У Фандорина возник ещё один вопрос: – Про формулу «свобода-равенство-братство» вы отозвались как-то иронически. Разочаровались, что ли? – Увы. Это великая иллюзия. Нет ни свободы, ни братства, ни равенства. Судите сами. Ответственный человек не может быть свободным от долга и обязательств, а людям безответственным грош цена. Согласны? Теперь по поводу братства. Когда все люди тебе братья – значит, никто тебе не брат. Родных и любимых не может быть много. С равенством тоже не получается. Люди неравны, и никогда один из них не заменит другого. Это научный факт. И слава Богу, что нет никакого равенства. Есть люди сильные и везучие, вроде нас с вами, – дружелюбно улыбнулся полковник. – С таких и спрос больше. Они должны выкладываться на всю катушку и помогать слабым, но только не делая из них паразитов, не унижая подачками с барского стола. – И как вам, удаётся? С вашими шахтами и копями? Стар будто не расслышал сарказма. Немного подумал, что-то прикинул, кивнул. – Пожалуй, удаётся. Для «разумного эгоиста» Америка – отличная страна. Дел прорва, не меньше, чем в России, но власть не ставит предпринимателю палки в колёса. Особенно хорошо работать у нас на Западе. Лучшее на земле место для сильного и везучего. Вот смотрите. На меня работает пять тысяч человек. Я – капиталист? Да. Эксплуататор? Нет. Двадцать процентов прибыли трачу на расширение производства, десять – на личные нужды, это по-честному. А всё остальное идёт на оплату труда и улучшение жизни моих работников. У меня каждый получает по труду, по заслугам. Так что, считайте, я на своих предприятиях воплотил основной принцип социализма. Задорно блеснув стёклами, Маврикий Христофорович расхохотался, а Фандорин внёс коррекцию в первоначальное впечатление: этот человек похож не на «дядю Сэма», а на поседевшего Чернышевского – бородка, очочки, насмешливый тонкогубый рот. – Вот и мой дом, – объявил полковник, направляя коляску в ворота, за которыми густо зеленели ещё не тронутые осенью деревья. После чудо-вагона Эраст Петрович ожидал увидеть нечто грандиозное – какой-нибудь колоссальный нуворишеский дворец, но дом магната оказался совсем невелик. – Я вроде Петра Первого, – усмехнулся Стар, поймав удивлённый взгляд гостя. – В личной жизни излишеств не признаю. Здесь мой Монплезир, где мне хорошо и уютно. – Не признаете излишеств? А вагон? – Это для пускания пыли в глаза. Приедешь на таком в Вашингтон, Нью-Йорк или Чикаго, сразу видно – солидный человек прибыл. Погодите, вы ещё моей кареты не видели. Это, доложу я вам, нечто. Потом продемонстрирую, а пока – милости прошу. Дом был хоть и скромен убранством, но очень умно спланирован и оснащён всеми современными удобствами. Электричеству, телефону и телеграфному аппарату Фандорин не удивился, но в ванной имелся настоящий douche с горячей водой. Это на диком-то Западе! Пока гость отмывался от угольной пыли, а потом занимался своим туалетом и одевался в свежее, хозяин находился здесь же, в ванной, так что беседа ни на минуту не прерывалась. – Как вы уже могли заметить, я алчен на время, поэтому желал бы перейти к сути дела, – сказал Стар, усаживаясь на табурет подле умывальника. – Надеюсь, вы не стеснительны? И поведал следующее. В тридцати милях от столицы графства расположена горная долина Дрим-вэлли. Там уже четверть века обитает русская община. В идеалистические 60-е годы большая компания мечтателей обоего пола отправилась в Новый Свет строить земной рай, по заветам Фурье и Чернышевского. Молодые люди предпочли бы создать свой фаланстер на родине, но это было небезопасно. Над их кумиром Чернышевским уже витала тень Петропавловки, горячие головы из числа нигилистов начинали перешёптываться о тираноубийстве. Будущие же коммунары причисляли себя не к разрушителям, а к созидателям и свято верили в непротивление Злу насилием. – Между прочим, правильно сделали, что уехали. Вовремя, – заметил Маврикий Христофорович. – После выстрела Каракозова их бы всех, не разбирая, отправили «мирно созидать» на сибирскую каторгу. Первоначально поселенцев было двадцать человек: четырнадцать мужчин и шесть девушек. Они хотели основать ячейку нового жизнеустройства, которое зиждилось бы на честном и здоровом труде. Без эксплуатации, без семейного рабства. Всё общее: земля, скот, инструменты, дети. Из личного только одежда, обувь и предметы интимного туалета. – Председателем выбрали некоего Кузьму Лукова. Он единственный среди этой городской молодёжи разбирался в