* * * «…Настоящим вы уведомляетесь в том, что Федоров Андрей Николаевич, являющийся Вашим дедом со стороны Вашего отца, Федорова Михаила Андреевича, скончался естественной смертью 13 сентября 1992 года… Согласно порядку наследования имущества, а также завещанию покойного Федорова А. Н., Вы объявляетесь единственным наследником имущества покойного, представляющего собой дом каменной кладки, двухэтажный, с надворными постройками, расположенный по адресу: Бредыщевская область, Октябрёвский район, деревня Осины, дом шесть». Подпись. Печать… Оторопевший Сергей не верил своим глазам. Двухэтажный каменный дом? Единственный наследник? Деревня Осины? Но, позвольте, откуда все это взялось?! Откуда, наконец, взялся этот загадочный новопреставленный дед? Сергей еще ребенком докучал матери расспросами, почему у него нет бабушки и дедушки. И мать рассказывала, что сама она выросла в детдоме и своих родителей не помнит; про родителей же отца всегда отвечала нечто маловразумительное. Умерли, мол, в войну, когда ее и на свете-то не было… А теперь оказывается, что все это была неправда! Дед со стороны отца не только благополучно дожил до середины прошлого месяца, но и завещал Сергею свой особняк, безусловно зная о существовании внука. Почему же дед никогда не заявлял о себе? Что это — какая-то тайная семейная неприязнь? Может, родители отца были против его женитьбы на матери? Ну да, скорее всего, так оно и было. А мать — видимо, в отместку, — говорила сыну, что родители его отца умерли. Да, здорово, видать, не поладила она со стариком… Придя к такому хоть и натянутому несколько, но зато легко объясняющему все выводу, Сергей в десятый раз перечитал извещение, и мысли его приняли вполне определенное и весьма приятное направление. «Дом-то каменный, двухэтажный… Интересно, во сколько его оценили? Можно будет там дачу устроить, ездить в отпуск, отдыхать. Рыбалка, грибы, то да се… Или махнуть на все и уехать туда насовсем. Хрен с ней, с этой школой. Возись за гроши с дебилами! А там наверняка свое хозяйство можно завести. Коровы-свиньи, мясо-молоко… Заживу, как фермер. Не, как помещик… Но сначала надо отпуск взять…» Новые мечты о прекрасном будущем подействовали усыпляюще, и скоро новоиспеченный фермер-помещик, уронив письмо на коврик, безмятежно чмокал пухлыми губами, ныряя в самые оптимистические сны… Целую неделю Сергей настраивался на разговор с директором, встречая с тайной радостью каждую помеху на пути к осуществлению этой затеи. Начальника своего Сергей Федоров не то, чтобы боялся, но испытывал перед ним такую неловкость, что тут же начинал стыдиться собственного голоса — настолько, что директору приходилось переспрашивать. Сергей, чувствуя, что доставляет ему этим самым неудобство, начинал стыдиться еще больше и вместо того, чтобы коротко и ясно излагать суть дела, принимался извиняться неизвестно за что. Так было всегда при встречах. За глаза же, а особенно наслушавшись приватных разговоров в учительской, Сергей вполне отчетливо директора ненавидел. Иногда на него снисходило даже обидное прозрение насчет собственной роли в глазах этого сутулого кабинетного тирана. Но дальше констатации своей ущербности дело у Федорова не шло. Стоило ему завидеть эмалированную дверную табличку с надписью «ДИРЕКТОР», как все едва проклюнувшиеся амбиции тут же уступали место старинным школярским рефлексам. Для начала Сергей пугался собственной прямоты в спине и входил в страшный кабинет сутулясь не хуже директора, потом начинал мямлить и оправдываться. Так вышло и на этот раз — с той только разницей, что оправдываться и стыдиться своих намерений пришлось имея все к тому основания, ибо Сергей Федоров действительно озаботил и разозлил своего директора. — … какое наследство?! Какой там отпуск за свой счет?! Вы что, все