– Я уже спал. Отец подтвердил преувеличенно бодро: – Да, ты молодец, заснул богатырским сном! Ведь это ж надо – целые сутки проспать! Сколько? – Какие сутки? – Обыкновенные. Но это нормально. Ты же болеешь. Надо теперь лежать и спать. Я болею? Это даже хорошо. Болезнь – уважительная причина, чтобы не думать о Пете и о том, как я встречусь лицом к лицу с Еленой Геннадьевной, что́ я ей скажу и что́ она скажет. Хорошо! Я еще попил и снова заснул. Была ночь. Монпэр спал на полу у моей кровати, положив руку под голову. Осторожно, чтобы случайно не повернуть голову так, что она опять задребезжит изнутри, я встал. Подошел к окну. Звезда всё так же была видна на темном и глянцевом от мороза небе, но я ее не узнал среди десятков других зимних звезд. Я вообще в созвездиях не очень. Жалко. Надо будет потом разобраться. Я спокойно смотрел на небо, пока оно смотрело на меня. Но если я мог бы смотреть на него до самого рассвета, то оно, как мне показалось, быстро оторвало свой взгляд от меня. И правда, во мне мало интересного: стоит чел в трусах у окна и неподвижно пялится в одну высокую точку. «Не всё ли равно на глупую рифму, когда на всех парусах по десятибалльной шкале идешь к красивому рифу. Волны поют…» Да и не только с небесной точки зрения во мне нет ничего интересного. С этим тоже надо будет потом разобраться… А сейчас мне ни о чем не думается, я выспал все мысли и чувствую себя приятно пустым. Мне всё нравится и кажется новым. Я оторвался от неба и посмотрел на наш двор, расчерченный аллейками и тропками, с большой клумбой посередине. Когда-то давно, еще во время войны, в центр двора попала бомба. От ее удара в земле образовалась воронка. И тогда на этом месте решили устроить клумбу. За ней до сих пор всем двором ухаживают. Даже монпэр как-то по весне вскапывал ее по просьбе старшей по дому. Днем, если смотреть сверху, двор выглядит как гигантское колесо. По аллейкам и тропкам всё время ходят люди: малышня и их родители, собаки, собачники, бегуны, просто жильцы. От этого колесо постоянно движется – ни разу на моей памяти оно не останавливалось. А сейчас, ночью, замерло. Никогда еще эта дворовая геометрия не казалась мне такой родной, такой теплой. Может, потому, что ни одна душа сейчас не нарушала ее порядка. Хотя… На одном из газонов зашевелилось маленькое черное пятно. Человек? Не похоже, слишком маленький. Да это же… – Брысик! – заорал я дурным голосом. Монпэр на полу вздрогнул и проснулся. Посмотрел на кровать, не увидел меня там и вскочил: – Владик! – Брысик! – вопил я. – Его надо привести! Он нашелся! И даже побежал в прихожую обуваться. Нагнулся… и сел на пол. Отец подскочил ко мне: – В кровать! Немедленно! Ты с ума сошел! Но я сидел на полу, мотал головой из стороны в сторону и отказывался вставать. Монпэр попытался меня поднять, но меня трудно было оторвать от земли. Я этот трюк еще в детстве разучил. – Да что с тобой? И тут я снова заплакал. Безобразно и неожиданно для себя. – Бры… ы… ысик! – гундел я, глотая слезы и сопли вперемешку. – Нашелся… – Я его приведу, – пообещал отец. – Приведу я его. Не волнуйся. – Сейчас? – Прямо сейчас. Только тебя в кровать уложу. Я оторвался от пола и пошел обратно в комнату. А отец, как обещал, помчался на улицу ловить таксика. Когда он вернулся, я почти спал. Но всё же потребовал подробностей. И монпэр рассказал, как Брысик печально сидел на снегу, поджав хвост, как он сначала отнесся к монпэру недоверчиво, не давался в руки, а потом сам подошел и дал себя увести, как радовался разбуженный посреди ночи Сергей Палыч и как он пытался отца отблагодарить, но тот смылся, пока сосед ходил за дарами. Брысик нашелся! И я теперь чуть меньше виноват. Спа-а-ать. 24 Монпэр объяснил, что у меня случилось что-то вроде нервного потрясения. Ну и плюс я от него гриппом заразился. Вот и получилось так, что я еще две недели валялся в постели, часто впадая в тяжкий многоцветный сон. В жизни столько не лежал. Надоело страшно. Но как только я порывался хотя бы ненадолго принять вертикальное положение, появлялся отец и укладывал меня обратно. Он постоянно что-то со мной делал: то подтыкал одеяло со всех сторон, то поил меня отварами, настоями и целебными чаями, то мерил температуру, то просто сидел рядом. Это было самое странное: просыпаешься ночью – в темноте возле кровати сидит монпэр, лицо спросонья разглядеть сложно, но силуэт чернеет на фоне окна, такой привычный, такой… не