— Ужасное невезение, — помахав белым листком бумаги, объяснил он остановившимся у кеба Китти и Максу. — Крупные неприятности в Мадрасе. Боюсь, там необходимо мое присутствие. Я присоединюсь к вам не позже чем через неделю. За этот срок вам необходимо завоевать расположение маха-раны. Я слышал о происшествии с лейтенантом, мисс Фонтэйн. Чертовски некстати. Боюсь, ваша подруга не сможет оказать вам содействие, придется рассчитывать только на свои силы. Одно хорошо: теперь мы точно знаем, что удайпурский правитель хранит свое сокровище в спальне. Таким образом, круг ваших поисков сужается. — А вы не можете послать в Мадрас кого-нибудь вместо себя? — спросила Китти, ошарашенная перспективой ехать в Раджастан вдвоем с Авели. — К сожалению, нет. Когда-то я начинал в Мадрасе, никто из моих коллег не знает этот город так, как я. Всю дорогу на вокзал Китти сосредоточенно обдумывала создавшееся положение. Может быть, предупредить Каррингтона об Авели прямо сейчас? С одной стороны, в предстоящей операции интересы Китти и полковника совпадали, с другой — он очень торопился и мысленно уже был в Мадрасе; как он отреагирует на фантастическую историю, которую она собиралась ему рассказать? Слишком много вопросов осталось без ответов, чтобы Каррингтон мог поверить ей. Китти так и не успела принять решения — кеб остановился у входа в вокзал. Полковник первым спрыгнул на землю и, крикнув попутчикам: «До скорой встречи!», исчез в толпе пассажиров. Когда раджастанский экспресс уже отходил от станции, Китти наконец поняла, что ей показалось таким странным в истории с отъездом Каррингтона, — спокойствие Макса. Казалось, отъезд полковника его совсем не удивил. — Это ведь ваших рук дело, правда? — спросила она. — Что именно? — насторожился Авели. — Неприятности в Мадрасе и отъезд полковника! — Может быть, хватит подозрений? — досадливо поморщился он и вышел в коридор, снова оставив Китти одну. С отвращением подумав о долгой поездке наедине с Авели в неловком молчании, она нашла пустое купе по соседству и устроилась там у окна. Поезд направился на север, огибая широкой дугой побережье Аравийского моря, а потом свернул в глубь континента. За окном проплывали пейзажи, вечные, как сама Индия, — сухие русла рек, томившихся в ожидании живительного муссона, широкие туши буйволов, блаженствовавших в глинистой жиже рисовых чеков, аккуратные ряды манговых деревьев, бесконечная череда индуистских и джайнских храмов. Иногда на заросшей кустарником равнине в поле зрения попадал гордый силуэт льва, напоминавший о том, что здешние места — последнее пристанище царя зверей на субконтиненте. Время летело незаметно. Китти неподвижно сидела у окна, ощущая лишь опустошительное одиночество. Мало-помалу вид из окна изменился — на горизонте появились покатые горы. Раджастан! Дикий, манящий, запретный, край кровопролитных битв, мечей, легенд и рыцарей, родина воинов-раджпутов, известных в Индии не меньше, чем рыцари Круглого стола в Европе, земля, где Китти три месяца провела в плену, три месяца, которые изменили всю ее жизнь. Мерно стуча колесами, поезд приближался к месту ее заточения, и у молодой женщины болезненно заныло сердце. Наконец на горизонте показалась гора Абу — Китти и других похищенных детей прятали всего в каких-нибудь двадцати милях от нее. Четырнадцать лет назад в этом затерянном среди холмов и скал месте погиб Кэмерон. Во всяком случае, она так думала. Ирония судьбы: ей довелось снова увидеть эти места сразу после того, как она узнала правду о себе и Кэмероне. Он словно умер для нее во второй раз. Как жестоко обошлась с ней жизнь, вернув на место былой трагедии, да еще с человеком, который когда-то был Кэмероном. Сколько раз Китти молила бога, чтобы случилось чудо и Кэмерон остался жив, но разве она могла предположить, что все так получится? Ей вспомнилась няня-индианка, которая воспитывала ее в Джайпуре. Добрая женщина как-то сказала девочке: «Будь осторожна в своих желаниях, деточка, потому что, если слишком сильно чего-то хотеть, желание может сбыться, но совсем не так, как ты ждешь». Китти тряхнула головой, прогоняя воспоминания: сейчас не время думать еще и об этом, надо сконцентрироваться на главной задаче — освобождении отца. Здесь нужна осторожность и еще раз осторожность. Авели, то есть Кэмерон, которого, как выяснилось, она совсем не знала, очень опасен, он может сорвать ее планы. О, такой человек ни перед чем не остановится ради своей цели. Но разве можно собраться с мыслями, если сердце болит так, что его хочется вырвать, если грудь жгут невыплаканные слезы? Закрыв лицо руками, молодая женщина дала волю своему отчаянию, и плакала до тех пор, пока не почувствовала себя совершенно опустошенной. На закате раджастанский экспресс обогнул очередной холм, и взгляду Китти открылся Удайпур. В первый момент он показался ей волшебным городом из «Тысячи и одной ночи»: между лесистыми холмами на восточном берегу живописного озера сгрудились высокие выбеленные известкой дома в арабском стиле, увенчанные большими и маленькими куполами и затейливыми башенками. Однако при всей своей красоте город казался только фоном для трех поражающих воображение дворцов — Дворца муссонов, возвышавшегося на вершине холма милях в четырех от Удайпура, Городского дворца, огромного причудливого здания, и Озерного, маленького элегантного сооружения на острове посреди озера как раз напротив второго дворца. Последние лучи солнца окрасили белые стены города пурпуром. Туман, поднимавшийся от воды, довершал дивную картину, создавая ощущение таинственной безмятежности. Китти еще никогда не бывала в Удайпуре, только слышала о нем от няни, которая любила пересказывать ей легенды, с ним связанные. Венеция Востока, Версаль пустыни — вот как называли этот самый романтический город Индии. Сойдя с поезда вместе с Авели, Китти заметила, что он ее разглядывает, и поспешно отвернулась, пряча покрасневшие от слез глаза. Она твердо решила вести себя с ним впредь сдержанно и холодно, чтобы он не догадался, сколько горечи и унижения ей пришлось из-за него пережить. Платформу заполнили носильщики — все как один в белых длинных рубахах навыпуск и ярких тюрбанах, высокие, светлокожие, с гордой осанкой и густыми усами, непременной принадлежностью мужчин-раджпутов. Пока Китти и Макс оглядывались в поисках двуколки-тонги, к ним подошел человек в ливрее, очень заносчивый на вид, и спросил, обращаясь к молодой женщине: — Мемсаиб Фонтэйн? Удивленная, Китти кивнула. — Меня прислал политический агент мистер Хингэм, — продолжал незнакомец. — Его супруга предупредила о вашем предполагаемом приезде, и его превосходительство распорядился встречать все поезда из Бомбея до тех пор, пока вы не появитесь. — Очень любезно со стороны его превосходительства, — ответила Китти. — К сожалению, миссис Хингэм хворает, поэтому его превосходительство не может предложить вам свой кров, но мне поручено проводить вас и вашего спутника в ближайший отель. Пожалуйста, следуйте за мной. Слуга проводил их к автомобилю, уложил багаж, и они тронулись в путь, то и дело объезжая разгуливавший по узким улочкам скот — то маленькие стада коз, то беспризорных коров. Здесь, среди высоких белых домов и узких кривых улочек, Китти почувствовала себя так, словно попала в Средневековье. — Миссис Хингэм просит вас быть на приеме, который дает в вашу честь, — сказал слуга. — Завтра вечером вас устроит? — Вряд ли это удачная мысль, если Виктория плохо себя чувствует… — с сомнением начала Китти, не желавшая обременять свою несчастную подругу, но слуга махнул рукой, как бы отметая ее страхи. — Приемом займется сам мистер Хингэм, — сказал он. — Его превосходительство уверен, что супруга в состоянии исполнить обязанности хозяйки, если, конечно, вы дадите свое согласие. Видя, что Китти все еще колеблется, инициативу проявил Авели. — Пожалуйста, сообщите синьору Хингэму, — проговорил он с итальянским акцентом, — что мы почтем за честь принять его приглашение. Завтрашний вечер нас вполне устроит. Сняв для прибывшей четы два номера в гостинице «Ройал-Мевар», слуга пообещал прислать на следующий день подтверждение приглашения и откланялся. — Ну и что прикажете здесь делать до завтрашнего вечера? — чувствуя неловкость, спросила Китти у Макса перед тем, как уйти в свой номер. — Не знаю, как вы, — довольно резко ответил тот, — а я собираюсь познакомиться со здешними местами. Приглашения на прием в честь прославленной английской летчицы получили все члены небольшой британской колонии в Удайпуре. Китти прекрасно понимала, что они придут не столько ради знакомства с заезжей знаменитостью, сколько ради удовольствия поглазеть на дочь печально знаменитого полковника Фонтэйна — человека, которого они когда-то поддерживали из своеобразной солидарности, но сразу вычеркнули из списка своих, едва суд признал его виновным. Еще бы, ведь связь с осужденным преступником могла повредить карьере! Резиденция британского представителя в Удайпуре представляла собой массивное здание из красного кирпича, совершенно выпадавшее из причудливого архитектурного ансамбля индийского Версаля. Внутреннее убранство было настолько английским, что больше походило на обстановку усадьбы где-нибудь в Суррее; об Индии напоминали только два вентилятора под потолком, не дававшие застояться горячему воздуху. Все было официальным, скучным и вылизанным до состояния стерильности. Оглядевшись, Китти не заметила ничего, что бы говорило о присутствии в этом доме Виктории с ее благородным, любящим сердцем и великолепным вкусом. Почетных гостей встретил церемонными поклонами сам политический представитель Великобритании при удайпурском дворе мистер Мортимер Хингэм. Он был явно молод для столь важного поста, всего на несколько лет старше своей жены. Похоже, сознание собственной значимости заставляло его держаться несколько чопорно. Каждое произнесенное Хингэмом слово было выверенным и взвешенным, чтобы, не дай бог, не помешать его продвижению по службе. — Я рад приветствовать вас, мисс Фонтэйн, свою знаменитую соотечественницу и старую знакомую, — сказал он, и, несмотря на его любезный тон, Китти почувствовала, что Мортимер совершенно не рад ей. Возможно, он вообще не помнит ее в лицо, хотя несколько лет назад она была подружкой невесты на его свадьбе. И еще ей показалось, что если бы не удачная возможность развлечь своих гостей знакомством со знаменитостью, Мортимер предпочел бы не утруждать себя этим приемом. По опыту детских лет Китти знала, что жизнь таких маленьких британских колоний очень скучна, и появление в них нового лица всегда вызывает большой интерес; приезд же единственной английской летчицы и дочери одиозного полковника Фонтэйна в одном лице наверняка всколыхнул все здешнее общество, так что прием обещал стать своего рода представлением, в котором ей отводилась главная роль. — А кто этот молодой человек? — повернулся Мортимер к Авели. Макс, на голову выше хозяина, удивительно красивый в элегантном, с иголочки, смокинге, поклонился и прежде, чем Китти успела открыть рот, представился сам: — Я ее муж, граф Авели. К вашим услугам, синьор! — Вот как? — удивленно поднял брови Хингэм. — Я и не знал, что вы вышли замуж, мисс Фонтэйн. — Это получилось неожиданно даже для меня, — ответила Китти. — Значит, вы теперь графиня, — сообразил Мортимер. — Отлично! Мы непременно поднимем бокал шампанского за ваш успех. Леди и джентльмены, позвольте представить вам графа и графиню Авели! Поприветствуйте их, а я схожу узнаю, куда запропастилась моя жена, — сурово добавил он, хмурясь. Китти покоробил его тон, но размышлять об этом было некогда — новоиспеченных графа и графиню обступили взволнованные соотечественники, которые в один голос принялись выражать восхищение воздушными подвигами Китти и сожаление по поводу печальной участи ее отца. — Этот Хингэм довольно скользкий тип, как любите выражаться вы, англичане, — шепнул ей на ухо Макс. — «Мы, англичане», — передразнила она вполголоса. — А вы кто, позвольте спросить? — Вы заметили, что он собирается пить шампанское не за ваше семейное счастье, а за ваш успех, — не обращая внимания на ее