– Я гляжу, вы стали неразлучны. Как Дон Кихот… с еще одним Дон Кихотом. – Где Жохов? Ты с ним разговаривал. Давно расстались? – Минут пять. Может, десять. Он сказал, что пойдет, сдаст в казну какой-то конфискат. А что? – В казну? Воля кинулся обратно по лестнице, на второй этаж. Развернулся и Фандорин. Он изобрел новый способ подъема. Трость просунул в пуговичную петлю, чтобы освободить руку. Брался за перила, рывком переставлял сразу обе ноги, перекидывал руки выше, опять прыгал. Так получалось быстрее. Невский шел рядом. – Что это с нашим Бакуниным? Никогда его таким не видел. Ответить Эраст Петрович не мог, его зубы были стиснуты. По длинному коридору он двинулся вскачь: одной рукой обхватил Невского за плечо, другой опирался на палку. Завернули за угол. Воля стоял, схватившись за голову. На полу, под нарисованной бабой, в луже крови лежал человек. Это был давешний часовой, Козлов. Точно такой же удар в висок, как в Петроверигском переулке, еще издали определил Фандорин. Дверь была приоткрыта, в стороне валялся сбитый замок. – О, что за бойня здесь! – продекламировал актер слова принца Фортинбраса и, оставив инвалида, побежал вперед. – Никак нас грабанули? Экспроприировали экспроприаторов? Ловко! Они вошли в казну втроем. Серебряная посуда и прочие громоздкие вещи остались на месте, но мелкие ювелирные изделия исчезли. Белый от ярости Воля выдернул из футляра «маузер» и стал палить в потолок. Через минуту комната и коридор наполнились сбежавшимися на выстрелы людьми. Вперед протиснулся Джики. – Оцепление по всему периметру, – приказал артельщик. – Ищем Жохова. Все разом загудели: «Жохов, где Жохов, кто видел Жохова?» – Жохов на задний двор выходил, – сказал кто-то. Всей толпой побежали туда. Во дворе, где проходило собрание, было темно и пусто. Асфальт с канализационным люком посередине, железные прутья ограды – и больше ничего. – Ушел, сволоч! – обернулся к артельщику Джики. – Пэрэлэз и ушел. Тепэр не найдешь. Пока все шумели, обсуждая случившееся, Эраст Петрович прошелся по двору, постоял у ограды, потом присел на корточки у железной крышки колодца. Вернулся. – Прикажите обыскать этого человека, – сказал он артельщику, показывая на актера. – Вы сами себя выдали, Невский. Мы знаем только с ваших слов, что Жохов собирался идти в казну. Зачем бы он стал вам про это говорить, если собирался совершить ограбление? Стало тихо. – Вы рехнулись, калека? – ошеломленно произнес Невский. – Арон, это провокатор. Хочет, чтобы мы перегрызлись между собой. Ты знаешь, чем он при царе занимался? Он сыщик, полицейская ищейка! – Э, пагады, – повернулся к нему Джики. – Ты мне говорыл – он болшевистская ищейка. Невский открыл рот – и ничего не сказал. – Это страшное обвинение. – Воля глядел Фандорину в глаза. – У тебя есть доказательства? – Обыщите его – найдутся. – Это мой брат. Я не стану унижать его обыском без достаточных оснований. – Основание там, – показал Эраст Петрович на канализационный люк. – Труп Жохова. Я видел на асфальте несколько капель крови. Уверен, что метод убийства окажется тот же – удар кастетом. Господин Джики, приглядите за господином Невским, чтоб не сбежал. Воля кивнул грузину. Тот полуобнял артиста за талию. – Если Жохова там нэту, я инвалида самого в колодэц спущу. Обэщаю, – успокоил он Невского. Актера эти слова, однако, не успокоили. Он облизнул сухие губы, оглянулся. Сзади плотно стояли анархисты. – Есть! Лежит внизу кто-то! – закричали с середины двора, светя фонарем в люк. – Обыскать! – приказал артельщик. Из карманов Невского достали золотые броши, серьги, несколько колец с камнями. Кастет. Накладную бороду. – Гадина, – сказал Воля. – Судить будем прямо здесь и сейчас. Нашим братским судом. Братский суд Не уверенный в сообразительности «присяжных», Эраст Петрович повторил основные тезисы своей обвинительной речи еще раз, теперь коротко: – Невский – наркоман, тяжелый кокаинист. Это раз. Цены на порошок заоблачные, из-за этого Невский и пристал к артели «Свобода» – чтобы, прикрываясь «черной правдой», безнаказанно грабить обывателей. Это два. Поскольку его лицо известно многим москвичам, он прицеплял фальшивую бороду – вероятно, взял в театральной гримерке. Это три. Медальон, отобранный у стариков Чернышевых, Невский сразу отнес в кабак «Красная роза» и поменял на марафет. Это четыре. Я имел неосторожность рассказать ему, кого я ищу, описав приметы. Зная мое прошлое, Невский сразу догадался, что я иду по следу. Это пять. Он попытался избавиться от меня, наврав Джики, что я красный шпион. Потом, на собрании, увидел, что я стою рядом с Волей и что тот вызывает к себе трех человек, соответствующих приметам. Это шесть. Невский забеспокоился, пошел выяснять. Ему повезло, что Рыси не было на месте. Он актер, он легко подделал голос Жохова. Подслушал, что мы с Волей собираемся в Петроверигский переулок, и понял, чем это ему грозит. Это семь. Опередив нас, убрал обоих свидетелей, не пожалев даже сумасшедшую старуху. Это восемь. Потом решил убить двух зайцев: ограбить артельную казну и свалить вину на Жохова… Эраст Петрович посмотрел на председателя суда – Арона Волю. Подытожил: – Мотивы преступления очевидны, цепочка событий полностью восстановлена, вещественные улики налицо. Артельщик обратился к присяжным: – Понятно? – Чего тут непонятного? Сволочь он! В расход его! – многоголосо откликнулся двор. Он был заполнен белыми и черными лицами – в зависимости от того, как падал свет из окон. Электричество горело во всех помещениях, чтобы осветить площадку. Присяжными были все бойцы отряда. – Слово для защиты обвиняемому, – объявил председатель. – Брат Невский, если тебе есть что сказать – говори. Актер, выслушавший обвинение, сидя на ступеньке крыльца, поднялся. Картинно запахнул плащ, должно быть, воображая себя на сцене, перед полным залом. – Вы думаете, вы анархисты? – загремел красивый, мощный голос. – Вы думаете, он анархист? – Перст эффектно показал на Волю. – Нет, вы мещане и обыватели. А унылый зануда, которого вы раз за разом сажаете себе на шею, – вдвойне. Он нес вам чепуху про черную правду, а вы, раззявя рты, слушали. Я вам объясню, что такое настоящая черная правда. Она – как черная, беззвездная ночь. Она – как космос! – Палец торжественно ткнул в небо. Оно действительно было беспросветно черным. – Правда в настоящей свободе! А настоящая свобода – это не свобода от государства и не свобода от общества, это внутренняя свобода! Ты сам решаешь, на что у тебя есть право, а на что нет. Сам, а не под гнетом придуманной кем-то морали. Худший вид рабства – рабство моральное, кандалы чужих представлений о добре и зле! К черту мораль! К черту кастрата Арона! Братва, давайте жить по-другому. Широко, весело, в полную грудь! Это будет такая лафа, после которой умирать не страшно! На кой вам меня судить? Я один из вас, я такой же, как вы! Я и есть черная правда! Выбирайте меня – нет, не артельщиком, мы ведь с вами не бурлаки и не плотники – выбирайте меня своим атаманом! Обещаю: скучно со мной не будет. Кто «за» – подымай руки! Эхо пометалось между стен главного здания и флигелей, стихло. Собрание гудело. Страстная речь произвела впечатление. – Я не держусь за свое место! – Воля перекричал шум. – Хотите меня переизбрать – валяйте. Хоть прямо сейчас! Ждать неделю незачем. Но всё по порядку. Сначала голосуем приговор. Если обвиняемый будет оправдан, тогда перейдем к выборам. Согласны? Артель одобрительно зашумела. – Хочу сказать только одно. Анархисту мораль нужнее, чем кому бы то ни было. Без твердых правил, без власти над самим собой, человек превращается в скотину. Теперь голосуем. Кто считает, что брат Невский виновен, поднимите руки. И помните, что ответ за такое преступление – смерть. Для приговора нужно две трети голосов. К удивлению Фандорина, рук поднялось столько, что считать их не понадобилось. Все или почти все были за высшую меру наказания. Стало быть, черную правду они понимали иначе, чем Невский. Актер снова вскочил и голосом покинутого всеми Лира возопил: – Братья, опомнитесь! Вы анархисты или вы овцы? Братья! Джики с размаху влепил ему оплеуху. – Закрой паст! Ты нам болше нэ брат! Иды! В подвале тэбя кончу. Схватил осужденного за ворот, уволок в дом. Воля замахал рукой, призывая к тишине. – Тихо, братья и сестры! Тихо! Суд окончен, но у меня важное объявление. Артель переходит на боевой режим. Отлучки и увольнительные отменяются. Десятники, соберите своих людей. Проверьте оружие. Рысь скажет, кому где расположиться. Приближается час третьей революции! Мы скинули царя, скинули Временное правительство, теперь скинем и диктатуру большевиков! Завтра «Дом анархии» станет штабом черной революции! Мы расколотим вдребезги звериную клетку государства! Мы выпустим народ на свободу! Даешь свободу! – Даешь свободу! – заорали полторы сотни глоток. И тут ночь взорвалась бешеным речитативом: да-да-да-да-да! Окна второго этажа полопались, вниз посыпались стеклянные осколки, со стен полетела штукатурка. Поверх голов собравшихся ударила длинная пулеметная очередь. Потом наступила звонкая тишина, но длилась она недолго.