сельском хозяйстве, ибо был сын мельника и студент Петровской земледельческой академии. Кое-какие деньги у мечтателей были, ведь некоторые из их числа принадлежали к хорошим фамилиям. Переселенцы вполне могли бы купить плодородный участок где-нибудь на обжитом Востоке, но собственность на землю противоречила их воззрениям, поэтому молодые люди отправились на Дикий Запад, в Монтану, где земля была свободная и бесхозная. – Поразительней всего, что их не прикончили краснокожие. Ведь у наших идиотов даже оружия не было. – Полковник комично почесал бородёнку. – Объяснение могу предложить только одно: у индейцев сиу почитается моветоном обижать малахольных. Новоявленные фермеры были неопытны и порядком бестолковы, но зато прилежны, а не ведавшая плуга земля плодородна. Дело уже начинало идти на лад, когда грянула беда. Какой-то бессовестный делец, воспользовавшись беспечностью коммунаров, оформил распаханные угодья на себя – ведь юридически они оставались ничейными. Последователям Чернышевского пришлось уходить, бросив постройки и несобранный урожай. Положение их было отчаянным. Тут-то на помощь соотечественникам и пришёл Маврикий Христофорович, к тому времени уже достигший кое-каких успехов на ниве предпринимательства. – Я строил, неподалёку отсюда железную дорогу. Ну и помог недотёпам обосноваться в Дрим-вэлди, Подумал: местечко тихое, спокойное, на отшибе, никто их тут не тронет. Для земледелия рай. В те годы владелец охотно продал бы всю долину целиком, за гроши, но ведь наши умники не признавали собственности! – Стар безнадёжно махнул рукой. – Ладно, взяли они полдолины в долгосрочную аренду. Стали выращивать рожь, разводить овец. Прижились, обустроились. Назвали свою коммуну «Луч света». Из России к ним потянулись такие же блаженненькие. Дело пошло на лад – не без моей, конечно, помощи. Рационального рая, какой грезился Николаю Гавриловичу Чернышевскому, у них не получилось, но зато равенства и братства хоть отбавляй. Денег внутри коммуны не существует вовсе. Председатель – единственный, кто изредка покидает пределы долины. Вывозит продукцию, продаёт, а на выручку закупает для фермы всё необходимое. Трудятся все наравне. У кого работа получается лучше, тот удостаивается особой чести: имя труженика торжественно объявляют вслух на общем собрании. Никакого специального вознаграждения не предусмотрено, лишь восхищение товарищей. – Судя по вашей улыбке и юмористическому тону, не все в жизни к-коммунаров так уж безоблачно, – заметил Фандорин. Он посматривал на рассказчика в зеркало, а слуга ловко брил его острейшим японским кинжалом. – Понимаете, выяснилось, что денежные отношения истребить гораздо легче, чем межполовые. Кто бы мог подумать? – Стар изобразил простодушное изумление. – Идея бессемейного сосуществования дала довольно причудливые всходы. Сначала женщины как равноправные товарищи тоже хотели пахать землю. Но сила у барышень не та, ручки тонковаты. Пришлось пересмотреть систему. Женщины получили статус «домодержательниц». Мужчины там живут все вместе, в общежитии, а дамам выстроили по дому, где каждая – хозяйка, сама устраивает уют и готовит пищу. Работники вольны выбирать, в каком из домов им отдыхать и столоваться. Кто из хозяек приветит больше мужчин, той и почёту больше. Ничего игривого такая система не предполагала. Но жизнь есть жизнь. Очень скоро вместо здоровой соревновательности между женщинами возникло соперничество совсем иного рода. Да и мужчины выбирали хозяйку, руководствуясь не только запросами желудка… Молодые ведь все, а коммуна – не монастырь. В общем, через некоторое время образовался в «Луче света» род пчелиного царства. В каждом улее, то бишь доме, своя пчеломатка, а вокруг неё несколько приходящих супругов. Женщин в долине всегда было меньше, чем мужчин. Маса, до сего момента интереса к рассказу не проявлявший, навострил уши. – Инчересно, – сказал он, не донеся намыленную кисточку до щеки господина. – И все стари друг друга убивачь? – Представьте себе, нет. Ведь люди-то сознательные, передовые. Сплошь одни господа Лебезятниковы, если вы помните сего персонажа из романа «Преступление и наказание». Ревность и моногамия в коммуне строжайше воспрещены как общественно опасные явления. Пара, которая не желает делиться своей любовью с товарищами, из коммуны исключается и должна навсегда покинуть долину. Детей воспитывают общими усилиями. Мать ребёнка известна, а все мужчины считаются его отцами или братьями, в зависимости