насмешку, продолжал Макс. — Что же тут удивительного? Графиня Авели, несомненно, занимает гораздо более почетное место в его табели о рангах, чем дочь осужденного преступника, — съязвила молодая женщина. Она с беспокойством поглядывала на дверь, за которой скрылся Мортимер. Ах, как некстати затеял он этот дурацкий прием! Бедняжка Виктория наверняка не выйдет на люди, сказавшись больной, и будет права… Однако, к удивлению Китти, вскоре толпа расступилась, пропуская хозяйку дома, вышедшую встретить почетных гостей. Бледная, осунувшаяся, она казалась лишь тенью цветущей, лучившейся счастьем Виктории, которую Китти встретила в Бомбее. На ней было черное платье, изящное, но простое, из украшений — только обручальное кольцо на левой руке. Из-за материнской юбки смущенно выглядывали двое малышей — девочка лет двух и мальчик чуть постарше. Подруги обнялись, и у Китти упало сердце — хрупкое тело Виктории дрожало, как в лихорадке. Китти захотелось сказать ей что-нибудь в утешение, но, взглянув на суровое лицо Мортимера, неодобрительно посматривавшего на жену, она только крепче прижала подругу к груди. Виктория разжала объятия. В глазах у нее стояли невыплаканные слезы. С трудом удерживаясь от рыданий, она негромко сказала: «Я искренне рада вас видеть», и печально улыбнулась молодой чете. Макс с почтительным поклоном поцеловал ей руку. Китти услышала, как он тихо-тихо проговорил, почти прошептал: «Я глубоко скорблю о вашей потере». Ей вспомнилось, как он сказал в Бомбее: «Я не хочу делать тебе больно», и в ее сердце шевельнулась надежда. «Наверное, он не такой жестокий, каким хочет казаться», — растроганно подумала она. Виктория пристально посмотрела на Авели, и в ее глазах отразилась такая мука, что Китти испугалась. К счастью, напряжение разрядила маленькая девочка: она дернула мать за юбку, и Виктория взяла себя в руки. — Позвольте представить вам моих детей, — сказала она, — Питера и Наташу. Малыши смущенно заулыбались. Это были очаровательные детишки с огромными глазами и тонкими, в мать, чертами лица. Когда Китти улыбнулась им в ответ, они захихикали и спрятались за материнской юбкой. Китти была очарована, но Мортимер тут же сделал детям выговор: — Питер, Наташа, разве я вас так учил здороваться? В огромных глазах малышей мелькнул страх; по-видимому, боясь наказания, они тотчас покинули свое убежище. Питер поклонился, а девочка сделала неловкий книксен. — Мы очень рады встрече с вами, — пробормотали они заученно. Бросив на мужа неприязненный взгляд, Виктория наклонилась к детям, обняла их и расцеловала. — Милые, ступайте-ка в кроватки, — проговорила она с нежностью, — я скоро поднимусь к вам, чтобы пожелать спокойной ночи. Дети послушно повернулись, чтобы идти, но она тут же прижала их к себе, словно была не в силах с ними расстаться, однако в следующее мгновение, заметив недовольную гримасу Мортимера, отпустила малышей. Они поспешно поклонились гостям и направились было к лестнице, но остановились, вероятно, что-то вспомнив, повернулись к отцу, еще раз поклонились, как две заводные куклы, и с видимым облегчением побежали наверх. Виктория исполняла обязанности хозяйки приема с тихой стойкостью, по очереди представляя гостям чету Авели, отдавая распоряжения слугам, разносившим напитки и закуски. Бледная, хрупкая, легкая, она делала все как-то отрешенно, автоматически. Китти услышала краем уха, как какая-то дама спросила у Мортимера: «Что случилось с вашей супругой? Она так странно выглядит!» — Ей немного нездоровится, — процедил сквозь зубы Хингэм. — Бедняжка, — сочувственно вздохнула дама. — Наверное, не стоило сейчас устраивать этот прием. — Уверяю вас, обязанности хозяйки ей вполне по силам. — Меня волнует ее здоровье, а не то, как она принимает гостей, — с деликатным упреком в голосе ответила гостья. Китти вспомнила Викторию в Бомбее. Даже несмотря на страх потерять Рэмси, она была полна жизни, страсти, надежд. Недавняя трагедия сделала то, что не удалось ни властной матери, ни брюзгливому мужу, — она сломила дух Виктории.