Повалился аз в ноги, плачусь: «Грешен, господине, слаб, недостоин. Кого поспел из белых, пригнал, числом весьма немногих, да ещё беленьких, а прочие пропали». И рек игумен: «Меленьки да беленьки, на крыла да в ангели». И простил меня, и благословил». – Больше ничего. К-конец. И на обороте пусто. Ну, Никифор Андронрвич, что скажете? Евпатьев уверенно заявил: – Ничего тайного в этой записи нет. Отрывок из «Видения старца Амвросия», довольно известного памятника петровской эпохи. Амвросий – один из духовных чад протопопа Аввакума, биографические данные крайне скудны. Судя по тому, что «Видение» написано простым, разговорным языком, это был человек без церковного образования, из мирян. Списков этого сочинения существует много. Как я уже сказал, в них встречаются разночтения и просто непонятные места. Позвольте взглянуть? Никифор Андронович взял грамотку, внимательно рассмотрел. – Переписано недавно. Есть небрежности, чего у нынешних профессиональных писчиков не бывает. Например, имя Волка-Антихриста «Зуд» без твёрдого знака на конце… – Он вернул листок. – В общем, должен вас разочаровать. Ничего эзотерического. Сон Амвросия про белых овец и волчищ мне знаком ещё с детства. Это поэтичная аллегория про долг пастыря беречь свою паству от Лукавого. – А что означает метафора про сбежавшего пса и смелую п-псицу? – Известно, что традиция староверия на бабах держится. Во времена Амвросия было иначе, но на то он и провидец, чтоб в будущее заглядывать… Ну, а что самоубийцы этот список с собой в мину берут, неудивительно: они ведь верят, что сбежали от волчищ в светлую обитель. – Значит, никакого проку от этой бумажки не будет? Тьфу ты! – плюнул урядник и устало опустился на лавку. Замолчали. Эраст Петрович отошёл к окну, за которым, в унисон его настроению, быстро сгущались сумерки. Достал из кармана старые зелёные чётки, ритмично защёлкал камешками. Маса наблюдал за своим господином с тревогой и надеждой. Евпатьев хотел ещё что-то сказать, но японец зашипел на него, приложив палец к губам. Пожав плечами, Никифор Андронович взял со стола красивую серебряную фляжку, отпил из горлышка. – Рому не желаете? Устали, поди, с дороги, – предложил он. Фандоринский камердинер снова издал сердитый звук, но поздно – дедуктивный процесс был нарушен. – Что, п-простите? Обернувшись, Эраст Петрович рассеянно взглянул на промышленника. – Разве ваша вера не возбраняет спиртного? – Винопитие – грех, но простительный. Не то что курение сатанинской травы, – улыбнулся Евпатьев, очевидно, желая ободрить расстроенного собеседника. – Отопьёте? Настоящий старовер не стал бы с вашим братом еретиком из одной посудины пить, но я рискну, – в том же тоне продолжил он. На фляжке поблёскивала золочённая монограмма: – «Н.А.» – понятно. А почему «М»? – все так же рассеянно спросил Фандорин, беря ром. – Ведь ваша фамилия на «Е»? – Это не инициалы, – объяснил Евпатьев. – Это число. Видите сверху крышечка? Она называется «титло». Буква «мыслете» с титлом означает «40». Приказчики на сорокалетие преподнесли. – «Мыслете»? – повторил Фандорин. И ещё раз. – Мыслете? Вот именно! Мыслить надо, а не… Он схватил грамотку, впился в неё глазами. – Ну к-конечно! Это цифры! – А? – вскинулся Одинцов. Маса тоже весь подался вперёд: – Цифуры? – О чём вы? – обескураженно уставился на фляжку Никифор Андронович. – Что такое буква «добро» на цифирный счёт? – быстро спросил Эраст Петрович, не отрываясь от листка. – Четыре. – …Так, здесь указано п-прямо… А «есте» – это сколько? – Пять. – Сходится! А «глаголя»? – «Глагол» – это три. Да в чём, собственно… – А «иже»? Это тоже цифра? – Да. Восьмёрка. – Значит, «полуиже» – четыре! Так вот в чём дело! Только про «д-добро праведных» неясно… К Фандорину бросились с трёх сторон. Евпатьев и Одинцов, захлёбываясь от волнения, задавали вопросы. Маса просто смотрел в глаза – но с таким страстным