Дети — лучшие солдаты, у них нет ни страха, ни сопереживания, ни понимания последствий. Если не брать в расчёт физическую силу, то десятилетки, например, идеальные призывники — уже понимают команды, но ещё не умеют думать на шаг вперёд. Жестоки, азартны, легко мотивируются, подчиняются авторитетам, имеют отличную мышечную реакцию. А главное, для их выращивания надо в два раза меньше ресурсов, чем для восемнадцатилетних, чистая выгода. Не заметил, чей выстрел был первым. Не наш, разумеется. Я категорически запретил открывать огонь. Горфронтовец ли получил, наконец, команду, или кто-то из клановых устал ждать приказа — но через несколько секунда Средка взорвалась стрелковым боем на ближней дистанции. — Работаем! — скомандовал я. Лирания точно всадила пулю под каску клановому прему, передёрнула затвор болтовой винтовки, ищет новую цель. Лицо спокойное, губа закушена. — Выбираем цели и работаем по готовности! Только одиночные! Наша стрельба — капля в море стрелкового огня, но, если никто не сорвётся и не начнёт поливать очередями на кого бог пошлёт, то точечная работа по правильным целям иногда может переломить даже неудачно начавшийся бой. Этот начался чертовски неудачно: Горфронт запоздал с реакцией, дал кланам втянуться на Средку и рассредоточиться вместо того, чтобы отработать по узким съездам с эстакад, создав пробки из битой техники. Или хотя бы занять защищённые позиции в зданиях, откуда можно было бы создать плотный огонь. Теперь у кланов огневое и позиционное преимущество, они на технике, и они повсюду. Часть машин кустарно бронирована, некоторые машины оснащены пулемётными станинами, а бойцы Горфронта стоят, как мишени в тире. Благодаря системе прицеливания стреляют они быстро и точно, благодаря броне не полегли в первые же секунды. Завезённого оружия, которое эту броню пробивает, у кланов немного, да и обучали их явно наспех — пулемётчик, которого я выцеливаю, лупит длинными очередями приблизительно в нужную сторону, и только. Бац! — готов. Ищу следующего. Бородатый толстяк в синем мотоциклетном комбезе вскидывает на плечо трубу РПГ, успевает прицелиться, но я попадаю ему в плечо — дистанция великовата, да и стрелок я средний, — и он нажимает на спуск, направив оружие не туда, куда собирался. Вместо группы бойцов Горфронта гранату получает клановый грузовик, который подпрыгивает, рушится обратно и освещается ярким магниевым сиянием полыхнувших аккумуляторов. Следующая цель… Следующая… Горфронтовцы воюют препохабно — не маневрируют, не выбирают закрытых позиций, не используют преимущества местности. Зато не мажут и не боятся, это отчасти уравновешивает. Бронированых-имплантированных клановых немного, я стараюсь вышибать их первыми, благо они тоже изображают неподвижные стрелковые точки. Кто бы ни управлял юнитами с обеих сторон, он не имеет понятия о городском бое. Думаю, команды имеют вид «Стой тут, стреляй туда». Стоят, стреляют. Пока наша пуля не прилетит в башку. Сверху они как на ладони. Обычные клановые тоже вояки никакие, видно, что общевойскового опыта у них нет, но присутствует чувство самосохранения, подсказывающее: «Двигайся, укрывайся, не будь мишенью». Мечутся довольно бестолково, перекрывая друг другу сектора огня. Думаю, немалый процент потерь составит «фрэндли фаер», но попасть в них тяжелее. Хорошо, что большинство вооружены дробовиками; плохо, что вблизи это «плохо» превращается в «хорошо». Никто не мешает им сократить дистанцию, подбежать к бронированному горфронтовцу и снести ему башку картечью в упор. Управляемые дистанционно бойцы даже не думают сменить цель и завалить бегущего к ним врага — так и стреляют вдаль, по назначенным операторам мишеням. И всё же, хотя в начале боя я бы уверенно поставил на клановых, военная фортуна переменчива. Горфронтовцев локально больше — кланы не успели загнать все силы на Средку, на съездах образовались пробки, и не в последнюю очередь потому, что вновь прибывающие бойцы решают, что ничего в этой мясорубке не забыли. Они пытаются развернуться и свалить, а когда понимают, что развернуться негде, то бросают машины и валят пешком, окончательно блокируя развязки. Видимо, наиболее мотивированные части, включая перевооружённых, бронированных и имплантированных бойцов, оказались впереди, а эти ехали за лёгкой прогулкой — добить и пограбить. Я мучительно сожалею об отсутствии парочки штурмовых вертолётов — вот бы сейчас врезать ракетами по этой свалке! Увы, леталка, с которой наблюдает весь этот бардак Лендик, совершенно безоружна. Ситуация начинает постепенно меняться в пользу города — не в последнюю очередь из-за