от возраста. – Что происходит, когда дети вырастают? – спросил Эраст Петрович. – Неужто им не хочется вырваться из этого… к-коллектива в большой мир? – Некоторым хочется. Но очень скоро почти все возвращаются обратно. В большом мире одиноко, да и страшно, если привык жить среди своих. – И много жителей в к-коммуне? – Полсотни взрослых, десятка два детей. Хотя взрослые там – те же дети. Непрактичные, неспособные за себя постоять. – Полковник уже не улыбался, его лицо стало озабоченным. – И кто-то решил этим воспользоваться. Я обратился к вам, потому что «Луч света» нуждается в защите. Коммунаров терроризируют бандиты. Та самая шайка, что пыталась захватить поезд – Чёрные Платки. Появилась она недавно, никто про неё толком ничего не знает. Некоторое время назад ограбили почтовый вагон. Сегодня вот снова совершили нападение на железную дорогу. Предположительно логово у них в Дрим-вэлли, но наверняка это неизвестно. Эраст Петрович задрал подбородок, чтоб Масе было удобнее завязывать галстук. – Я не понимаю. Зачем вам понадобился сыщик? Почему просто не обратиться в полицию? – Здесь вам не Бостон и не Нью-Йорк. Полиции как таковой нет. В соседнем с долиной городке Сплитстоуне есть маршал, но он не может навести порядок даже на собственной территории. В графстве Крук есть федеральный маршал, но и он не станет ничего предпринимать, пока не получит доказательств. – Доказательств чего? – Что банда действительно обосновалась в Дрим-вэлли. Тут есть одна трудность. – Стар нервно поморщился и хрустнул длинными пальцами. – Никто не верит, что Чёрные Платки прячутся в долине. Русские доверием у властей не пользуются, их считают безбожниками и подозрительными чудаками. Ситуация и в самом деле странная. Понимаете, в Дрим-вэлли живут и другие арендаторы, община мормонов. Они не только не видели там бандитов, но и уверяют, что никаких Чёрных Платков в долине быть не может. – А велика ли долина? – В том-то и дело, что мала. От края до края мили три-четыре. Кто-то из двоих лжёт – или коммунары, или мормоны. С какой целью, непонятно. Вот я и хочу, чтобы вы разрешили эту загадку. Если шайка действительно терроризирует наших социалистов, её нужно образумить. Не удастся добром – значит, силой. Эраст Петрович ненадолго задумался. – В каких отношениях мормоны с русскими? – В скверных. Точнее сказать, отношений нет. Коммунары считают соседей невежественными мракобесами. А сами они для мормонов – прихвостни Сатаны. Прибавьте к этому вечные раздоры из-за спорных земельных участков. Дело показалось Фандорину до того прозрачным, что он лишь головой покачал. Тоже ещё «загадка». Примитивное уравнение с одним неизвестным. Он хотел язвительно спросить: «А вам не приходило в голову, что чёрный платок на физиономию может привязать кто угодно?» Но задал другой вопрос. – Маврикий Христофорович, а что вам-то за интерес влезать в эти д-дрязги? Вы же разумный эгоист, а не альтруист. Стар смущённо кашлянул: – Ну да, я эгоист. Забочусь о собственном покое. Кузьма Кузьмич, председатель, ужасно прилипчивый субъект. Замучил меня своими жалобами, житья от него нет. Помогите, спасите, на вас вся надежда. По-своему он прав. Это ведь я в своё время нашёл для него долину, помогал обустроиться. Значит, несу ответственность. Они не на шутку перепуганы, бежать оттуда хотят… Эх, нужно было в своё время не слушать этих юродивых, а выкупить долину на моё имя, и пусть жили бы себе. Теперь поздно. Я недавно заикнулся об этом владельцу, Корку Каллигану, так чёртов ирландец затребовал сумасшедшие деньги. Вся территория, вместе с мормонской половиной, не стоит и десяти тысяч, он же требует сто. Потакать своей совести за сто тысяч долларов – это уж, извините, эгоизм чересчур неразумный. За такую сумму можно скупить все горные долины штата Вайоминг. Кому они нужны? Однако бросать в беде несчастных дураков тоже нельзя. Последний раз их выручаю, честное слово! Если, конечно, вы согласитесь взяться за это заковыристое дело. А не возьмётесь – право, пошлю их к чёрту. Пусть пропадают пропадом. Надоели. Он поглядел на Эраста Петровича, так неумело изображая жестокосердие, что Фандорин улыбнулся. «Разумный эгоист» был ему симпатичен. – Хорошо, попробую разобраться. П-полагаю, много времени это не займёт. – Правда?! Дорогой вы мой! Камень с души снимете. Маврикий Христофорович ужасно обрадовался и сделался суетлив, будто боялся, что сыщик передумает. Подскочил к Фандорину, помог продеть руку в рукав сюртука и