— Иди сюда, — хриплый шепот пробирается в душу, учащая пульс. Боно говорит это нежно, с придыханием. Я же медленно стягиваю красные стринги, сама еще сильнее возбуждаясь от того, как Рома нервно сглатывает и сжимает челюсти. Могу только представить, чего ему стоит сдерживаться. Он сейчас похож на хищника, который в любой момент готов к атаке. В воздухе начинает пахнуть возбуждением. Приват-кабинка пропитана похотью и страстью, до порыва к которой нас разделяет только одно моё слово. Но я не тороплюсь. Сама истекаю соками, но дразню своего зверя, лаская себя под медленную музыку, извиваясь рядом с пилоном. Беру палец в рот, оттягивая им нижнюю губу, после чего сажусь на стул, широко раздвинув ноги. Боно ловит каждое мое движение глубоко дыша и не шевелится. А я смелею. Желание бьет мне в голову, опьяняя и заставляя делать то, чего раньше бы никогда не сделала: опускаю свою руку на промежность и начинаю откровенно себя ласкать. Медленно вожу по влажным складочкам, после чего проникаю внутрь. Вторая моя рука играет с грудью, перекатывая соски в пальцах. А Рома послушно сидит напротив, ловя каждое мое движение. Этот взгляд, полный восхищения, усиливает желание, пробуждает во мне пошлость, жажду дразнить, хоть самой невмоготу почувствовать на месте своих пальцев его член, который уже заметно выпирает в джинсах. Ему тоже не терпится оказаться внутри меня. Музыка подходит к концу, и мы оба уже достаточно раззадорены, чтобы не оттягивать сладкий момент. Поэтому, как только трек заканчивается, я поднимаюсь со стула и встаю на него коленями, спиной к Боно. Выгибаясь в призывной позе, я намеренно виляю бедрами, окончательно добивая своего мужчину. Я не слышу, как он подходит. Привычно бесшумно. Лишь горячее дыхание, опаляющее ягодицы, говорит о том, что он рядом. Дыхание перехватывает, когда чувствую, как его язык касается моей истекающей соками промежности. Пальцы до побеления сжимают спинку стула, и я еще сильнее выгибаюсь ему навстречу, бессовестно раздвигая ноги. Влажный язык умело ласкает мои самые запретные места, вырывая из груди рваные стоны. Если это и есть сумасшествие, мне нравится сходить с ума, и я готова быть безумной до конца дней своих. Только чтобы он не останавливался, проникая в меня языком и доводя до неземного наслаждения. Боно отстраняется от меня, и я слышу звон ремня, после чего — звук расстегивающейся ширинки. Шуршание фольги, в следующий момент он входит в меня, наматывая мои волосы на кулак и притягивая к себе, чтобы жадно поцеловать, съедая мои стоны от его ритмичных толчков внутри. — Ты всем теперь такой приват танцуешь? — хрипло шепчет на ухо, прикусывая мочку, замирая внутри меня. — Нет, только избранным, — мурчу в ответ, сама насаживаясь на него. — И много у тебя таких избранных? — ревниво спрашивает, грубо толкнувшись во мне, и снова замирает, притягивая за волосы к себе. До боли закусывает мои распухшие губы и злобно цедит прямо в рот. — Ну же, отвечай! Я не дам тебе кончить, пока ты не ответишь. — Нет, не много. Ты один, — решаю, что больше с ним не стоит играть, он реально злится, и последствия его злости непредсказуемы. Кажется, мой ответ удовлетворяет Боно. Он отпускает мои волосы и, шлепая тяжелой ладонью по ягодицам, в очередной раз входит в меня. Грубо, как животное. Я вскрикиваю от смеси удовольствия и боли, заводя его еще сильнее. Он меня наказывает. Как только чувствует, что я близка к разрядке, сразу меняет темп или вовсе выходит из меня, приставая с нежными поцелуями. Наказывает. За то, что строила глазки при нем. За то, что заставила его… ревновать? Осознавая причину его злости, я вскрикиваю от того, как он снова грубо входит в меня. И с этой мыслью меня накрывает бешеная волна удовольствия, которая передается и Боно. Последний раз толкнувшись, он замирает с глухим стоном. — Собирайся, — сухо говорит, вытаскивая из меня себя. — Куда? — я не понимаю, что происходит, пытаясь унять дрожь в ногах. Собраться бы в кучу, чтобы встать и вернуться в реальность. Чувство эйфории, подобно наркотику, расползается по венам, вызывая неземное блаженство, и тело становится ватным и непослушным. — Ты сегодня берешь увольнительную, — как ни в чем ни бывало говорит Боно и шлепает меня по ягодицам. Я взвизгиваю от неожиданности и вскакиваю со стула, но ноги меня не слушаются. Рома успевает подхватить разомлевшее тело. — Одевайся, Люцик, не заставляй меня ждать.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Глава 27 Боно Люцик — это мой симбиоз ударной дозы феназепама и острого приступа истерии. Когда она рядом, весь мир замирает и по венам расползается спокойствие, и в тоже время мне хочется повернуть этой чертовке голову до щелчка. Этой сумасшедшей, которая обрушилась на мою голову, как снег в июле, и перевернула всё вверх дном. Под пристальным вниманием работников клуба мы с Люциком направляемся к машине. Моя паранойя пытается казаться спокойной, но я чувствую ее волнение и сам держу руку на пульсе. А точнее — на оперативной кобуре. Принимая решение, нужно быть готовым к ответственности. И с этой минуты я отвечаю еще и за жизнь Доминики. Она ещё не догадывается, в какое дерьмо вляпалась и что ее ожидает. И я тоже. Но у меня достаточно примеров, чтобы научиться на ошибках других. Привожу Люцика в новый, практически незаселенный микрорайон, паркуясь возле белой девятиэтажки. Мы оба молчим, обдумывая то, что между нами происходит. Она мечется, выбирая между чувствами и карьерой. И я, между своей жизнью и ее. Выхожу из машины, открывая перед девушкой дверь, и подаю ей руку. Когда наши пальцы соприкасаются, притягиваю Доминику к себе и, кусая её за мочку уха, шепчу на ухо: — Если сольёшь эту квартиру ментам, я тебя затрахаю до полусмерти и отшлепаю по заднице так, что месяц на ней сидеть не сможешь. Поняла? — не дожидаясь ответа, веду девушку к подъезду. Завожу Люцика в свою новую берлогу: очередное временное пристанище, к которому я не успею привыкнуть. С моим образом жизни приходится часто менять место жительства, и даже Хмурый не знает, где я обитаю. Никто не знает, кроме Ники, которая меня слила ментам. Наивная. Теперь наблюдаю за тем, как она нервно бегает своими зелеными очами, не зная, как оправдаться, но я не планирую с ней дискуссировать на эту тему. О последствиях я её предупредил. Остается только решить вопрос с ее работой в «Спектре». Я не хочу, чтобы моя женщина трясла своими сиськами перед другими яйценосцами. Я собственник. И, оказывается, ревнив. Стискиваю челюсти до скрежета зубов от воспоминания, как эта зараза заигрывала с тем кренделем и сексуально облизывала губы. Мои губы, которые она должна кусать и облизывать, только когда смотрит на меня. — Ром, — Ника вырывает меня из размышлений и жмется ко мне, как маленькая. Она напоминает ребенка, который нуждается в защите и опеке, — я есть хочу. — Давай что-нибудь приготовим, — глажу её по волосам и целую в русую макушку. Приготовим. Продукты я сюда не завозил, — я сейчас сгоняю в магазин, а ты пока можешь сходить в душ. — Ты вернешься? — испуганно заглядывает мне в лицо. Хотя нет. Это не испуг — это ревность. Люцик патологически ревнива и в момент своего приступа может убить или натворить дел. Именно поэтому, зная ее мотивацию, не прибил заразу, когда она слила адрес. Сам виноват. — Вернусь, у меня же тут вещи, — глажу её по щеке и торопливо выскакиваю из квартиры, успевая увернуться от летящего в меня клатча. Четыре года назад эта мадам кинула в меня вилкой, попав в ногу. Столовый прибор воткнулся в бедро, в критической близости от яиц. С тех пор я не рискую называть при ней своих подруг солнцем. Пулевое ранение не так страшит, как вилка, вонзающаяся в самое святое. Выйдя из подъезда, бросаю взгляд на окна и закуриваю. В кармане начинает вибрировать телефон — это Дэн. — Ромыч, ты там что, умом тронулся? Мне Ильдар звонил. Ты что, поплыл от новенькой? — Изыди, сатана, — демонстративно сплевываю, — нормально же общались. Что ты за ужасы мне рассказываешь? — Я тебе пересказываю то, что говорят люди. Ты себе петлю на шею решил накинуть? — Брось ты! Что могут рассказывать люди? Что я шлюху снимаю второй раз? Ну, понравился мне её аппарат, рабочий. Хочешь попробовать? — Она пришла к тебе в бар с истерикой. Девка явно в тебя влюбилась. — Как будто в первый раз. Ты же сам знаешь, как эти шлюшки на меня реагируют. Главное, что я к ней в соплях и с букетом цветов не пришел. — Ты там точно шуры-муры не крутишь? — в его голосе еще плавают нотки подозрения, но уже не так явно. — Ты мне сейчас напоминаешь ревнивую телку. Нет, не кручу. Если захочу, то уж точно не со стриптизершей из «Спектры». — Ладно. Надеюсь, ты адекватен и не дал повод Хмурому и нашим манипулировать тобой. — Я не идиот, Дэн. Сбрасываю звонок и пинаю пустую бутылку, валяющуюся на тропинке. Не идиот… Как раз наоборот: я самый натуральный идиот, если привез к себе на квартиру Доминику для вечерней трапезы, а не одноразового утоления сексуального голода. Этой особой одним разом не насытишься. Она как наркотик, вызывающий после первой дозы привыкание, и теперь мой организм требует добавки. Только все мы знаем, что наркоманы долго не живут. А такие, как я, — особенно. Вернуться быстро не получается. После Дэна на экране мобильного высвечивается номер Лизы. — Ром, у котенка температура. Ты можешь привезти жаропонижающее? — Через двадцать минут буду, — проклиная стечение обстоятельств, я закидываю купленные продукты на заднее сиденье и завожу двигатель. По дороге хочу позвонить Люцику, но осознаю, что у меня нет её номера. Лиза меня встречает в коротком халате, который практически не прикрывает ее аппетитные формы. Не обращая внимания на откровенный наряд, вручаю пакет с лекарствами и иду к сыну. — Сколько? — трогая его лоб, тихо спрашиваю у девушки, боясь разбудить ребенка. — Сейчас сбила, 38,9, — шепчет Лиза, — он уже второй день так. Надо врача. — Почему сразу не сказала? — целую сына в горячий лоб и показываю, чтобы вышла из комнаты. — Я думала, что сама справлюсь, — она ойкает на выходе, ощущая мой грубый захват на своем локте. Я тащу ее на кухню. — Гусь тоже думал, что купается, пока вода не закипела, — цежу я, усаживая Лизу на стул, — мы же договорились, что ты будешь мне звонить сразу же. Сейчас вызову врача, он потом отзвонится мне и скажет, что и как. ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Ты сейчас уедешь? — Да, я сейчас уеду. Я не могу тут задержаться. — От тебя пахнет женскими духами. Теми самыми, с которыми ты приезжал на прошлых выходных. Ты спутался с ней всё-таки? Лизино лицо обретает обиженное выражение, которое на меня не действует. Если дашь слабину раз, потом будет сложнее контролировать наплывы её ревности. — Папа? — осекаюсь, не успев поставить девушку на место. Поворачиваюсь на голос самого родного человечка, рассматриваю в проходе заспанного мальчишку с блестящими от температуры глазами. Увидев меня, он быстро подбегает и залазит ко мне на колени. — Не уезжай. — Мне нужно уехать, а тебе нужно поспать, — прижимаю к себе сына, — ты же слышал, что во сне все болезни проходят? А нам нужно, чтобы ты был полон сил и энергии. — Ты снова на лаботу? — разочарованно протягивает ребенок. — На неё, — обреченно выдыхаю, замечая, как Лиза поджимает губы. Сложнее всего мне всякий раз уезжать от сына. — Хочу тоже быть таким, как ты, — заявляет он, — когда я выласту, я тоже стану полицейским. — Как папа? — улыбаюсь, прижимая его к себе. — Да.