Она не бедняжка! Она генератор мыслей и идей. Они видят успешную женщину и ничего о ней не знают, не представляют, сколько пришлось трудиться, чтобы добиться высокого положения в обществе. Им не понять, почему она стала такой. Они не имеют представления, каким было ее прошлое, что ей пришлось пережить. Никто не знает ее по-настоящему. Это ее-то жизнь пуста? Считают ее одинокой и несчастной? Они ошибаются. Они… Ошибаются ли? На Гейл хлынул поток ледяного воздуха, вспыхнул яркий свет. Заданный Рошель вопрос эхом пронесся в голове: «И вы никогда не испытывали сожалений?» Внутри зародилась мелкая дрожь, она росла, сотрясала все тело изнутри и рвалась наружу. Она не сожалеет. И никогда не сожалела. Сожаление — бесполезное чувство, кузен вины. Ни тому ни другому в ее жизни нет места. Дрожь не проходила. — Мы забираем ее в реанимацию. К дрожи добавилась невыносимая тяжесть в груди. Неужели они так и не убрали шкаф с ее пострадавшего, измученного тела? Нет, дело не в нем. Эта тяжесть была внутри, не снаружи. Сердце? Нет. Боль не физическая. Это боль душевная. — Пульс участился. Разумеется, участился! Виной тому эмоции и чувства, они всегда мешают. Именно поэтому Гейл никогда не пускала их в свою жизнь. Непонятно, кто впустил их сейчас, определенно, не она сама. Должно быть, пролезли в дырку в черепе. — Возможно внутреннее кровотечение. Если дома о ней некому позаботиться, ее точно примут в больнице. Ее положат в больницу потому, что в ее жизни нет никого, кроме работы и Пуччини. Но они не смогут принести ей стакан воды, не придут проверить ночью, жива ли она. Дух, запертый в теле, теперь покрытом синяками и ранами, подталкивал сделать то, чему она учила других, — признаться себе, какова ее жизнь на самом деле. Глава компании, владеющая квартирой в Верхнем Ист-Сайде с антикварной мебелью и предметами искусства, обеспеченная финансово до конца дней. При этом рядом нет ни одного человека, готового быстро приехать, когда ей плохо. Коул не в счет. Да, он здесь, но только потому, что ему платят. Она нелюбима. До нее никому нет дела. Ни один человек, услышав о произошедшем, не подумает: «О боже, бедная Гейл!» Никто не станет звонить флористу и заказывать для нее цветы. Ни одной живой душе не придет в голову оставить у ее двери горшочек с запеченным мясом или позвонить, поинтересоваться, чем ей помочь. Она совсем одна в этой реальности, которую сама создала. Совсем одна, абсолютно одна. Гейл стало ясно, почему люди часто не желают копаться в своей жизни: в этом нет ничего приятного. А что сделала она? Выбрала такую жизнь сама, сама устроила все так, как хотела, а теперь недовольна, какой она получилась. Гейл будто прозрела. По-настоящему. Что, если она ошиблась и выбрала не тот путь? И методы, рекомендованные в книгах, тоже неверные? Необходимо отменить публикацию книги, сказать издателю, что она хочет все переосмыслить и переписать. Как можно допустить выход произведения под названием «Новая сильная ты», если она лежит на полу, дрожа, как раненое животное? Гейл попыталась открыть рот и выдавить из себя несколько слов. — Она зашевелилась. Пришла в себя! Гейл, Гейл, вы меня слышите? Да-да, она его слышит. Она нелюбима, но не глуха. Сделав усилие, она открыла глаза и увидела врача в форменной одежде и рядом встревоженного Коула. Затем оператора и Рошель, что-то торопливо писавшую в блокноте. «Использует возможность на полную», — пронеслось в голове. Девушка усвоила услышанное от нее и пытается изменить свою жизнь. Вспышка в голове — еще одно озарение. Кто сказал, что изменить жизнь можно лишь однажды? Люди же делают ремонт в доме часто, верно? Пусть вы несколько десятилетий жили с белыми стенами, но это не значит, что однажды нельзя решиться и покрасить их в зеленый. Если жизнь перестала нравиться, надо все менять. Она не сожалела о том, что делала, но сожалела о том, что из этого получилось. Возможно, ей удастся вновь изменить все к лучшему. Возможно, еще не поздно восстановить разрушенное. Но первый шаг должна сделать она. — Дочь… — Звуки сформировали слово. — Позвоните… моей дочери. От нее не укрылось, как побледнел Коул. — Травма головы оказалась серьезнее. Она, должно быть, бредит. Может, у нее амнезия? Врач нахмурился: — Что вы такое говорите? — У ГМ нет дочери. Гейл вспомнила, как малышку впервые положили ей на руки, как она вдруг осознала ответственность за жизнь и благополучие этого крошечного существа, еще не подозревающего, что ждет его впереди, сколько трудностей предстоит преодолеть. Она сама не смогла бы выстоять в жизни, скорее всего, сдалась бы, но выдержала