сговорились, что ли?! Пашникова в декрет ушла, Комаренко на курсы поехала, Зинаиду Юрьевну на пенсию проводили (ну, это ладно)… Вы что, решили вообще школу оголить?! Совесть надо иметь, товарищ Федоров. Такой молодой, а уже… Незримо корчась от собственной подлости, Сергей выполз в коридор и там обиделся. И на что он только, дурень, рассчитывал? Как можно было забыть, с кем имеешь дело?! Кстати, о наследстве теперь тоже придется забыть до лета… И Сергей утешился невинным развлечением: представлял себе свое «поместье» в разные времена года, с разным хозяйственным обустройством, но неизменно приносящим доход и связанные с ним приятные хлопоты… ГЛАВА ВТОРАЯ Полковник Беленький, стискивая зубы от раздражения, опять и опять перечитывал отчет. Честное слово, он так и знал, что этим все и кончится! С самого начала он был против того, чтобы передавать проклятого маньяка в руки этих умников из НИИ для их дурацких экспериментов. Слишком много времени и сил было потрачено на отлов этого сукина сына. И вот пожалуйста: эти недоумки умудрились позволить ему сбежать!! Официально-то этот тип давным-давно расстрелян… И если об этом станет известно… Беленький крепко смял в кулаке скрипнувшую целлофаном коробку из-под английских сигарет. Яркий, мерзкий, зажигательный скандал замерещился полковнику во всех деталях. И самыми гадкими были среди них были влажно сверкающие гляделки газетных и телевизионных гиен. Полковник почти физически ощутил, как с его плеч прямо на паркет сыплются полковничьи звездочки. Как же! Отдуваться-то за этих головастиков из НИИ опять придется не кому-то, а ему — полковнику Виктору Николаевичу Беленькому! Задавив дрожащими пальцами окурок в обсидиановой пепельнице, полковник Виктор Николаевич Беленький раскрыл тисненую кожаную папку. Папка эта содержала сведения о самых лучших… Перебирая плотные листы, полковник одного за другим браковал тех, кому, казалось бы, вполне можно было поручить столь деликатное дело. Папка была пролистана почти до конца, когда, наконец, полковник надолго остановил свой взгляд на очередной анкете. С глянцевой фотокарточки безразлично взирало на Беленького чуть полноватое лицо светловолосого мужчины лет сорока «без особых примет». «Вот то, что нужно, — подумал Беленький и как будто немного успокоился, — этого типа я знаю и этот тип со всем справится». Потянувшись к телефону, он еще раз покосился на фотографию. «Прощай… рожа!» — табакерочным чертом скакнуло в полковничьем мозгу. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Без четверти семь Любовь Захаровна разогнула широкую поясницу и, сдвигая со лба влажные пряди пегих красновато-седых волос, окинула усталым взором картофельные ряды. Нет, не успеть, видно, сегодня закончить… — Ксень! Там «Мария» еще не началась?! — крикнула она через забор соседке, с ведром в руках выходящей из летней кухни. — Не, семнадцать минут еще! — отозвалась пунктуальная Ксения, плеща помоями на компостную кучу. Любовь Захаровна уперла руки в бока и несколько раз попробовала выгнуться. О-ох, и наломалась за день! С самого утра — уборка, стирка, огород, кухня… Ну, разве что посидела-поболтала сполчасика у калитки с Ксенией, а так — весь день в трудах. Вот тебе и отдых на пенсии! Видно, чем больше дел переделываешь, тем больше их остается… А завтра еще сын со снохой приедут, внуков привезут. Надо будет тесто поставить, ребятишкам булочек с повидлом настряпать, сладеньких, а то отощали совсем, будто сноха их не кормит — разве это дело? Любовь Захаровна еще раз с кряхтением потерла спину, подняла с земли тяпку и, шлепая стоптанными тапками, направилась к дощатому сарайчику, крытому посеревшим от времени толем. В это время стукнула калитка, впуская Юрия Ивановича с болоньевой сумкой в руках. В сумке угадывались очертания трех или четырех бутылок — как-никак, сын с семьей приезжает, святое дело! Юрий Иванович вошел в дом, поставил звякнувшую сумку на тумбочку в сенях, и через минуту за тюлевым окошком в комнате засветилось синее пятно телеэкрана. Слушая впол-уха окончание «Новостей», Юрий Иванович развернул «Советскую Россию» и привычно насупил клочковатые брови… Углубившись в статью об экспансии международного капитала, тихо негодующий Юрий Иванович не замечал, как летит время. «Новости» давно кончились, мексиканские кинострасти сменились назойливой рекламной паузой — кстати, уже второй по счету… А где же Люба? Обычно не оторвешь ее от этой дурацкой «Просто Марии», а сегодня ходит невесть где… Не иначе, как с огорода ушла к соседям да там и осталась смотреть свою «Марию». Ну ладно, мексиканцы-мексиканцами, а как же ужин? И Юрий Иванович, не долго думая, выключил телевизор и, бормоча дежурную матерщинку, вышел из дому. Но раньше чем он подошел к калитке, взгляд его упал на раскрытую дверь сарайчика. Ах ты ж, вредительница! Оно, конечно, кругом все свои, но все-таки мало ли что… Прежде чем навесить замок, Юрий Иванович машинально заглянул внутрь сараюшки. Вдоль бревенчатой стены грубо, но не без системы был навален садовый инвентарь. Чуть поодаль стояли ящики из-под рассады, старая газовая плита и пять больших фанерных листов. Шестой почему-то лежал на полу, прикрыв собою несколько банок с известью и карбофосом. Юрий Иванович совсем уже было собрался запереть обитую рыжим дерматином дверь, как вдруг остановился… Его тусклые глаза стеклянно пялились на предмет, видневшийся из-под опрокинутого листа. То была грязная, стоптанная тапочка — но не просто так, а явно надетая на ногу… На холодеющих стопах шагнул Юрий Иванович через порог, взялся обеими руками за фанеру, откинул ее и застыл с распахнутой челюстью. На бетонном полу, среди банок, досок и грязи, лежала скрюченная Любовь Захаровна. Ее голова была неестественно повернута набок, а посиневшее лицо перекошено кошмарной гримасой. Из угла фиолетового рта стекала тягучая багровая струйка; пузырилась вокруг головы багровая липкая лужица. Другая лужица — длинная, прозрачная, начиналась где-то под цветастым подолом халата, под полусогнутой ногою, и расползалась извилисто по шершавому серому полу… Все тело Юрия Ивановича охватили спазмы — разве что глаза работали, скользя по изуродованному лицу жены и то и дело останавливаясь на выпученном глазном яблоке с прилипшей к нему сухою травинкой. Наконец, Юрий Иванович, смутно понимая, что надо что-то делать, куда-то бежать, робко отступил назад и поднял голову, но вдруг из противоположного угла темной сараюшки прямо ему в зрачки ударили два ярких фиолетовых луча… В следующую секунду окаменевший Юрий Иванович увидел, как откуда-то из-за кучи пыльного хлама совершенно бесшумно — ничего не опрокинув и, кажется, даже не задев, — выскочило здоровенное человеческое существо в зеленой робе. В правой лапе существо держало косу с поломанным черенком, а левая была вытянута ладонью вперед. И Юрий Иванович, полуослепнув от фиолетового свечения, неожиданно почувствовал невозможную зависимость от этой самой вытянутой ладони. Все его органы словно парализовало, и только эта чужая властная рука могла сообщать им волю к движению. Но она не сообщала… Клочки самых разных мыслей проносились в голове Юрия Ивановича. Вернее же всего вспоминался ему недавний сон про то, как он переходил дорогу и его ноги, отказываясь слушаться, прилипли к асфальту. А грузовик все ближе, ближе… Отвратительный сон! Между тем ужасная ладонь внезапно сделала резкое движение, и Юрий Иванович завертелся на месте, словно послушный волчок. А его мучитель, весело оскалившись, поднял другую руку, с косой, и без видимого усилия хватил по живому волчку зазубренным