нетерпением, что Эрасту Петровичу стало совестно. – Извините, господа. Сейчас объясню, что понял. А дальше пойдём вместе… – Он вытер чудесным платком с борцами сумо вспотевший лоб. – Я был прав. В этом фрагменте, действительно, ключ. Не то инструкция, не то пророчество. Вернее всего пророчество, которое некто воспринял как инструкцию и руководство к действию… – А попонятней нельзя? – взмолился Никифор Андронович. – Все слова, которые кажутся в тексте лишними, представляют собой простейший шифр. В своём видении старец Амвросий сначала спасает малую толику стада – барана, овцу и ягнёнка. То есть родителей и ребёнка – как в Денисьеве, где самопогреблись плотник, его жена и младенец. Потом сказано: «Другую толику есте нашёл, тож погнал». «Есте» – это цифра пять. В деревне Рай в мину легли пятеро. «За ней глаголя и третью». Глагол – тройка! Это про деревню Мазилово, где погибли трое: староста с женой и их дочь. Далее в «Видении» идёт: «И ещё за одною полуиже поспел». Полу-«иже» – половина от восьми, то есть четыре… – Тетыре дедуськи! – воскликнул Маса, не сводивший с господина восторженных глаз. – Дайте! – выхватил у Фандорина листок Евпатьев, – …Действительно! Поразительное совпадение. Всё по пророчеству! Но что означает… – Минуту! – перебил его Эраст Петрович, сам не замечая, что его пальцы стремительно отщёлкивают нефритовыми чётками. – «У добра праведных» — это у четырёх праведных, то есть староверческих деревень! Как здесь, на Зелень-озере. – А я вам ещё кое-что прибавлю. – Никифор Андронович ткнул пальцем в грамотку. – Что это по-вашему? Вот здесь, перед прозванием Волка-Антихриста? Видите закорючку? Когда вы читали вслух, ничего про неё не сказали, да и я проглядел. Фандорин посмотрел на странный значок, предшествующий имени «Зуд». – Я решил, что это п-помарка… – Нет, не помарка! – Теперь настал черёд Евпатьева блеснуть. – Так пишется знак «тысяча». – это число 7404. Погодите, погодите… Вот вам и разгадка! Антихриста зовут «7404». Понимаете вы это или нет? – вскричал промышленник, явно потрясённый собственным открытием. – Нет, не п-понимаю… – По древнерусскому календарю, с 1 сентября у нас настал 7404 год от сотворения мира! Перепись совпала с пророчеством! Вот отчего они все под землю-то лезут! Побледневший Фандорин тихо поправил: – Не все. Толкователь пророчества посвящал в эту тайну лишь избранных. Давал список, разъяснял смысл. Так он «спас» троих, потом пятерых, потом ещё троих и напоследок четверых. Те, кого он наметил, безропотно пошли в м-могилу. Да ещё наверняка были горды, что удостоились попасть в малое число спасённых … Но остались ещё какие-то «беленькие», которых Амвросий гуртом довёл до обители. Кто это? Почему они особенно дороги «отцу игумну», то есть Господу? По кому будет нанесён следующий удар? – Возьмём юрода – сам скажет, – грозно тряхнул чубом урядник. – Здесь он где-то, Лаврентий этот чёртов. «У добра праведных». Ништо, найдём! Не уйдёт! С озера ему боле податься некуда! Я сам на лыжи встану, по всем четырём… Эраст Петрович с досадой остановил его: – Помолчи, Ульян! Не того искать хочешь! Лаврентий здесь не п-при чём. После этих слов в избе снова стало очень тихо. Белые, чёрные и беленькие – Мы думали, что гонимся за разносчиком з-заразы, а на самом деле несли её сами. Беда шла не впереди нас, а по нашим следам. Разве не так? Приезжаем в новую деревню, там мир и покой. Стоит нам уехать, туда врывается смерть. Помните, доктор назвал нашу пёструю компанию «санитарно-эпидемическим отрядом»? Первую половину определения нужно выкинуть – наш отряд был просто эпидемическим, то есть распространял эпидемию… – Погодь, погодь, Ераст Петрович! – воскликнул оторопевший урядник, как обычно, в минуту крайнего волнения переходя на «ты». – Ты к чему ведёшь-то? – Толкователь п-пророчества (пока назовём этого человека так) был среди нас. Никифор Андронович фыркнул: