Я все еще слышу, как он звал меня, когда его забирали. Я снова включаю компьютер — чтобы выйти из своих аккаунтов. Закрывая окошко, замечаю, что, пока я здесь, мое видео посмотрели еще сотни раз. И тогда я поняла, как сформулировать, ради чего все это. Суббота, ночь Сидя в безопасности, в фургоне, я обдумываю, как мне выходить из ситуации. Планирую свою месть. Свой лучший конечный результат. Я знаю, как ездить на автобусе бесплатно. Я проделывала это не раз. У нас в школе висят плакаты о местах, где выручат, если попадешь в трудное положение. Тебя туда всегда пустят, и будешь в безопасности. Опознавательный знак — наклейки, на которых изображено что-то вроде большой взрослой пухли, обнимающей пухлю поменьше. Такие наклейки есть во всех автобусах. И однажды, когда мне нужно было попасть в другую библиотеку, не ту, что рядом с домом, я проверила свою гипотезу. Дверь, на которой была наклейка с пухлыми человечками, открылась, и я встала на нижнюю ступеньку. Посмотрела снизу вверх на водителя, стараясь казаться младше, чем я есть: — Простите, у меня нет денег, но за мной все время ходит какой-то странный дядька в длинном пальто. Я только хочу, чтобы он от меня отстал. Можно я проеду немножко, чтобы позвонить маме из безопасного места? Водителем был крупный мужчина в накрахмаленной голубой рубашке: — О чем речь, девчоночка! Проходи в салон. Он улыбнулся мне, я улыбнулась ему. Он передал кому-то по рации обо мне и моем мифическом извращенце. Я проехала шесть километров и помахала ему рукой на прощание. Через пару часов я провернула то же самое с другим водителем — пожилой леди с длинными лиловыми ногтями. Она так волновалась, вглядываясь в тень библиотечного фасада в поисках моего вымышленного злодея, что мне стало почти стыдно за вранье. В общем, чтобы добраться до полицейского участка, я могу воспользоваться доверчивостью славных людей, работающих в таких безопасных местах. Оставлю записку для Энди у дежурного и быстро уйду, пока никто меня не заметил. Сейчас больно даже просто думать об Энди. А по ночам я только о нем и думаю. Так странно спать, когда никто не сопит рядом и ни с кем не стукаешься коленками. Интересно, кто о нем заботится, кто проверяет, делает ли он уроки. Я думаю о его сломанном переднем зубе и вампирской улыбочке. Раньше он выглядел нормально. У него прямые волосы, и каждый месяц я подстригала их машинкой. Его могли бы усыновить. Но этот зуб… Вот как он сломался. Обычно по ночам было тихо. Мы с Энди у меня на кровати-чердаке, мама либо на диване, либо где-то не дома. Если она будила нас посреди ночи, я знала, что сейчас будет что-то ужасное. В ту ночь мы проснулись от ее воплей. Слов не помню, помню только, что это было громко и что я резко села в кровати, Энди просыпался медленнее. Помню, как моргала в темноте нашей комнаты и видела свет в коридоре. Я сидела так секунду, пытаясь понять, в чем дело. — Вставай. Доставай пылесос. Мама была в спальне. Спустившись на ступеньку вниз, в ее комнату, я сразу почувствовала, что на полу вода. По меньшей мере несколько сантиметров глубиной, и это было еще до протечек в ванной, до того, как кроме ковра на полу появились газеты. Я побежала по коридору, Энди за мной. Моющий пылесос был в коридоре в стенном шкафу, под коробками с каким-то хламом. Она купила его на гаражной распродаже после того, как в очередной раз протекла ее кровать. Водяные матрасы — худшее изобретение всех времен. Я поставила коробки в воду, даже не подумав, что они испортятся, и вытащила пылесос. Зашла в мамину комнату, Энди стоял там и смотрел, как из недр ее кровати льется вода. Одеяла были свернуты и сложены у изголовья, но уже успели промокнуть. Вода все текла. Непонятно, откуда именно. Мама вырвала провод у меня из рук и воткнула в розетку: — Включай уже эту штуку, пока мы не затопили весь дом. — Мне положить шланг на кровать или… — На пол. Наверное, я не до конца проснулась, но сделала, как мне сказали. Я опустила трапециевидную насадку пылесоса прямо в воду у своих ног и нажала кнопку включения. Пылесос заполнился очень быстро, он с таким