лезвием. Удар пришелся точно по середине живота: Юрия Ивановича рассекло надвое. Верхняя его часть, разбрызгивая кровь, отскочила к ящикам из-под рассады, а ноги в синих брюках, свершив жалкое дискотечное па, подкосились возле порога… …Он просидел в сарае с трупами до темноты. Потом осторожно выбрался из своего убежища, нашарил в траве у порога замок, навесил его на дверь и — кошачьим шагом, невидимый никому, скользнул к дому: надо было запастись кое-какими необходимыми вещами. Ну, и деньгами, желательно. Открыв дверь в сени, он смело включил свет. В сенях не было ничего интересного. Зато в проходной комнате стоял старый желтый шкаф с целой кучей одежды. Правда, подобрать что-нибудь по себе ему было очень трудно. В конце концов пришлось остановить выбор на старом черном свитере, который некогда носил сын Юрия Ивановича. Свитер был порядочно растянут, но торс нового хозяина обхватил плотно, словно вторая кожа. Со штанами оказалось сложнее. В желтом шкафу, конечно же, нашлись брюки, и не одни. Но все это было такое смешное барахло, что грабитель не глядя отшвырнул его в сторону. Однако, перерыв для верности еще раз содержимое желтого шкафа, он нашел в углу заношенные синие джинсы, которые хоть и с треском, но все-таки налезли на него. Удовлетворившись своими находками, грабитель оставил платяной шкаф и занялся бурым полированным сервантом, из дверцы которого гостеприимно торчал блестящий круглый ключик. Вскоре на пол посыпались какие-то старые лекарства, мятые картонные коробочки, пуговицы, ломаные карандаши, желтые газетные вырезки, катушки ниток… На нижней полке нашлась небольшая пыльная коробочка, сработанная из цветастых открыток. На дне ее топорщилось несколько бумажек, как всегда отложенных Любовью Захаровною «на хозяйство». Немного, но и на том, как говорится, спасибо — грабитель снисходительно ухмыльнулся и пошел на кухню. Там взял кое-что из съестных припасов и сжег в печке-голландке свою забрызганную кровью зеленую робу. Этот акт он проделал с тем особенным удовольствием, что так знакомо всякому бежавшему узнику. Теперь бывший заключенный номер двести сорок пять свободен. Кровь толстого Бондарева, низколобого Игнатюка, кровь растерзанного часового на КПП СПБОС`а, а теперь еще и этих двух никчемных обитателей планеты окончательно смыла позор его пленения. Он отомстил за свой проигрыш, и с этой минуты ничто больше не мешает ему. Перед его глазами в который раз возник силуэт черной церкви с багровыми отсветами в окнах. Он ощутил новый покалывающий прилив энергии и, нимало не заботясь о заметении следов, выбрался из ограбленного дома. Патриархальная темнота мертвой июньской ночи безраздельно владела поселком. Бывший Номер двести сорок пятый шел по центральной улице, где из каждых десяти фонарей горел только один и в окнах большинства домов не было света — невидимость и безопасность были полные. Он участил шаги, и вскоре посапывающий во сне поселок остался позади. Белая луна со слизанным боком вышла из-за облака и теперь блекло освещала широкую кривую дорогу. По левую сторону от нее поблескивала близкая река, по правую громоздилась белесоватая стена березовой рощи. Он прошел еще несколько метров и прислушался. В безветренном воздухе, заглушая плеск речной воды, раздавались неясные голоса и повизгивающий смех. Между призрачны ми стволами берез светился далекий костерок. Путник свернул с дороги и вошел в рощу, не спуская глаз с этого желтого маячка. Скоро он различил возле него человеческую фигуру, темный горбик палатки, а немного в стороне — автомобиль, чуть поблескивающий в свете костра. Бесшумно двигаясь между деревьев, путник быстро достиг края поляны, на которой расположился маленький лагерь, и укрылся за темным кустом. Отсюда было хорошо видно все, что творилось на