мягко сказал: – Мне жаль вашего друга. Я сначала не понял, что вашим партнером был тот самый Берни Прайд, с которым мы вместе работали. Хуже того, я о нем вообще позабыл. Если это сможет вас утешить, то ваше дело могло завершиться совсем по-другому, если бы не моя забывчивость. – Вы выставили его. Он хотел всего-навсего работать детективом, но вы лишили его такой возможности. – Правила найма и увольнения людей в столичной полиции не так-то просты. Но что верно, то верно: он мог бы оставаться полицейским, если бы не мое вмешательство. Но детективом он бы не стал. – Он был не столь уж безнадежен. – Увы, именно безнадежен. Хотя я начинаю подозревать, что, возможно, недооценивал его. Корделия отдала ему стакан. Их глаза встретились, и они улыбнулись друг другу. Жаль, что Берни не слышал их, подумалось ей. Спустя полчаса Дэлглиш сидел в кабинете заместителя начальника полиции. Они недолюбливали друг друга, однако это сознавал лишь один из них – тот, кому не было до этого дела. Дэлглиш отчитался связно и логично, ни разу не заглянув в свои записи. Таковы были его правила. Заместитель начальника всегда усматривал в этом тщеславие и стремление выделиться. Сегодняшний отчет не был исключением. – Как вы догадываетесь, сэр, – заканчивал Дэлглиш, – я не предлагаю доверять все это бумаге. Надежные доказательства все равно отсутствуют, а, как мы частенько слышали от Берни Прайда, чутье – хороший помощник, но плохой хозяин. Боже, он был неистощим на подобные банальности. Ему нельзя отказать в уме и рассудительности, но все, к чему бы он ни прикасался, включая идеи, рассыпалось в прах. Казалось у него не мозги, а полицейский блокнот. Помните дело Клендона, убийство с помощью огнестрельного оружия? Кажется, это было в 1951 году. – А что, стоит это помнить? – Нет. Но мне было бы полезно помнить поточнее. – Не знаю, куда вы клоните, Адам. Но если я вас правильно понял, вы подозреваете, что Рональд Келлендер прикончил собственного сына. Рональд Келлендер мертв. Вы подозреваете, что Крис Ланн покушался на жизнь Корделии Грей. Ланн мертв. Вы предполагаете, что Элизабет Лиминг убила Рональда Келлендера. Но и она мертва. – Да, все очень чисто и удобно. – Вот я и предлагаю, чтобы мы оставили это в том виде. Начальник полиции недавно имел беседу с доктором Хью Тиллингом, психиатром. Психиатр взбешен тем, что его сын и дочь подверглись допросу по поводу гибели Марка Келлендера. Я готов растолковать доктору Тиллингу, в чем состоят его гражданские обязанности – о своих правах он и так наслышан, – раз уж вам это так необходимо. Но разве можно чего-нибудь добиться, снова повидав обоих Тиллингов? – Не думаю. – Или побеспокоив Сюрте насчет француженки, которая, по словам мисс Маркленд, навещала парня в коттедже? – Полагаю, мы можем обойтись без всех этих сложностей. В живых остался всего один человек, знающий правду об этих преступлениях, но она выйдет сухой из воды, как бы мы ее ни допрашивали. Я готов подчиниться здравому смыслу. Чаще всего в работе с подозреваемыми нам помогает бесценный союзник, затаившийся у них в душе и рано или поздно выдающий их с головой. Но на ней, как бы она ни врала, нет ни малейшей вины. – По-вашему, она вбила себе в голову, что все это чистая правда? – По-моему, эта молодая женщина, напротив, не питает ни малейших иллюзий. Я проникся к ней симпатией, но все равно радуюсь, что мне не придется встречаться с ней снова. Мне не улыбается при самом заурядном допросе испытывать такое чувство, будто я совращаю малолетних. – Так что мы можем доложить министру, что его однокашник сам поднял на себя руку! – Можете сообщить ему, что мы уверены – никто из живущих ныне на земле не притрагивался к курку. Нет, не так. Даже он сможет догадаться, что тут что-то не то. Лучше скажите – он может спокойно положиться на вердикт коронерского следствия. – Было бы куда спокойнее, если бы он сразу удовлетворился этим. Мужчины помолчали. Потом Дэлглиш сказал: – Корделия Грей права. Мне следовало поинтересоваться судьбой Берни Прайда. – Никто не ждал от вас этого. Это не входило в ваши обязанности. – Конечно, нет. Но мы чаще всего совершаем серьезные просчеты именно вне наших служебных обязанностей. Я нахожу иронию и какое-то извращенное удовлетворение в том, что Прайд сумел за себя отомстить. Как бы это дитя ни напроказничало в Кембридже, руководил всем он, Берни. – Вы увлекаетесь философией, Адам. – Просто становлюсь рассудительнее, а может, и старею. Иногда приятно испытать чувство, что некоторым делам лучше остаться нераскрытыми. Здание на Кингли-стрит встретило Корделию все тем же видом и запахом. От этого уже не избавишься. Однако кое-что было по-другому. Перед дверями конторы ее поджидал мужчина в тесном голубом костюме с пристальным взглядом крохотных глазок, спрятавшихся среди складок кожи. – Мисс Грей? Насилу вас дождался. Моя фамилия Фрилинг. Я увидел табличку и решил попытать счастья. – У него был алчный, похотливый взгляд. – Как я погляжу, вы не совсем такая, как я ожидал. Не такая, как остальные частные детективы. – Чем я могу вам помочь, мистер Фрилинг? Он мельком оглядел лестницу и, кажется, остался доволен ее неприглядностью. – Речь идет о моей близкой знакомой. У меня есть основания подозревать, что она, как говорится, посматривает на сторону. Ну, мужчине надо представлять положение вещей. Вы меня понимаете? Корделия вставила ключ в замок. – Понимаю, мистер Фрилинг. Пожалуйста, заходите. * * * notes 1 Перевод А. Я. Сергеева. 2 В. Шекспир. «Король Лир». Перевод Б. Пастернака. 3 Харолд Пинтер (р. 1930) – английский драматург, мастер жанра трагикомедии, театра абсурда. Джон Осборн (1929–1994) – английский драматург, один из ведущих представителей течения «рассерженных молодых людей». – Примеч. пер. 4 Крис Ланн, его сын (англ.).