чуть не подталкивая поволок к двери. – Тот чек останется у вас. Это, как я и обещал, компенсация за утруждение. Что согласились приехать. Вот вам ещё один чек – аванс и на расходы, – совал он в карман Эрасту Петровичу бумажку. – А закончите дело – рассчитаемся окончательно, внакладе не останетесь, слово Мориса Стара. Отправляйтесь в Сплитстоун, там придётся купить лошадей, иначе в Дрим-вэлли не проедешь. Я останусь здесь – дел много, да и что вам от меня проку? Но до Сплитстоуна доедете с комфортом, я одолжу вам свою разъездную карету. Отличнейшее транспортное средство, сами увидите! Идёмте, идёмте, а я пока расскажу вам про владельца долины… Когда они вышли к воротам, там действительно уже дожидался запряжённый экипаж. При первом взгляде на него Эрасту Петровичу показалось, что, подобно Фениксу из пепла, возродился загубленный салон-вагон. Та же золотая эмблема со звездой, сияющие лаком стенки, хрустальные фонари по углам. Лишь размер чуть поменьше, да спереди не паровоз, а четвёрка першеронов. Зато кучер в цилиндре и белых перчатках. – Вот он, мой катафалк, – с гордостью объявил полковник. – Второго такого во всём мире не сыщете. Изготовлен по специальному заказу в Лондоне. Пускай в Сплитстоуне к вам отнесутся с почтением. На Западе, как везде: встречают по одёжке. А публика там скандальная, сами увидите… Ну, езжайте с Богом, хоть я в Него и не верю. Помогите соотечественникам. Кто ж их выручит, если не мы с вами? Он крепко пожал Фандорину руку. Потом вдруг улыбнулся и доверительно сказал: – Знаете, уезжал из России – не оглянулся. И не был с тех пор ни разу. Всегда считал: где делаешь дело, там тебе и родина. А тут последнее время ловлю себя на странном чувстве. – Он понизил голос, словно признавался в чём-то не вполне приличном. – Россию жалко. И вроде как виноват перед ней в чём-то. Старею, наверное. Сентиментален становлюсь. Вот мы с вами, сильные да везучие, её бросили. И всё у нас замечательно. А она пропадай, что ли? – Не будем п-преувеличивать собственную значимость, – ответил Эраст Петрович с некоторым раздражением – «странное чувство», о котором говорил мистер Стар, было ему не вполне незнакомо. – Пережила как-то и Батыя, и Смутное Время. Без нас с вами. Россия – д-дама с характером. Но Маврикий Христофорович его, кажется, не слушал. Переменчивое настроение полковника снова сделало зигзаг. Стар глядел через плечо собеседника и хитровато щурился, будто осенённый неожиданной идеей. – Кстати о дамах с характером, – прошептал он. – Поглядите-ка вон на ту рыжеволосую красотку. Напротив ворот особняка находилась гостиница «Маджестик», импозантное трёхэтажное здание парижской архитектуры. Перед стеклянными дверями стояла потрёпанная, но добротная коляска, запряжённая парой чудесных огненно-рыжих лошадок. Рядом прохаживалась девушка в дорожном платье и шляпке, из-под которой выбивались пышные локоны точно такой же пламенной масти. Барышня покрикивала на гостиничных боев, которые укладывали в коляску многочисленные свёртки и коробки, а сама с любопытством разглядывала карету мистера Стара. Подошла ближе, дотронулась рукой до сверкающей дверцы, восхищённо покачала головой. Полковника и Фандорина, стоявших в тени ворот, она не приметила. – Очень кстати, – все так же тихо сказал Маврикий Христофорович. – Это мисс Эшлин, дочка старого Корка Каллигана, владельца Дрим-вэлли. Очевидно, приезжала в Круктаун за покупками, а теперь собирается домой, на ранчо. Может быть, подвезёте даму? Что ей трястись в таратайке по пыльной дороге? – Стар подмигнул. – А заодно потолковали бы про покупку долины. Говорят, папаша в дочке души не чает. А? – Я не подряжался вести коммерческие п-переговоры, – сухо ответил Фандорин, пытаясь рассмотреть, хороша ли барышня. Далековато было, да и не стояла она на месте – всё время вертелась. – Это не поручение, а просьба, – проникновенно молвил полковник. – Если бы ирландец продал мне долину, я бы сумел навести там порядок – на правах собственника. Не для себя ведь стараюсь – для соотечественников… Девушка наконец оборотилась лицом. Присела на корточки, двумя руками покачала колесо – проверяла мягкость рессор. Ценитель красоты Маса так и впился в неё немигающим взглядом. Значит, хорошенькая. – Разве что ради соотечественников, – сухо молвил Фандорин. – Но согласится ли мисс Каллиган сесть в карету к незнакомому мужчине? Жемчужина прерий Задача была не из простых. Как завести разговор с барышней, если вы ей не представлены?