поляне. Вот к костру приблизился мужчина с охапкой березовых сучьев в руках. А вот женщина — она вышла из палатки, держа под мышкой свертки с едой и длинную светлую бутылку, затем поставила все это на складной столик возле костра. Негромко переговариваясь и смеясь, мужчина и женщина начали выпивать и закусывать. Бутылка была почти пуста, когда из палатки высунулись две детские головы. Женщина замахнулась на них бутербродом: «А ну, живо спать!», и головы, капризно препираясь, полезли назад в палатку. Наблюдая за поздним ужином на поляне, бывший узник СПБОС-2/12 тоже почувствовал голод. Но то был совершенно особенный голод… Тем временем женщина встала из-за стола и, дожевывая на ходу, нетвердыми шагами пошла прочь от лагеря. «Давай провожу!» — гоготнул вслед мужчина. «Да иди ты!..» — в ответ хихикнула она и направилась в сторону кустов, за которыми прятался невидимый гость. Пройдя в пяти метрах от него, женщина свернула в неглубокий овраг и исчезла там ненадолго. Словно упрямая резкая пружина развернулась внутри бывшего «Двести сорок пятого». И раньше, чем женщина успела выбраться из оврага, он бесшумно свалился на нее, схватил одной рукою подбородок, а другой — стриженый затылок и резко с поворотом дернул. Раздался хруст… Затем он крадучись обогнул поляну и засел за палаткою, наблюдая, как мужчина допивает водку и длинной палкой ворошит угольки в костре. В палатке слышалась возня: две девочки, упорно не желая засыпать, рассказывали друг дружке бестолковые анекдоты, шуршали припрятанными кульками с печеньем, били комаров и давились со смеху. Судя по голосам, одной было лет девять, другой — около тринадцати. Мужчина подложил в костер сучьев и подошел к палатке — видимо, намереваясь достать новую бутылку. Но не успел он взяться рукою за полог, как оказался сбитым с ног. Потом его оттащили в сторону, и неумолимые лапы своротили ему шею так же быстро и ловко, как незадолго перед этим — его жене. Сестры в брезентовом домике сначала притихли, потом дружно высунулись наружу… но понять так толком ничего и не успели. Огромный незнакомый человек, выскочив из темноты, схватил старшую за волосы, метнул к себе и придушил. Младшая, опомнившись, заверещала на весь лес и кинулась было бежать, но чудовище в два прыжка настигло и ее… Костер догорал. Надо было бы подбросить хворосту, но экс-заключенному СПБОС`а не хотелось отвлекаться. Убийца был занят нетрудной, но кропотливой работой. Вооруженный найденным в палатке охотничьим ножом, он разделывал старшую девочку. Начал с головы — сорвал скальп, обнажил череп, затем, ударяя по рукояти ножа тяжелым камнем, расколол череп, словно костяной аппетитный орех. Мозг аккуратно выложил в стоявшую тут же чистую кастрюльку. Этот деликатес он съест в свежем виде — любая готовка его просто испортит. Потом со сноровкой насильника рванул на девочке рубашку — так, что полетели пуговицы, — и провел по животу быстрый, уверенный вертикальный надрез. Погрузив руки в детские внутренности, людоед нашарил и выдернул из теплого хлюпающего нутра еще одно лакомство. Печень… Он приготовит ее по собственному рецепту — натрет солью и зароет в горячие угли. Что может быть лучше нежной детской печени? Но остальному мясу он тоже не даст пропасть. Легко перевернув истерзанную девочку на спину, людоед сорвал с нее оставшуюся одежду и снова взял в руки нож. Хорошие бедрышки, пухленькие. Наверное, питалась одними сладостями — дети любят сладкое, паршивцы… Адский гурман взмахнул ножом и отсек половину ягодицы — свежатинка на первую пробу. Соль, перец и даже масло нашлись тут же, в палатке. Раздув хорошенько огонь, людоед подвесил над ним наполненный детским мясом котелок, но предварительно опрокинул в него, поразмыслив, бутылку пива, о которую чуть не споткнулся, шаря по палатке в поисках