ради дочери. Как можно сдаться, если надо защитить свое дитя? Она бы с радостью поставила вокруг дочери железный забор и пустила по нему ток, чтобы никто не мог подойти к ней и навредить. — Гейл, вы знаете, какой сегодня день? Она отлично знала — день, когда она впервые усомнилась в верности всего, что делала, день, когда она осознала, что сомнение способно причинить боль несравненно большую, чем удар по голове и сломанные ребра. Как же так вышло, что она всегда поступала неправильно? Гейл собралась с силами и произнесла: — Позвоните моей старшей дочери. Вдруг ей суждено умереть, так ничего и не исправив. — Старшей? — нервно переспросил Коул. — У нее нет и одной дочери, не говоря уже о нескольких. Мисс Митчелл… Гейл… Сколько сейчас вы видите пальцев? Сколько я показываю пальцев? Гейл захотелось тоже показать ему палец. Один. Средний. — Позвоните дочери. — Она не бредит и ничего не путает, — подала голос Рошель. — У ГМ две дочери, но они в ссоре и не общаются. Я детально изучила ее биографию перед интервью. Не общаются? Нет! Это не так. Да, они некоторое время не виделись, может, пару лет. Ладно, не пару, а лет пять… Точно сейчас не скажешь. Но она хорошо помнит их последнюю встречу. Стоит подумать об этом… Нет, лучше начать убеждать себя не думать, ведь сердце сразу сжимается от обиды и боли. Гейл не считала себя виноватой, она все делала для своих детей. Все в жизни она делала только для них. Работала, чтобы стать лучшей мамой на свете. Уделяла много времени тому, чтобы девочки были готовы к самостоятельной жизни в этом мире. Переживала, как любая мать, когда они совершали ошибки. Постоянная тревога за них мучила Гейл, но стремление всегда все держать под контролем — никогда. Она сделала все, что смогла. Не ее вина, что дочери предпочли придуманный мир реальному. Не ее вина, что они не оценили, как хорошо мать подготовила их к взрослой жизни. Да, отношения их были напряженными, но нельзя сказать, что они совсем не общались. Устрашала лишь одна мысль об этом, она царапала острыми краями и приводила в ужас. Больше остальных, похоже, был потрясен Коул. — У нее есть дети? Значит, у нее был… я имел в виду, она… Он шокирован тем, что у нее были отношения с мужчиной? Как прискорбно. Похоже, личный помощник действительно считал ее роботом. — Хорошо. Если вы требуете, мы свяжемся с вашими детьми, — выдавил из себя Коул. — У вас есть номера их телефонов, мисс Митчелл? Саманта наверняка сменила номер. Сама она не звонила, потому неизвестно, как с ней связаться. Гейл ждала, что дочери позвонят и попросят прощения. Дни ожидания превратились в недели, потом в месяцы. Внезапно ей стало невыносимо стыдно. Что же она за мать, если дети не желают с ней общаться? Если она откроет присутствующим правду, врачи могут не захотеть ей помогать. Вместо ответа Гейл тихо застонала. — Ей трудно говорить. Мы можем сами найти их номера? — Уже ищу, — произнесла Рошель, не отрываясь от экрана телефона. — Одну из дочерей зовут Саманта. Гейл застонала громче, когда ее перекладывали на каталку, что вызвало стоны ужаса сотрудников. Коул взял телефон и тоже принялся искать. — Есть Саманта Митчелл в Нью-Джерси. Комедийная актриса. Нет, это не она. Намекает, что у нее отсутствует чувство юмора? Его наличие не предусмотрено в ДНК? — Саманта Митчелл, Чикаго… Саманта Митчелл, выгульщик собак, Огайо… Саманта Митчелл, генеральный директор туристической фирмы, Бостон… — Он перевел взгляд на издавшую нечленораздельный звук Гейл. — Это она? Она руководит туристической фирмой? Но почему Бостон? Саманта переехала? Не разговаривает с матерью, так еще и не желает однажды столкнуться с ней на улице? Нельзя обращать внимание на боль. Надо быть сильнее. Дети стали ее разочарованием, что ж, это факт, его надо признать. Простить и жить дальше. Она непременно так сделает. Ужасно, что их сейчас нет в ее жизни, нельзя было доводить отношения до полного разрыва. Кстати, Коул сказал, что она генеральный директор. Истерзанная страданиями душа встрепенулась от радости и гордости. Молодец, девочка! Так держать! Саманта не желала признать, как много качеств унаследовала от матери. Гейл покатили к лифту через весь офис, и она мельком смогла разглядеть потрясенные лица сотрудников. За все годы работы в «Митчелл и партнеры» они никогда не видели ее растерянной и слабой, как сейчас. Причина не в травме головы, даже не в том, что оператор снял все на камеру, а в газетах могут появиться заголовки не менее болезненные, чем падение. Гейл ранило то, что чужой человек будет звонить Саманте. А та, возможно, даже не ответит. Саманта