[1]Габриэль Николя де ла Рейни – первый глава полиции Парижа (в должности «генерал-лейтенант», учрежденной Людовиком XIV). Ла Рейни раскрыл заговор де Рогана против короля и нашумевшее «Дело о ядах», когда была арестована и казнена маркиза де Бренвилье – знаменитая французская отравительница, и в котором была замешана сама маркиза де Монтеспан. Глава XVI. Там, где молятся короли Спустя месяц Софи смотрела на старинную церковь Сен-Жермен-л’Оксерруа – великолепнейший образец готики, очаровывающий своей внушительной и мрачной красотой. Расположенная прямо напротив Лувра со стороны, противоположной арке Карузель, эта церковь завораживала, буквально заставляя каждого, кто впервые видел ее, остановиться и полюбоваться. Сюда ходили на молитву все французские короли[1]. В этот час, в лучах игривого и легкомысленного солнца, готические стены приобрели странное, удивительное очарование. – Мадемуазель де Вард, прием уже начинается, – лакей учтиво замер поблизости. Софи отвернулась от окна, подхватила юбки и поспешила в зал. Сейчас состоится церемония награждения особо отличившихся военных, а затем начнутся празднества, посвященные очередной победе французов над голландской армией. Взяв под руку Ману, Софи улыбнулась девушке. Она с трудом уговорила юную японку поехать с ней, поскольку та ни за что не стала бы напрашиваться в высокое общество придворных красавиц и повес, и даже перестала бы себя уважать из-за этого. Поэтому мадемуазель де Вард пошла на хитрость – попросила княжну о помощи, сказав, что нуждается в поддержке и даже, возможно, защите. Японка в национальном наряде выглядела прелестно и очень колоритно. И к тому же Мана прекрасно владела кинжалом и легким мечом, поэтому в случае чего могла выступить не только в качестве компаньонки, но и телохранительницы. Рассмотреть церемонию награждения девушкам не удалось. Тщетно вытягивая шею и приподнимаясь на мысочках, Софи пыталась увидеть короля, что-то торжественно говорящего в другой части зала, а потом, поискав глазами мать, но так и не обнаружив ее, оставила попытки вникнуть в происходящее. – Пойдемте лучше в парк, – предложила мадемуазель де Вард своей спутнице. Мана радостно кивнула. Люди бросали на нее взгляды и ей это не нравилось. Кажется, все ожидали от японки очередного представления со стрельбой из лука или другой подобной выходки. – Расскажите мне, во что вы верите, – неожиданно обратилась к княжне Софи, помогая себе жестами и мимикой. – Кому поклоняетесь? Японка ее поняла. – Природе, – просто ответила Мана, указывая в сторону деревьев и кустарников. – Природе? – усмехнулась мадемуазель де Вард. – Природным явлениям. Их силе, – уточнила японка. – Мы верим, что все вещи имеют свою духовную сущность. Камень, дерево, гора… Мы почитаем Солнце, точнее богиню Аматэрасу. Хотите, я расскажу легенду о ее рождении? – Может быть, позже. Прогулка по парку вскоре наскучила юной барышне. Софи вдруг схватила подругу за руку, чтобы ускорить ее семенящий шаг. – Идемте в одно место… Наша церковь. Там мы возносим молитвы Богу. Мана слегка нахмурилась, но последовала за француженкой. В церкви было тихо. Поэтому даже легкие шаги были отчетливо слышны. Когда мужчина, стоящий вблизи от алтаря, оглянулся, Софи остолбенела. Уйти теперь было бы нелепо. На нее смотрел Ивон де Жонсьер. Карие глаза девушки, обрамленные темными густыми ресницами, вспыхнули смущением, на щеках появился румянец. Она, наконец, увидела того, кого и жаждала, и боялась встретить. Шевалье в парадном военном костюме стоял перед ней невозмутимый и суровый. Ивон окинул ее холодным взглядом и вместо того, чтобы почтительно поцеловать руку, сухо бросил: – Здравствуйте, мадемуазель де Вард. Она заметила поблескивающую на его груди награду. – Поздравляю вас, – сказала Софи. – С чем? – Ивон недовольно скривился. – С орденом, на который я выменял свою руку? В то время как ее лицо было открытым, участливым и доброжелательным, на его лице нельзя было прочесть ничего, кроме равнодушия. Шевалье стал смотреть куда-то в сторону. Перед глазами пронеслось пережитое. Тусклый свет, пыльное полотно палатки над головой, остаток руки перетянут жгутом выше локтя, нестерпимо хочется пить… Ад… Еще утром все было иначе. Он был здоров, привлекателен, казалось, что он все может и никакие серьезные беды его не коснутся. А немного погодя – неожиданная атака голландцев, которые в агонии безысходности собрали в кулак все силы и нанесли удар по французским частям. Еще немного, и от осколка мог быть убит или ранен маршал Тюренн. Ивон и не помнил, как оказался рядом с командиром, как оттеснил его, почти закрыв собой. И вот теперь этот молодой мужчина, для которого еще недавно были открыты все двери мира, искалечен, и вся его жизнь разрушена. Онане будет прежней, как и он сам. Что ему осталось? Нужно попытаться обрести смысл жизни и найти в чем-то или ком-то радость, чтоб было, за что держаться после такой потери. Так ему говорил военный доктор (которого солдаты, не кривя душой, называли богом на земле), а еще друзья-сослуживцы и пожилая нянечка в госпитале. Сам же он был уверен, что все лучшее осталось позади и в будущем не будет ничего хорошего. Жонсьер медленно, очень медленно зашагал к выходу, но девушка его остановила. – Я хотела познакомить вас с княжной Манами Иоири… – Так это она? Слышал, девчонку отметелили, как щенка. Софи внутренне порадовать, что Мана плохо понимает французский.8b304d – Зачем вы