нас. Мы стреляем немного, но мы стреляем куда надо — выбиваем командиров, бронированных бойцов, пулемётчиков, взводных операторов, которые являются узлами распределённой сети управления. Это дезорганизует и демотивирует остальных. Как только кто-то из клановых пытается объединить сородичей в подобие организованного отряда, мы его выцеливаем и выносим, добавляя в происходящее хаоса. «Нам сверху видно всё, ты так и знай», — напеваю я привязавшуюся песенку, выбирая очередного спонтанного «активиста» или управляемого через сеть бронестрелка. В какой-то момент мне даже начинает казаться, что мы так и просидим весь бой, как в тире. А уж ребята увлеклись настолько, что вообще не прячутся, почти невидимые на фоне сияющей над нами манды. Стреляют зло и азартно, сеют хаос и смерть. В отличие от тех, кто воюет с чипом в башке, они уже никогда не станут прежними. Война всё меняет. «Пуля многое меняет в голове, даже если попадает в жопу», — так, или примерно так, говорил Аль Капоне. Но пуля многое меняет в голове, даже если эта пуля твоя, а голова чужая. Опыт прекращения чужой жизни движением пальца забыть невозможно, и человек, убивший другого, отличается от себя прежнего. — Уходите оттуда! Бегом! — кричит в наушнике Дмитрий, а я позорно торможу. Иногда боевой опыт мешает — я просто не настроен на подчинение его командам. Рявкни мне такое Слон, вопрос: «А в чём, собственно, дело?» ― я обдумывал бы уже на бегу. А Дмитрия переспросил: «Какого чёрта?» — На вас выдано целеуказание! Всем! Вообще всем! Валите! — Все назад! — заорал я на своих. — Быстро! Но если я сам тормознул, что говорить о ребятах, которые увлеклись и полны азарта. Первую секунду они меня просто не слышат. У них звенит в ушах от собственной стрельбы. Они утонули в прицелах. Они не получали приказов с момента начала боя и не ждут их. У них нет рефлекса «Сначала реагируй, потом думай». Вторую секунду они вроде бы понимают, что что-то слышали, и это, может быть, заслуживает внимания. «Вот сейчас, всажу пулю ещё в этого, и переспрошу…» — неосознаваемо проносится в их головах. В эту секунду я уже вижу, что огонь внизу частично стихает, потому что все, у кого в башке чип, получили на него указание приоритетной цели. Они разворачиваются и поднимают стволы, ловя целевой системой тактических очков нашу «площадку под мандой». Я стою между Лиранией и Шоней, поэтому хватаю их за плечи — левой рукой Лирку, правой рыжую, — и изо всех сил дёргаю назад. С такой силой, что Лирания летит кубарем, и даже тяжёлая в броне Шоня делает непроизвольный шаг, отступая от ограждения. Третья секунда начинается с: «Была какая-то команда? Или послышалось?» — головы начинают поворачиваться ко мне, истошно орущему: «Назад, блядь! Все назад! От края!» ― но тела всё ещё сориентированы на стрельбу вниз. До понимания, что мы больше не стрелки, а мишени, секунды две, но их у нас нет. Лучшая реакция у Тохи, сказывается опыт рукопашки, и, когда ограждение взрывается пылью и осколками бетона, она уже катится к центру платформы. У Зоника, повернувшего ко мне удивлённое лицо, оно вдруг превращается в фонтан крови и костей — угол стрельбы снизу такой, что тяжёлая пуля влетает под кромку шлема и превращает его содержимое в смузи. Кери отлетает на полметра и валится на спину. Дженадин просто медленно сползает, где стояла. Я, немыслимым усилием, чуть не порвавшись в нескольких местах, успеваю дёрнуть её за ремень винтовки, не дав повиснуть на ограждении. Она оказывается внутри периметра, но я не могу понять, что с ней. Жива? Ранена? Контужена? Проклятая броня — я не могу её снять без командирского планшета и не могу сообразить, где планшет. Когда вспоминаю, что он у меня в разгрузке сзади, идея снять с раненых броню уже не кажется удачной — на платформу обрушивается вал огня, она трясётся и дрожит от попаданий, от ограждения летят камни и рикошеты, всё затягивает бетонной пылью. Лиловая манда над нами моргает и гаснет, становится темно, но целеуказателям стрелков на это плевать. — «Воздух», это «Воздух», — встревоженно лепечет в наушнике Лендик, — вы под огнём! Неужели он думает, что мы не заметили? У Кери броня пробита в районе правого плеча. Скорее всего, рана не тяжёлая — если остановить кровь. Но для этого надо снять броню, это опасно. Штурмовые винтовки не пробивают толстую платформу, но металлические конструкции над ней дают непредсказуемые рикошеты. Сервоброню они не берут, а вот в броник мне прилетело очень чувствительно. Куда ранена Дженадин, понять не могу, не вижу входного отверстия, она бледная и без сознания. Прикладываю к шее альтерионский антишоковый