специй. Пока ужасное кушанье булькало, пуская ароматные пары, бывший узник СПБОС`а срезал мясо с девочкиных ляжек — он решил испечь его на углях вместе с печенью… Сытая истома овладела людоедом. Полуприкрыв глаза, он смотрел на трупик младшей девочки. Трупик валялся лицом к огню — целехонький, но уже не такой аппетитный. Ничего, разберемся с ним завтра… Постепенно и трупик, и костер заволокло приятным туманом, и людоед задремал — сначала без снов. А потом знакомое золотисто-серое сияние забрезжило у него перед глазами, побежали давние картинки — люди, снег, кровь… И вдруг — церковь. Он никогда не видел ее наяву, но она была знакома — по недавнему сну в двести сорок пятой камере СПБОС`а. Белая церковь с черною крышей, из окон струятся красные лучи. И властный, неслышимый, но незаглушаемый голос — он зовет, зовет, зовет… ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ К лету Сергею удалось скопить что-то около пятнадцати тысяч. Правда, это превратило привычную федоровскую бережливость в подлинную аскезу, но, как и всякий прагматический романтик, Сергей переносил ее довольно легко, щедро угощаясь мечтами о грядущих «тихих деревенских радостях». Итак, со средствами для предстоящего путешествия особых проблем не возникало. Сложнее дело оказалось с местоположением деревни Осины. Однако и тут Сергей не растерялся — провел целый день в библиотеке над картами и вскоре выяснил, что главное — добраться до города Бредыщевска, а оттуда уже на электричке, по извилистой пригородной ветке, до искомой деревни, — легко и быстро… Билеты до Бредыщевска и обратно были куплены почти без проблем. День был добросовестно потрачен на закупку в дорогу всего необходимого, еще день — на упаковку большой дорожной сумки. И вот, наконец, ранним июльским утром учитель истории Сергей Михайлович Федоров вышел из подъезда своего дома, чтобы вступить во владение каменным двухэтажным особняком… Трое суток до Бредыщевска Сергей валялся на полке, читал журналы, купленные в грязноватом привокзальном киоске, отгадывал кроссворды и играл с вагонными соседями в дурака — вечную игру всех вынужденных железнодорожных бездельников. В целом путешествие прошло довольно гладко, если не считать обычного страха перед поездными ворами да колик и легкого несварения от бесконечных крутых яиц, рыбных фрикаделек в томате, гадкого чая, отдающего хлоркой, и прочих элементов добродетельной железнодорожной диеты. Пасмурным утром четвертого дня заспанный похмельный проводник ссадил Сергея на перроне славного города Бредыщевска. Так закончился первый этап пути. То, что он окажется самым отрадным и благополучным, Сергей тогда знать не мог… Отрада и благополучие сошли на нет уже на бредыщевском вокзале. Вопреки ожиданиям Сергея, электрички, которая домчала бы его до станции Осины, не оказалось в принципе. И сколько ни изводился странствующий домовладелец, сколько ни ныл над окошечком справочного бюро, а узнать, как добраться до пресловутой деревни, ему так и не удалось. Да что там! Многие вообще впервые слышали про такой населенный пункт… Но особенно поразил Сергея какой-то опрятно одетый старичок. Услышав вопрос об Осинах, почтенный пенсионер сначала со страхом уставился на Сергея, затем широко раскрыл рот — видимо, собираясь что-то сказать, но тут же передумал, захлопнул стертые челюсти и, развернувшись на 180 градусов, быстро пошел прочь, время от времени оглядываясь, — было похоже, будто он хочет убедиться, что Сергей не идет за ним. «Идиот какой-то,» — решил для самоуспокоения Сергей и устало опустился на изрезанную скамейку. В путешественнике росло вполне понятное отчаяние. Ему уже начинало представляться, что никакой деревни Осины не существует, что он стал жертвой чьего-то отвратительного розыгрыша, и вот-вот откуда-нибудь из-за