Свою историю хозяйка рассказала ему в первые же дни. Ей выпала печальная и красивая судьба, к сожалению, не столь редкая у истинно благородных женщин. Своих родителей Дженнет Палмер не помнила, да можно сказать, что и не видела. Её отец, драгунский субалтерн, пал при Ватерлоо. Он незадолго перед тем женился, вдове едва сравнялось восемнадцать. Она вынашивала дитя, и горестная весть вызвала у несчастной преждевременные схватки. Спасти роженицу не удалось. Девочке, появившейся на свет при столь грустных обстоятельствах, все тоже сулили скорую смерть, но малютка каким-то чудом зацепилась за жизнь. Её взял на воспитание лорд Беркли, полковой командир убитого субалтерна, и воспитал вместе с собственными детьми. Дженнет была признательна своему благодетелю, и когда того хватил удар, осталась при паралитике, чтобы скрасить своим присутствием остаток его дней – есть же, в конце концов, долг благодарности. «Остаток дней» растянулся чуть не на двадцать лет. Мужчина, который любил Дженнет, сначала восхищался её самоотверженностью и обещал ждать, сколько понадобится, но всякому терпению есть предел. Когда же мисс Палмер, наконец, похоронила старого лорда и обрела свободу, возраст замужества миновал. Правда, граф завещал ей значительную часть своего состояния, но родные дети затеяли оспаривать духовную через суд. Вряд ли им удалось бы выиграть процесс, ибо последняя воля была оформлена безупречнейшим образом, но новоявленная наследница сама отказалась от свалившегося на неё богатства – сочла эту награду незаслуженной. Ведь она всего лишь сделала то, что должна была сделать. Старший сын покойного, нынешний лорд Беркли, горячо поблагодарил мисс Палмер и предоставил в её пожизненное пользование флигель родового бристольского дома. Однако с тех пор миновало больше сорока лет. Лорд, как в своё время его отец, перенёс удар и, лишившись рассудка, угасал где-то в задних комнатах особняка, а его потомство уже не помнило, с какой стати пристройку занимает какая-то никому не нужная старуха. – Кто бы мог подумать, что я проживу так долго? – вздыхала старая дама. – Мой отец, бедный мальчик, дорого обошёлся короне. Сам-то он прожил на свете неполных двадцать два года, а его дочь получает пенсию уже три четверти века. Пока мисс Палмер жила на иждивении полковника, сиротская пенсия накапливалась в банке, и теперь процентов от этого маленького капитала старушке кое-как хватало – при её микроскопических потребностях и виртуозной экономии. Если б только не враждебность обитателей главного дома! Они всеми силами старались выжить докучную жилицу со своей территории, делая её существование все более невыносимым. Ей не могли помешать гулять по саду (такое право было специально оговорено в документе о пожизненном проживании), однако запретили пользоваться воротами, так что приходилось выходить на улицу через заднюю калитку. Заставили избавиться от кошки, которая прожила в квартирке пятнадцать лет. Были и другие притеснения. В конце концов у мисс Палмер возник план: найти дополнительный источник дохода и купить домик в деревне, где-нибудь близ Эксмура – чтоб каждое утро, проснувшись, смотреть на море. Потому-то и было дано объявление в «Вестерн дейли пресс». Пускай не очень повезло с первыми квартирантами, пускай накопить пока удалось всего тридцать фунтов – то есть десятую часть требуемой суммы, но старая леди не унывала. Эта твёрдость духа, да и сама способность строить долгосрочные планы в семидесятишестилетнем возрасте вызывала у Фандорина искреннее восхищение, к которому вскоре прибавилось глубочайшее сочувствие – для этого достаточно было поглядеть на соседей мисс Палмер. Новый квартирант столкнулся с ними в один из первых же дней, когда вышел пройтись по саду – прекрасно ухоженному, с мощёными дорожками, мраморными статуями и нарядными беседками. Эраст Петрович стоял перед вербой, испытывая все те чувства, какие положено испытывать русскому человеку, разлучённому с родиной, при виде этого пушистого куста. Примерно такие же эмоции вызывают рябина и берёза, но их видно во всякое время года, вербу же городской человек способен распознать лишь в начале весны. Тем сильней царапает душу ностальгия. Именно по причине этого многократно воспетого поэтами, но в сущности весьма неприятного чувства Фандорин взглянул на появившуюся из-за угла группу людей несколько увлажнённым взором и даже улыбнулся, словно извиняясь за свою глупую сентиментальность. Очевидно, улыбка была воспринята как заискивание. Вся довольно многочисленная компания, вне зависимости от пола и возраста, уставилась на незнакомца с холодным недоумением. – А, – молвил пожилой господин с надутыми щеками, нисколько не понижая голоса. – Это, вероятно, очередной occupant флигеля. – Indeed[7], – покивал второй джентльмен, судя по воротничку принадлежавший к духовному сословию, в остальном же вылитая копия первого, разве что чуть меньшего размера и не столь тронутая временем. Сведений, полученных от мисс Палмер, было достаточно, чтобы понять, кто здесь кто. Старший брат – лорд Дэниэл Линн, наследник старого графа Беркли. Священник – второй из сыновей, преподобный Мэтью Линн. Брюнетка с кислой физиономией и двое таких же кислолицых подростков, занимающие правый фланг – жена и сыновья лорда Дэниэла. Блондинка с кислой физиономией и две маленьких скучных девочки по левому флангу – семейство преподобного. Все Линны (таково было родовое имя лордов Беркли) съехались в своё фамильное гнездо, чтобы отметить восьмидесятилетие патриарха. На семейной прогулке недоставало лишь третьего брата, достопочтенного Тобиаса Линна, которого мисс Палмер называла the black sheep of the family[8]. – Кто-нибудь должен положить этому конец, – сказала леди Линн, с ужасом разглядывая Эраста Петровича, хотя, казалось бы, чему тут ужасаться? Элегантный, безукоризненно одетый джентльмен, с бледно-лиловой фиалкой в петлице; в руке бамбуковая тросточка. Он посмотрел сквозь этот паноптикум, сделав вид, будто улыбается вовсе не им, а так, вообще, весеннему солнцу, и хотел пройти мимо, но здесь из-за кустов появился отставший член семейства – как и рассказывала мисс Палмер, в сопровождении экзотического спутника. Причина, по которой младший сын лорда Беркли остался холостяком и закончил военную службу всего лишь капитаном, легко угадывалась без дедуктивного метода. Паршивая овца аристократического семейства и выглядела паршиво: глаза мутные, фамильные пухлые щёки в сетке красных прожилок, сюртук обсыпан сигарным пеплом. Однако Фандорин смотрел не на Тобиаса Линна, а на роскошного зверя, которого достопочтенный вёл на поводке. Это был африканский леопард. Квартирная хозяйка слышала от дворецкого, что капитан никогда не расстаётся с хищником, повсюду возит с собой. Ещё она слышала, что на ночь зверя приковывают цепью к решётке Чугунной Беседки, и выходить в сад перестала. У мисс Палмер было подозрение, что свирепого африканца доставили в Беркли-хаус с одной-единственной целью: напугать жительницу флигеля до смерти. Но Эрасту Петровичу леопард не показался страшным. Да, у него были немигающие глаза прирождённого убийцы, крадущаяся поступь, а из-под мягкой губы будто ненароком блеснул кончик острого клыка, но красота огромной жёлто-чёрной кошки заставляла забыть об опасности. Широкий ошейник из алого бархата, украшенный сверкающим стразом, и золотая цепь, крепко сжатая в руке капитана, довершали великолепие картины. – Вот, Тобиас, полюбуйся. – Лорд Дэниэл подбородком указал на Фандорина. – Она превратила наш сад в проходной двор. Младший брат недобро усмехнулся и издал странный свистящий звук, от которого шерсть у леопарда встала дыбом, голова припала к земле, а устремлённые на Эраста Петровича глаза вспыхнули огоньками. Племянники и племянницы капитана отскочили подальше, да и обе леди на всякий случай попятились. – Скалпер не любит, когда вокруг шляются посторонние, – процедил Тобиас Линн. – Недавно он оскальпировал воришку, забравшегося в мой дом. Он присвистнул ещё раз. Зверь нервно ударил хвостом по земле и оскалил зубы. – Не смейте провоцировать животное! – нагло заявил достопочтенный. – Вы все свидетели, этот субъект сам раздразнил Скалпера! Святой отец с нехристианской кровожадностью заметил: – Вряд ли у тебя будут неприятности с законом, если Скалпер обдерёт наглеца. В конце концов никто не приглашал его в наш сад. Когда нападающих больше одного, концентрироваться следует на сильнейшем из них. Поэтому достопочтенного и преподобного Эраст Петрович оставил без внимания, сосредоточившись на звере. Человек, некогда обучавший Фандорина науке побеждать любого противника, говорил: «Когда тебе угрожает животное, неважно тигр или змея, первым делом продемонстрируй, что ты не желаешь ему зла, но и не боишься. Не двигайся, сосредоточь всю энергию „ки“ во взгляде. Если запас „ки“ у тебя невелик, ты погибнешь. Если силы достаточно, хищник отступит». С полминуты Эраст Петрович проверял на дикой кошке, как у него обстоит дело с