так, – тихо сказала мадемуазель де Вард. – Я думала, война сделала вас благороднее. – Война – не учитель хороших манер. Скорее наоборот. Ни капли не изменившись в лице, Ивон снова безучастно отвел взгляд в сторону. Девчонка опять выказывала ему знаки внимания и, очевидно, считала, что он должен быть от нее без ума, потому что по-другому просто невозможно. Даже сейчас хоть и держалась с достоинством, гордо, но все же скрыть свои истинные чувства ей было не под силу. А ему было почти необходимо причинить ей боль, словно в отместку за все, что с ним произошло. Его даже удивляла эта безответная привязанность к нему после всех его гадких поступков. Мана отошла от них. Девушка с интересом рассматривала старинные витражи и не могла слышать их слова. Но Софи на всякий случай оглянулась по сторонам, чтобы убедиться, что свидетелей у их разговора нет, и, заметно нервничая, поправила кружевную накидку, покрывавшую ее каштановые волосы. Ее щеки лихорадочно пылали, пальцы робко теребили то сережки, то воздушную отделку юбки. Ивон передумал уходить, и в ожидании ее дальнейших действий испытывающе глядел на девушку. Та покусывала нижнюю губку. Даже погруженного в собственное отчаяние, злого на всех и вся Жонсьера такой ее вид заставил на секунду поддаться очарованию. – Ваши рассуждения о войне глупы. Вы понятия не имеете… – снова заговорил Ивон, но мадемуазель де Вард его перебила. – Вам очень тяжело сейчас, – пролепетала она. – Но я хочу, чтоб вы знали. Вы не стали хуже. Я… – Что? – он ожидал продолжения. – Я… Ничего, – Софи стушевалась, передумав продолжать фразу. Теперь она решилась поднять глаза, но смогла посмотреть только на его точеный подбородок. Ивон несколько минут пребывал в замешательстве, а потом вдруг снова разозлился. – Не морочьте мне голову, – раздраженно бросил молодой человек, после чего вышел. Стук его каблуков гулом отозвался под сводами церкви. Домой Софи ехала расстроенная этой встречей с Жонсьером и их странным общением. Она снова выглядела глупо и вела себя с ним как ребенок. Девушка вспомнила утренний разговор с отцом, решившим, что дочери пора распрощаться с девичеством. – Я не хочу замуж! – Какие еще будут капризы? – холодно осведомился тогда граф де Вард. – Это не каприз! Я не выйду замуж за не любимого, каким бы знатным он ни был! Ихара все также нес свою службу в качестве личного рыцаря маркизы де Монтеспан. Но вызывали его теперь гораздо реже. А скоро двор должен был отправиться в Версаль на все лето. Речи о том, чтобы самурай и там продолжал быть телохранителем фаворитки, пока не шло. Но сегодня юноша с самого утра был во дворце. Надеясь, что он уже вернулся, Мана в поисках друга отправилась в сад. После истории с украшением княжна не разговаривала с самураем, но это не мешало ей наблюдать за ним издалека. Однако едва она зашла за угол, как увидела Шинджу. Тетка согнулась пополам и ее нещадно рвало. Княжна тут же отступила назад и стала наблюдать. Неужели Шинджу беременна? Или отправилась чем-то? Позже госпожа Хоши уехала к де Ла Рейни. Дело в том, что отец Софано и отец Таль, а также их сообщники во Франции были схвачены и подвержены пыткам. Члены японской делегации также допрашивались. Шинджу побывала на встрече с главой парижского сыска уже несколько раз. Из-за всего этого сильно затянулось время, отведенное на переговоры с посланниками Токугавы. Когда японка вернулась, расстроенная и явно пребывавшая в нервозном состоянии после беседы с полицией, племянница заглянула к ней в комнату. – Что говорят полицейские, Шинджу-сан? Зачем вам нужно ездить на эти допросы? – участливо поинтересовалась девушка. – Какое тебе дело, Манами? – недовольно ответила дама, сидя перед зеркалом и стирая с лица краску. Ну вот, их добрым отношениям снова пришел конец! Мана, кажется, неимоверно раздражала тетку одним своим присутствием, и та хоть и делала иногда вид, что добра к племяннице, в остальное время не скрывала своего истинного отношения. – Одно могу тебе сказать, наше положение здесь очень шатко. Твое в том числе. Ты правильно сделала, что решила вернуться в Японию. – Вы ведь тоже поедете… Или думаете, хорошенький европейский младенчик поправит ваши дела? – парировала княжна. После этих слов Шинджу резко повернулась к ней и сильно побледнела. Выходит, Мана попала в точку. Но от кого? Что если от Ихары? Скорее всего. От кого же еще могла понести ее тетушка? ______________________ [1]Дворцовая церковь Сен-Жермен-л’Оксерруа, расположенная возле Лувра, сыграла большую роль в истории Франции. На протяжении нескольких столетий была придворной королевской церковью, во время религиозных войн ее колокол подал сигнал к началу Варфоломеевской ночи. Глава XVII. Версальские драмы (начало) Как известно, в XVII веке брак являлся в первую очередь, деловой сделкой, а не союзом по любви. Поэтому среди дворян были популярны шутки о взаимной любви супругов, как о чем-то редком и даже диком для приличного общества. Адюльтер же вообще был чуть ли ни само собой разумеющимся явлением и его практически не скрывали. Бывало, что жены, выданные в юности за стариков, могли открыто заводить любовников, а мужья, которым наскучила супруга, проводили ночи то у одной, то у другой любовницы. Мало того, внебрачных детей, нередко становившихся плодами таких отношений, отцы могли признавать своими и не скрывать от общества. Быть бастардом какого-нибудь принца или герцога – судьба в то время даже завидная.