знаю, единственный, что ли. В этом черном силуэте – вся моя жизнь, он – мой папа, моя мама, мои бабушки и дедушки, братья с сестрами. Мне теперь кажется, что семья – это не когда много народу и все ячейки заполнены, а когда заполнена твоя жизнь, и неважно, сколько в ней родственников – пятьдесят или один. И нет смысла скучать по тем, кого нет и не будет, а нужно быть с тем, кто есть и никуда не денется. В общем, люблю я его, моего монпэра. Какой бы он ни был, всё равно люблю. И я бы его любил, даже если бы он был… не знаю… людоедом. Или волком-оборотнем. Мне опять захотелось пить, и я встал. Это оказалось легко, гораздо легче, чем во все последние дни. И в сон уже совсем не клонило. Включу-ка я комп. Что-то я совсем от жизни оторвался, надо понять, чем люди занимались и куда покатился мир, пока меня не было. На рабочем столе всё еще висела папка «Кино». Я думал сюда скидывать готовые ролики. Сейчас тут лежало два. Удалить их, безжалостно удалить! И из корзины тоже! Я больше этим не занимаюсь. И никогда не буду. Соцсети меня реально потрясли – на моей стене было множество посланий от одноклассников: «Выздоравливай, Влад!», «Владик, мы по тебе скучаем!» – и смешных картинок. Не ожидал от них. Даже не думал, что кто-то вообще заметит, что меня нет. Нет, это правда круто, когда тебе в нужный момент пишут хорошие слова. Или говорят эти слова – но такого со мной еще не случалось. Наконец я добрался до почты. Писем особо не было, в основном спам. Но нашлись два, которые я решил прочитать. Первое – от Шурка. Я сначала хотел удалить не глядя, меня прямо затрясло изнутри. Но потом решил глянуть одним глазом. В крайнем случае, можно ведь на него не отвечать. Шурок был краток: Влад, привет! Мне очень нужно с тобой поговорить. Можно я приду тебя навестить? Мне стало трудно дышать. Нет, сейчас отвечать не буду. Общаться с этой компанией не хотелось от слова совсем, но и обрубить сразу эту историю не хватало духу. Из-за них человек погиб! И они должны дорого за это заплатить. Как именно, я еще решу. Вот встану окончательно и решу. О втором письме я совсем забыл, а ведь оно пришло в тот вечер, когда всё это произошло. Адрес начинался на kaver. Тема письма: «Тебе надо знать». Текста не было, только два вложения: фотография, отсканированная дважды, с лица и с оборота. На лицевой стороне… Это была моя детская фотография, у меня есть похожие, я себя узнал. Только меня было… двое. Один стоял, другой сидел в кресле. За спиной – шкаф с какими-то матрешками. В руках у того, который сидел, – большая игрушечная собака, она скрывала его почти полностью, и он (я?) весело выглядывал из-за нее. Зато тот, который стоял, был совсем не веселым, смотрел в камеру, как будто играл в «замри-отомри». Один из них – точно я. А другой? Кто это? На обороте фотографии от руки было написано: «Костик и Владик». И дата съемки. Мне тогда было четыре года, и я себя таким маленьким не помню. У меня ничего оттуда, из дальнего детства, не сохранилось, ни игрушек, ни воспоминаний. Только монпэр. Вот он проснется, и я его заставлю мне всё рассказать. И на этот раз ему не удастся уйти от ответа. А сейчас я пойду спать. Устал. – Мне очень, очень надо с ним поговорить! – шептали стены. – Я не могу ждать! – бормотал потолок. – Хоть на минуточку! Пожалуйста! – умоляли рожки люстры. В комнату заглянул отец. – Проснулся, Владик? Посмотри на меня! Я уставился на него. Монпэр что-то там увидел и сказал: – Отлично! Уже совсем хорошо! Влад, к тебе Елена Геннадьевна пришла. Ты как? Я был никак. То есть я знал, что рано или поздно мы с ней встретимся. Но мне было страшно. Страшно! Страшно! – Владик, здравствуй, как ты? – Елена Геннадьевна, не дожидаясь конца переговоров, сама уже выглядывала из-за плеча отца. Отец посторонился: – Проходите. – Я ненадолго. Она села на краешек кресла. Я молчал. Я болею. Сейчас я закрою глаза, и она исчезнет. Но я прекрасно слышал ее голос. – Ты знаешь, я тебе так благодарна! От неожиданности я широко открыл оба глаза: она – благодарна – мне? – Ты ведь спас Петю. Он совсем не понимает, что ему надо себя беречь. И очень хочет общаться со сверстниками. Вот он и пошел в ту компанию. Он же ничего не знает о людях. А ты – ты вовремя там оказался, и это большая удача, и ты не прошел мимо, а среагировал как благородный человек… И когда ты вытолкнул его из-под этой машины… Она заплакала. Я тоже хотел, но не смог. Отсморкавшись, она продолжила на полтона выше: