Ди‑Эй обвила руками шею Мэтта. Он что‑то говорил Калли, но она не могла понять ни слова. Она так устала… — Пойдем, Ди‑Эй. Мэтт повел ее к дверям, крепко держа за талию. У входной двери он снял ее пальто с крючка, надел на нее один рукав, потом другой, застегнул все пуговицы, потом завязал пояс. Сквозь слезы Ди‑Эй разглядывала его сосредоточенное лицо. Он взял ее за руку, вывел на улицу, повел к своей машине, помог сесть. Захлопнул дверь, включил печку, откинулся на сиденье и, наконец, посмотрел ей в глаза. Он смотрел на нее и молчал. — Куда мы едем? — спросила Ди‑Эй. — Никуда. Ты еще должна напечь пряников и кое с кем познакомиться. Она не хотела никаких пряников и никаких знакомств. — Если ты не заметил, я сейчас не в лучшей форме. — Это все из‑за меня. Прости, Ди‑Эй. — Я хотела бы сказать, что все в порядке, но это не так. Напрасно ты приехал. Мы можем сейчас поцеловаться, сделать вид, что помирились, но это не уничтожит ту дистанцию, которую ты между нами установил. — Я не хочу больше никакой дистанции. Я хочу быть с тобой. Боже, если это шутка, то она убьет его. Если он сейчас удержит ее, а потом все пойдет по‑прежнему, у нее уже не хватит сил уйти. Мэтт взял ее холодную руку и поцеловал в ладонь. Его губы дрогнули в улыбке. — Ты сладкая. В прямом смысле слова. — Мэтью. Это прозвучало как мольба. Она просила его объясниться или уйти. Мэтт откинулся на спинку сиденья, прижал ее ладонь к губам и зажмурился. Когда он снова открыл глаза, Ди‑Эй все по ним поняла. — Я хочу большего, Дилан‑Энн. Я хочу все. Ди‑Эй смотрела на него, желая и боясь услышать продолжение. И еще она боялась, что все это ей только снится. — Пожалуйста, не говори того, от чего потом откажешься, — прошептала Ди‑Эй. — Пожалуйста, не удерживай меня, если собираешься снова уйти. Он гладил ее по лицу, по шее, по губам. — Я не уйду, Дилан‑Энн. Обещаю тебе. Она хотела поверить ему, но чувствовала себя так, будто идет по тонкой жердочке над страшной пропастью и эта жердочка вот‑вот сломается. — Я хочу быть с тобой, Дилан‑Энн, потому что ты единственный человек, с которым моя жизнь обретает смысл. Сейчас Рождество, и, хотя ты его не любишь, это время чудес. Ты мое чудо, знай это. Я хочу жениться на тебе, завести с тобой детей, спать с тобой, ссориться с тобой, любить тебя всю оставшуюся жизнь. Мне нужна только ты. — Мэтт помолчал, перед тем как продолжить: — Будь моим подарком на Рождество. Затем Мэтт произнес слова, которые она ждала больше всего: — Я люблю тебя, Дилан‑Энн. Ты для меня центр вселенной. Все страхи, терзавшие ее на протяжении многих лет, отступили. Слезы заструились по ее лицу, но она их не замечала. Мэтт хорошо знал ее, поэтому просто ждал, когда она наплачется. — Ты уверен? — спросила Ди‑Эй сквозь слезы. Мэтт улыбнулся. — Что я люблю тебя? Да. Что я никогда тебя не покину? Да. Что ты моя единственная? Да. — Я не знаю, что сказать, — прошептала она с улыбкой. — Тогда позволь говорить мне. Мы поженимся, и чем раньше, тем лучше. Я пока не понял, как мы будем жить на два континента, но я уверен — мы что‑нибудь придумаем. И мы будем проводить много времени вместе, это не обсуждается. Мы больше не будем разлучаться на многие месяцы, мы найдем решение. Может быть, будем жить часть времени тут, часть времени в Гааге. Но мне не важно, где мы будем жить, главное, что мы будем вместе. Ди‑Эй почувствовала, что ее слезы высохли. Она хотела ответить ему, но Мэтт ее опередил: — Я не знаю, насколько хорошим мужем и отцом я буду, у меня нет достойных примеров для подражания, но я буду стараться, клянусь тебе. Я никогда не буду обманывать тебя, и ты всегда будешь центром моей вселенной, я обещаю. Но этого Ди‑Эй не могла от него требовать. У него была дочь, и она должна быть для него на первом месте. Это был первый шаг к тому, чтобы стать хорошим отцом. — У тебя есть