угла станционного сортира выглянет багровое хохочущее мурло. Чье? Ну, конечно же, Сашки Колесова, чьи милые выходки не раз доводили Сергея до тайных, горьких и беспомощных слез… И Сергея тотчас охватило знакомое мерзкое чувство — вот он выходит из школы, оглядывается, ускоряет шаг, но тщетно: уши буравит знакомый свист, и комок земли — весело, неумолимо и метко, — влетает ему между затылком и ранцем. И это еще только начало… Сергей поежился, будто по его спине и вправду побежали холодные земляные комочки — предвестники гарантированного избиения. В ту минуту незадачливый учитель истории готов был признаться себе, что он боится и ненавидит своего давнего тирана-одноклассника все той же детской бессильной ненавистью, и стоит тому появиться, как Сергей опять останется в дураках… Ну, нет, Сергей больше не останется в дураках!! Только появись, краснорожий ублюдок! Еще посмотрим, кого придется откачивать!! Но время шло, а краснорожий Колесов не появлялся. Постепенно Сергей, все больше и больше погружаясь в трусливую тоску, понял, что самый лучший выход для него — все-таки не ждать предполагаемого противника, а оглянуться, ускорить шаг и побыстрее смыться с вокзала. Ну да, просто пойти в город и пове… селиться. Давненько он себе этого не позволял… И Сергей совсем уж собрался оставить в славном городе Бредыщевске большую часть своих дорожных накоплений, как вдруг… — Не могу ли я чем-нибудь вам помочь? — раздался рядом неожиданный голос. Сергей вздрогнул, поднял голову и увидел прямо перед собою, а точнее, над собою, массивную фигуру мужчины лет сорока пяти. Незнакомец, внимательно и как будто дружелюбно улыбаясь, нависал над скамейкой и рассматривал Сергея. Он, разумеется, не имел ничего общего с Сашкой Колесовым, но от его улыбки Сергею стало не по себе. И в самом деле, несмотря на, кажется, вполне доброжелательное лицо, мужчина выглядел как-то странно, чтобы не сказать подозрительно. Весил он по меньшей мере килограммов девяносто, и уже одно это заронило в шестидесятикилограммовом Сергее чувство, похожее на тревогу. Тем более, что, несмотря на столь примечательные габариты, незнакомец не был полужидким толстяком. Скорее, он был похож на удачливого боксера-тяжеловеса, хохмы ради напялившего потасканный черный свитер и вытертые джинсы. Джинсы эти были заправлены в высокие грубые ботинки, какие Сергей видел лишь по телевизору, у «зеленых беретов»… Впрочем, навряд ли незнакомец был боксером. Боксеры не носят длинных волос, а у этого — густые черные патлы почти до плеч… Сергей косился на улыбающегося незнакомца, и его тревога перерастала в привычную инстинктивную неуверенность, какая возникала у него всякий раз, когда он чувствовал, что имеет дело с человеком, объективно более, чем он, приспособленным занимать лишнее место на Земле. Глаза у учителя истории низенько забегали, не смея подняться выше уровня шеи страшного незнакомца. Правда, иногда, несколько осмелев, они останавливались на его подбородке, украшенном броским кривым шрамом. О том же, чтобы ответить на заданный вопрос, не было и речи. Наконец, собеседник соскучился и как будто сжалился над Сергеем: — Я слышал, Вы тут расспрашивали про деревню Осины. Не знаете, наверное, как туда добраться?… — А Вы знаете? — хрипло мяукнул Сергей и вмиг сжался, будто ожидая наказания за этот непочтительный ответ вопросом на вопрос. Наказания, впрочем, не последовало: — С автовокзала езжайте сто пятым автобусом до Больших Холмов, а оттуда — пешком, в сторону Октябрёвки, километров шесть-семь. И будут Вам Ваши Осины. У меня у самого там знакомые обитают… Сергей хотел поблагодарить незнакомца, но вдруг что-то заставило его еще ниже опустить глаза. Он тут же поднял их, но перед ним уже никого не было. Неожиданного подсказчика словно сдуло. ГЛАВА ПЯТАЯ