инфузор, он впрыскивает под кожу препарат. Поможет, нет — не знаю, но хуже точно не будет. Раздаётся сильный взрыв, платформа подпрыгивает и накреняется. Я вижу, как мимо края проносится граната РПГ — эта, значит, прошла мимо. Похоже, кроме имплантированных, к обстрелу присоединились и другие участники. Следующий взрыв раздаётся чуть в стороне — стрелки из клановых, на наше счастье, паршивые. Но если ударит по платформе — может и пробить. А если ещё раз по опоре — мы можем грохнуться на Средку вместе с ней. Или не грохнуться. Сколько зарядов к РПГ-7 нужно, чтобы свалить высокую стальную ферму? А это как попадёшь. Иногда одной хватает, а иногда бэка раньше кончится. Бабах! — ну что же, двух не хватило, продолжаем дальше. Бабах — мимо, взорвалась на чём-то другом, нас даже не качнуло. Почему эти гады до сих пор не расстреляли весь боезапас по противнику? И почему мы не выбили этих гранатомётчиков? Бабах! — а вот почему. Они бьют не снизу, со Средки, а сбоку, с эстакады. Опоздавшие к празднику, которые не смогли пробиться на основной ТВД через свалку машин, но не свалили в родные пустоши, а решили подождать, чем дело кончится. Видимо, им тоже указали приоритетную цель. Имплантов у них нет, стрелки они паршивые, но зато у них удобная позиция, с которой они, при небольшой удаче, могут накрыть нас всех, как тараканов на столе. — «Воздух», это «Воздух», — истерит в гарнитуре Лендик, — вас вытаскивать? Повторяю, вас вытаскивать? — Не вздумай! — ору я в микрофон. — Тебя сразу собьют! — «Башня! Твою мать, «Башня», — кричу я Димке. Может быть, громче, чем стоило бы, но меня уже порядком оглушило, да и нервы. — Ты можешь снять с нас целеуказание, хацкер хулев? — Пытаюсь! Сбрасываю! Они постоянно шлют и шлют новое! Я не могу их отрезать и не успеваю отменять команды! Бабах! — граната разрывается над нами, на излучателе голопроектора, меня что-то сильно бьёт в бедро, и оно немеет. Как всегда при таких ранениях сначала не больно, но это только сначала. Из бедра торчит кусок железа, я выдёргиваю его голыми руками, пока шок не отошёл, и быстро накладываю на кровоточащую дыру индпакет. Сжавшаяся в комочек и обнявшая винтовку Лирания смотрит на это безумными глазами, вздрагивая, когда я ей подмигиваю. — Смотри в камеру! — кричу я ей, доставая из кармана коммуникатор. — Что? — её раскосые глаза делаются почти круглыми и раскрываются как у героинь любимых нагминых мультиков, когда я делаю снимок. Неловко тыкая в экран пальцем в тактической перчатке, жму «Отправить всем абонентам». Геолокацию, небось, само подошьёт. Через тридцать секунд огонь по нам прекращается. — Они перестали долбить сеть целеуказанием, — сообщает удивлённо Дмитрий. — Я не знаю, что случилось… — Чат посмотри. — О, фотка пришла! Блин, портретистом тебе не работать, ты знаешь? — Это не портрет. Это ультиматум. * * * Когда осмелевший Лендик забрал нас с платформы, эпическая Битва За Средку заглохла сама собой. Отсюда, сверху, я бы сказал, что примерно вничью. Чьих трупов навалено больше — понять трудно, но уцелевшие клановые свалили, растащив пробки на эстакадах и уехав в пустоши на извлечённой из них технике. Никто их не преследовал. Я перевязал плечо Кери — ранение оказалось сквозное, рана чистая — благо, под броней у ребят только трусы. Обработал кровоостанавливающими, наложил повязку, поздравил с первой нашивкой за ранение. Тут нет нашивок, но я что-нибудь придумаю. С Дженадин ситуация хуже — когда стрельба стихла, появилась возможность тщательного осмотра. И я нашёл вмятину на её шлеме. На голове вмятины нет, но это ничего не значит — черепно-мозговые травмы коварны. Она без сознания и выглядит паршиво. Единственное, что мы сможем сделать для Зоника, это развеять его прах со Средки. Так что на его тело, лежащее на полу салона леталки, мы стараемся не смотреть. Нас снова стало меньше, хотя и так-то было немного. Моя рана наконец дала о себе знать, и, по приземлении в ангаре, Шоня с Тохой буквально выносят меня на руках. Мне не стыдно, а им не сложно — они в сервоброне. Командую Лендику подключить зарядку, объявляю конец операции и личное время бойцам. * * * Пока Нагма, всхлипывая от переживаний, помогает мне обработать начисто рану на ноге — она неглубокая, крупные сосуды не задеты, и вообще ерунда, — приходит Лирания. Сняла только броник и шлем, даже не умылась. — Зачем ты меня сфотографировал? — спрашивает она настойчиво. — У меня для тебя две новости. — Какие? — Хорошая и плохая, как положено. — Какие, чёрт тебя дери! — нервно топает ногой девушка. — Хорошая ― твои родители где-то в городе. Плохая — они нас чуть не убили.