Эмили, Мэтт. Я понимаю, что она должна быть для тебя важнее всего. — У Эмили уже есть отец, Ди‑Эй, и семья, которую она обожает. И это очень хорошо, я рад этому. Но я хочу свою семью, нашу семью. Я хочу стать лучше, ответственнее, и, уж конечно, я хочу, чтобы мы были лучшими родителями, чем наши. Ты хочешь пройти все это вместе со мной? — спросил он голосом полным надежды. Ди‑Эй медленно кивнула, пристально глядя на него. — Я тоже хочу ребенка, Мэтт, может быть, двух. Но до этого я хочу, чтобы мы научились жить вместе. Я хочу быть твоим светом, когда у тебя в глазах потемнеет от всяких международных преступлений, твоим убежищем, когда вокруг тебя все будет рушиться. Это будет сложно, потому что жизнь — тяжелая штука, но если мы будем крепко держаться друг за друга и наших детей, то у нас все получится, мы справимся с чем угодно. Мэтт прислонился лбом к ее лбу, она чувствовала его дыхание на губах. — Я люблю тебя, Дилан‑Энн. Это были самые прекрасные слова, которые она слышала в жизни. — Я люблю тебя, Мэтт! — Ты хочешь выйти за меня замуж? — Больше всего на свете, — прошептала Ди‑Эй. Губы Мэтта наконец встретились с ее губами. — Знаешь, я, кажется, передумала насчет Рождества. Замечательный праздник! Мэтт рассмеялся. Смех у него был низкий и очень сексуальный. Ди‑Эй почувствовала себя самой счастливой женщиной на свете оттого, что будет слышать этот смех всю свою жизнь. Она отстранилась и посмотрела на Мэтта. Она хотела рассказать ему, что он сделал ее очень счастливой, но внезапно почувствовала, что у нее нет слов. Мэтт понимающе улыбнулся. — Я знаю. Голова кругом, да? Ди‑Эй кивнула: — Я чувствую себя потрясающе, фантастически! Мне тесно в своей коже, в этом автомобиле. Я чувствую себя так, будто весь мир могу обнять. И теперь никогда ничего не будет прежним. Мэтт поцеловал ее и поразился новому ощущению теплоты, уюта, надежды. Он целовал ее медленно, мягко, его губы говорили Ди‑Эй, что она любима, что она больше никогда не будет одна. Что он всегда, всегда будет рядом с ней. Это было настоящее рождественское чудо! Его язык скользнул между ее приоткрытыми губами. Его поцелуй теперь был совсем другим — требовательным и властным. Ди‑Эй не имела ничего против, потому что это было его право. Она принадлежала ему полностью и навсегда. Ди‑Эй не знала, сколько времени прошло, но, когда в окно машины постучали, его рука была под ее бюстгальтером, а брюки расстегнуты. Слава богу, стекла были тонированные. Мэтт недовольно нахмурился, а Ди‑Эй, критически оценив беспорядок в их одежде, совсем чуть‑чуть опустила стекло. За окном стояли три женщины и улыбались во все девяносто шесть зубов. — Ну что? Ди‑Эй бросила взгляд на Мэтта, который откинулся на спинку сиденья и развел руками. — Что «что»? — спросила Ди‑Эй невинным голосом. — Клянусь, я убью тебя, — пообещала Джули. — Вы снова вместе? Ди‑Эй кивнула: — Да. В некотором роде. Дарби нахмурилась и приготовилась кинуться на защиту подруги. Она наклонилась к окну и в упор уставилась на Мэтта. — Клянусь, Эдвардс, если ты думаешь, что тебе удастся сбежать, я распилю тебя циркулярной пилой. Причем тупой. Мэтт поднял бровь и улыбнулся Ди‑Эй. — Хочешь быть подружкой невесты, Дарби? — Если ты думаешь, что я позволю тебе и дальше быть залетной пташкой в ее жизни, то… — продолжала Дарби, но вдруг застыла с открытым ртом. — Что ты сказал? Вы женитесь? Когда? Серьезно? Мама, Джули, они помолвлены! Вы когда‑нибудь выйдете из этой проклятой машины?! Ди‑Эй засмеялась, взглянула на штаны Мэтта, увидела, что он успел привести себя в порядок, и сказала: — Наверное, нам нужно вернуться. Они не оставят нас в покое. Пока мы все не расскажем. Мэтт погладил ее по щеке. — Я знал, что они входят в комплект, так что я не против. К тому же я хочу познакомить тебя с Эмили, а она в кофейне. Ди‑Эй чуть не подпрыгнула на сиденье.