Возле самой дороги, под старым полусгнившим стволом древней ели они наткнулись на мертвяка. Нашли они его по запаху сгнившей плоти, не увидев сначала. Вадим хотел уйти и не искать никого и ничего, но Митрич решил иначе и, выставив перед собой топор, отправился искать труп. То, что это был мертвяк, а не просто погибший от чего-то человек, они поняли по клацанью зубов полусгнившего черепа. — Куда ж ты шёл? — тихо пробормотал Митрич, глядя на полусгнивший труп, над которым кружили толстые мухи, поблескивая зелеными брюхами. В ответ на эти слова мертвяк дёрнулся и сделал попытку двинуться им навстречу, но безуспешно. Его тело уже представляло собой только страшный и жуткий на вид костяк, лишь только голова имела остатки человеческого подобия. Жутко клацая зубами, мертвец сильно дёрнулся в сторону, Митрич от испуга отшатнулся и упал, а Вадима захлестнула волна невообразимого смрада. Судорожно сглатывая и отгоняя от себя виденье американского сериала, Вадим, стараясь не смотреть на эту гниль, шагнул вперёд и со всей силы обрушил удар дубинки на голову мертвеца. Череп издал мерзкий хруст и распался на куски, выпустив из себя чёрную и зловонную жижу. Сильный и тошнотворный запах разложившейся плоти резко ударил в нос, как отравляющий газ. Вадим откинул дубинку и бросился к ближайшему дереву, не в силах сдержаться от позывов рвоты. Но его желудок, и так не балованный пищей, наотрез отказался выдавать обратно еду, полученную с таким трудом. Особенно мёд. Рядом запыхтел Митрич, отводя его подальше от смердевшего падалью трупа. — Как ты его, молодец! Век не забуду! Молодчага. Сёдня всем скажу, а тебе тарелка отборных щей в награду. Из деревни он, знавал я его в жизни, а вот теперь и после смерти довелось узнать. Чуть не убил, антихрист. А теперь ходу, надо в Пустынь до темноты дойти, предупредить всех, что с деревни мертвяки идут, стало быть, беда там. Надо идти в деревню, спасать и хоронить, но не одним человеком, да не с топором. И силу святую и оружие лучшее прихватить. Кузнеца эта задача, он многое в своей жизни поведал, а уж кровушки на его руках красной и не сосчитать. До локтя ею покрыты. А тут кровь черна, как душа колдовская, но делать это дело нужно. Не ровен час, к Пустыни придут, а они придут, раз этот шёл. Да и другие есть, совсем другие мертвяки. Анисим сказывал. Много их разных, как чума они размножаются. Только от чумы люди навсегда помирают, а эти встают и дальше бродят, а то и других сжирают или заражают. Ох, прогневили мы Господа нашего своей враждой, ох, прогневили. Как теперь спасаться будем, как спасаться⁈ — Я мертвяков не боюсь, — пожал плечами Вадим. Он действительно не боялся. «Да и, скорее всего, их и не так много на самом деле, — думал он. — А не то уже бы давно всех сожрали, и весь этот мир превратился в царство мёртвых, а не в живых. А сам он и не нашёл бы никого». Митрич всю дорогу качал головой и бормотал про себя, а Вадим шагал молча. Не до разговоров ему было. Противно на душе, противно на сердце. Дубинку он там и бросил, не стал мараться, новую вырубит или найдёт. Да, подложила ему свинью судьба, да куда бежать, куда скрыться? Он вздохнул и зашагал быстрее, нагоняя Митрича. А тот и сам ускорил шаг, и вскоре они уже стояли перед воротами Пустыни. — Открывайте скорее, а то сами пойдёте по ночи в лес, искать себе на задницу хворобы. За воротами послышалась суета, торопливые крики. Ворота распахнулись, и они вошли внутрь. Митрич сразу побежал на доклад, а Вадим отправился мыться. Яростно оттирая руки, он старался отделаться от заразы, которую сам себе придумал. Вечерял он отдельно от всех. Впервые накормленный досыта, получил чарку хмельного мёда, настоянного на бруснике, и отправился спать. Ночью в келье он был один, Аким куда-то ушёл, и рядом его место пустовало. Утро наступило, как обычно, и хмурый и нелюдимый после сна Вадим вышел на порог странноприимного дома. Оглядевшись, он убедился, что его караулили всю ночь, так, на всякий деревенский случай. Что же, и он также бы поступил на их месте. — Что, Аким, не спалось? — поддел он своего соседа. — Ещё б с тобою спать рядом⁈ А после с мертвяками якшаться? А? — Аким окрысился, зло поблёскивая глазами. — Я бы с тобою и срать рядом не сел, не то што спать. Но вижу, что живой ты. Иди к Анисиму, он тебе всё скажет, а то бы я тебя быстро и одним ударом! — и Аким показал на лежащий с ним рядом здоровенный тесак. — Хорошо, — кивнул Вадим и отправился искать отца Анисима. На тесак он не обратил внимания. Хотел бы, прибил, но не сложилось. Анисима он нашёл довольно быстро и предстал перед его очами. Тот внимательно посмотрел на Вадима, хмыкнул и сказал. — Ступай пока к Серафиму, отдай ему всё, что собрал для чернил. Митрич мёд уже отдал. Пока пусть у него всё лежит, завтра за вишнёвым клеем пойдём в деревню. Готов? — И Анисим прищурил левый глаз. Вадим дёрнул плечом. — Оружие дадите, тогда готов буду. — Ну-ну, ты сам у нас, как молоток: бац, и всё, черепушка на куски. Ладно, иди, некогда мне с тобой тут лясы точить. Вадим пожал плечами и направился к Серафиму. — Я принёс чернильные орешки, и отец Анисим сказал, что Митрич мёду передал, — с порога заявил Вадим. Серафим хотел было вспылить, но, взглянув на Вадима, почему-то осёкся. — Вон ступка стоит, возьми, выйди во двор, выпотроши все орешки в неё и измельчи, порошок я сам просею и мёду добавлю. Осталось только вишнёвого клея найти. Вы завтра идёте в деревню? — Не знаю, а вы разве не идёте? В глазах Серафима сначала мелькнула ярость, потом страх, и сразу же после этого какая-то запредельная обречённость. — Нет, я не могу. — Хорошо. Как позовут, так и пойду. Вернусь, дадите мне написать на пергаменте, я вроде научился. Серафим только кивнул и отвернулся от Вадима, дав понять, что он не держит его и говорить с ним больше не собирается. Вадим пожал плечами и вышел. На овсяной кисель с выпечкой он заработал, а на всё остальное ему было наплевать. И он отправился к Елизару. Кузнец не работал, а задумчиво смотрел на саблю, что держал сейчас в руках. — Ааа! Пришёл, убивец мертвяков. Вадим сморщил нос от такого грубого намёка, но промолчал. — А ты не морщись, ты скольких убил мертвяков? — Пока двоих. — Угу, я так и думал. А живых убивал? — Нет. — Угу, и это тоже мне понятно. В общем, ты мертвяков не боишься, а живых опасаешься? — Я не убивал и не хотел бы этого делать. А мертвяки и так уже мёртвые, я их просто упокаиваю. Мне противно это делать, но по-другому я не умею. — Интересно ты мыслишь. А я вот уже стольких убил, что и не запомнил всех. А вот с мертвяками ещё не сталкивался, но теперь придётся. Надо в деревню идти, а у нас ни одного воина, одни монахи да послушники. Ты вон умеешь стрелять, да только у меня есть всего одна пищаль и то, разбитая. Я ложе ей новое сделал, но кремнёвый замок через раз работает. Сломан был, я отремонтировал, но всё равно плохо. Пищаль да ручница — вот и всё из огнестрела, что у меня есть. — Таким огнестрелом мертвяков не убить, нужно холодное оружие, — решил пояснить Вадим. — Какое, какое? — Ну, огнестрельное и неогнестрельное, то есть холодное. Ну, там сабли, пики, ээээ, бердыши, — пояснил свою мысль Вадим. — Ммм, вот оно как у иноземцев зовётся. Да, сабля есть и не одна, а сулица твоя ещё не скоро будет готова. Я древко ошкурю да на просушку положу. А вот за бердыш спасибо. Правильно ты мне сказал. Есть у меня где-то от него лезвие, а нет, так перекую и древко подберу. Не до жиру, быть бы живу. Тебе бы её дать, но боюсь, что ты его не удержишь и удар не сможешь нанести. Вадим посмотрел на себя и согласился с кузнецом. Он никогда не был толстым или упитанным. Вечно худой, вечно остроносый, с тонкими руками и ногами, он и здесь не стал толще, скорее, наоборот. Конечно, лишения и голод никого не красят и жирок не прибавляют, но хотелось бы и окрепнуть. Ничего, лиха беда начало, наест ещё мышцы и злость придёт. Она у него есть, но нужно её направить в нужное русло. Инфантилизм — такая штука, в суровых условиях она либо сразу убивает, либо сразу исчезает, другого не дано. — Ладно, надо подумать. Завтра не пойдём, пойдём через день, подготовиться надо. Ты получишь сулицу, насажу я наконечник на старое древко, оно короче, но лучше так, чем никак. Дубинку ты свою бросил зря, но найдём тебе другую. Шестопёр лучше или клевец, да и кистень подойдёт, но им пользоваться надо уметь. — Кистень? Это гирька на цепи и короткой ручке? — вспомнил вдруг картинку из книги Вадим. — Да, а что? — А мне подойдёт, да тренироваться нужно, только цепь подлиннее нужна, чтобы можно было на расстоянии ударить. — Не обещаю длинную, но чуть длиннее, чем обычно, сделаю. Накину ещё пару-тройку колец, самое то будет. Вот с тобой и решили. Сулица и кистень, с остальными сложнее будет, но не впервой, придумаем что-нибудь. Приходи завтра: и поможешь, и опробуешь оружие. Вадим кивнул и вышел из кузни. Время близилось к вечеру. Он с удивлением поймал себя на мысли, что всё больше понимал речь местных аборигенов, она словно фильтровалась в его мозгу, трансформируясь в привычные слова и понятия, а вот обратные процессы проходили пока достаточно сложно. Он время от времени оговаривался, вставляя в беседу неизвестные местным слова и обороты речи. Но это скоро пройдёт, наверное… В трапезной его перехватил отец Анисим. — Пойдём, отрок, к настоятелю. Митрич нам рассказал многое, но ты сам убил мертвяка, расскажешь лично. Надобно нам многое знать. Вадим по своему обыкновению хотел пожать худыми плечами, но внезапно передумал. — А может, сначала повечеряем? — А ты разве голоден? — Да, мы так бежали с Митричем, что я сразу похудел. Отец Анисим невольно улыбнулся. — И Митрич тоже бежал и худел? — Да, он быстрее меня бежал! Анисим весело хмыкнул себе в бороду и, поправив скуфью, потянул Вадима за собой. Вадик спорить не стал и последовал за ним. Что там они хотели услышать особого, он даже не задумывался. Ну, хотели и хотели. Вскоре они пришли в библиотечную келью. Анисим вышел и вернулся минут через десять вместе с настоятелем. Тот внимательно посмотрел на Вадима, неторопливо сел на единственный стул и начал разговор. — Давно я хотел с тобой поговорить, отрок. Ты зовёшься Вадимом Белозёрцевым? — Да. — А отца твоего как звать — величать было? — Анатолий Викторович. — Анатолий? Редко имя у твоего отца. Ну, что же, необычных ты кровей, это понятно. Но где было твоё поместье? Вадим лихорадочно соображал, что бы сказать такого, максимально правдивого. Для этого он даже представил в уме карту. Для геодезиста это было не очень сложно. Ничего подходящего на ум ему не шло, и он бахнул первое, что всплыло в голове. — С Гомеля мы. Оба монаха многозначительно переглянулись. — Отец православный был?