запасом «ки». Очевидно, запас имелся – леопард сел, зажмурился и зевнул, хоть достопочтенный непрерывно свистел, будто выкипающий чайник. В полном соответствии с правилами боя, после победы над самым сильным противником более слабые сразу присмирели. – Вы что-то вроде циркового дрессировщика? – презрительно, но уже без вызова пробурчал капитан. – Что-то вроде. Фандорин шагнул вперёд, так что преподобному пришлось подвинуться, а достопочтенному оттащить своего питомца в сторону. После этого инцидента никакие цивилизованные отношения с Линнами были невозможны, и, сталкиваясь с кем-то из них в саду, Эраст Петрович не раскланивался, а лишь молча уступал путь, если это была дама. Леопарда, правда, навещал – по ночам. Стоял возле Чугунной Беседки, вдыхая запахи весны. Зверь попеременно то желтел, то зеленел во мраке фосфоресцирующими глазами. Эраст Петрович его не гладил, это было бы фамильярностью, но иногда говорил «кис-кис», и тогда африканец по-кошачьи урчал. Однажды ясной звёздной ночью, каковые в городе Бристоле случались очень редко, Фандорин со Скалпером смотрели вверх, и каждый ностальгировал по небу своей далёкой родины. С леопардом понятно – известно, сколь ослепительны звезды саванн, но Эрасту Петровичу, сыну блеклых северных небес, казалось бы, вздыхать было особенно не по чему. Однако такова уж особенность звёздного неба: у всякого, кто глядит на него, сладко щемит сердце. Возможно, мы и в самом деле родом откуда-то оттуда? Думать на эту тему было интересно, и, прогуливаясь по тёмному саду, Фандорин ещё некоторое время размышлял о других планетах. Луна скрылась за небольшой тучей, звезды вспыхнули ещё ярче; особенно созвездие Большой Медведицы, которое лучше всего наблюдать именно в апреле. Эраст Петрович задрал голову и замер. Вдруг откуда-то сбоку шамкающий голос произнёс: – There she waits for me, under the Bear[9]. Вздрогнув, мечтатель обернулся и увидел в густой тени, под кустом, очень старого джентльмена в кресле-каталке. Он был укутан пледом, на голове вязаный колпак. По головному убору Фандорин и догадался, что перед ним лорд Беркли собственной персоной. Однажды Эраст Петрович уже видел этот колпак в окне большого дома, и мисс Палмер сказала: – А вот и бедняжка граф. Смотрит из окошка на волю. Что ему ещё остаётся? Когда-то был громогласен, топал ногами так – земля дрожала. Теперь прикован к креслу, и слуга всё время рядом… Вот и сейчас из темноты прошелестел тихий голос: – Добрый вечер, сэр. – У куста блеснул позумент ливреи. – Меня зовут Джим. У его милости как звёздная ночь, так бессонница. Нипочём спать не желают. Эраст Петрович слегка поклонился обоим – лорду и лакею. Хотел сказать старику что-нибудь вежливое, но жертва удара смотрела не на него – на Большую Медведицу. – Oh yes, right under, – еле слышно произнесли вялые губы. Лорд шевельнулся, плед соскользнул с его плеч, и стало видно, что старик пристегнут к спинке и поручням ремнями. Вероятно, из предосторожности? Чтоб не упал? Сколько Фандорин ни уговаривал свою приятельницу познакомиться со Скалпером, сколько ни приглашал на вечернюю прогулку в сад, мисс Палмер лишь охала и закатывала, глаза. Объяснение могло быть лишь одно – ей просто нравилось самой себя пугать. Ни боязливостью, ни дамской впечатлительностью старая леди не отличалась, а ум у неё был острее бритвы, в чём Эраст Петрович получил возможность убедиться в первый же четверг. Дело в том, что по четвергам на чай приходил старинный приятель хозяйки мистер Парслей, дворецкий Беркли-хауса. Они знали друг друга лет сорок, и в прежние времена Парслей наведывался во флигель чуть не каждый день, но из-за напряжённости, возникшей между обитателями большого дома и мисс Палмер, сократил число визитов до одного в неделю, чтобы соблюсти лояльность по отношению к работодателям. В четверг же у дворецкого был законный выходной. Он передавал все дела помощнику, надевал пиджак и ни в какие хозяйственные дела не вмешивался. С утра читал газету и курил трубку в саду, днём уходил обедать в паб, а ближе к вечеру с полным правом шёл пить чай во флигель. Развлечение у мистера Парслея и мисс Палмер было такое: он читал вслух «Стандарт», обычно что-нибудь из криминального раздела; она высказывала суждения по поводу прочитанного; дворецкий неизменно с ней соглашался и переходил к следующей статье. Например, во время первого чаепития предметом обсуждения стала заметка с броским заголовком: СМЕРТЬ В КЛОАКЕ Дик-Стилет найден. Но где инспектор О'Лири?