шумом всасывал воду, что невозможно было разговаривать. Мама осматривала кровать в поисках дыры, расшвыривая все попадавшееся под руку. На одном краю кровати лежали книги, скомканные бумажные салфетки, пенопластовые контейнеры из-под еды и прочий мусор. Почти все шлепалось на пол и плавало в прибывающей воде. Я подтащила полный пылесос к раздвижной стеклянной двери на задней стене маминой спальни. Открыла ее, и вода хлынула на балкон. Я сливала из бака серую воду, пока на дне не остался только осадок. Потом захлопнула крышку пылесоса и потащила его обратно. — Закрой дверь. — Но вода же вытекает… — Кто-нибудь увидит! Закрой. Она продолжала внимательно смотреть на свою кровать. Глаза прятались в глубокой тени. Она покусывала губы, и я точно знала: вот-вот отключится. Я обошла кровать и все поняла. Думаю, мы увидели это одновременно. Дыра была на том месте, где она спала. Маленькая, и располагалась внизу — вот почему вода сначала заполнила каркас кровати, а затем уже потекла со всех сторон. Круглая дырка с оплавленными краями. От сигареты. Будь у нее обычная кровать, случился бы пожар. В тот момент я окончательно проснулась. И просто взбесилась. Меня выбесило, что надо закрыть двери, чтобы всю ночь пылесосить. Меня выбесило, как она смотрела на эту дырку и ничего не делала, выпав из реальности и оставив меня разбираться со всем этим. Как всегда. — Энди, иди спать. — Мне всегда приходится за все отвечать. Всегда. Он вскинул на меня испуганные глаза. — Тебе здесь делать нечего, только под ногами болтаешься. Иди спать. Он посмотрел на маму. Она уставилась на дырку. — Быстро. Энди развернулся и ушел, шлепая маленькими ножками по воде. Я снова включила пылесос. Смотреть, что делаю, не требовалось — вода была повсюду. Я просто ждала, пока наполнится бак, и все. И в это время наблюдала за мамой. Жить с ней — как жить с чужим человеком. Она всегда была чужой, сколько я себя помню. Она почти никогда не смотрит на меня и никогда не называет по имени. Энди она называет иногда пацаном, как дворовый наркоман, для которого все дети одинаковые. Бак пылесоса снова наполнился и стал тяжелым. Я поволокла его к двери — и тут погас свет. В маминой комнате стоял старомодный светильник со стеклянным зеленым абажуром, как в библиотеке. Он стоял в углу на разбухшей картонной коробке, одной из тех, что она никогда не распаковывала. Вздохнув, я выключила пылесос. Пошла в ванную взглянуть на подсветку зеркала. Плафона не было, просто две лампочки. Не факт, что они подойдут к маминому светильнику, но вдруг. Встала на цыпочки в темноте и выкрутила одну. Вернулась с лампочкой в спальню и подошла к светильнику. Мама стояла там же, где стояла. На секунду мне захотелось сказать, чтобы она включила пылесос и сделала хоть что-то сама, но я промолчала. Подвинула к себе светильник и заглянула под зеленый абажур. Я надеялась, что просто перегорела лампочка. Дотронулась до нее, чтобы открутить, — и уже не смогла отдернуть руку. У меня сомкнулись челюсти. Руки сжались в кулаки, и их было не разжать. Ужасный гул пошел по всему телу, до самых костей. Меня пригвоздило к месту. Я кричала сквозь зубы, а левая рука колотила по светильнику против моей воли. Должно быть, Энди услышал мои крики и спустился к нам. Он выдернул провод из розетки, и все отомкнуло. Стоял и смотрел на меня большими испуганными глазами: — Лейла! Все хорошо? Все хорошо? Мне не было хорошо. Через меня все еще пробегал ток, меня трясло. Заторможенное состояние не давало ответить еще несколько секунд. На лице Энди был настоящий ужас, пока он ждал, когда я заговорю. Вот так Франкенштейн и создал монстра? — Все хорошо, Энди. Все хорошо. Я повернулась к маме: — Ты что, ничего не видела? Она подняла глаза: — Что? — Сейчас. С лампой. Ты что, не видела? — О чем ты там? Ты собираешься менять лампочку или нет? — пробормотала она. Прием, прием, как слышно? Я подняла выключенную лампу и изо всех сил швырнула в стену. Ее подставка ободрала краску и отколола кусок штукатурки. Зеленый абажур отскочил в лицо Энди. Не знаю, что это за стекло, которое не бьется, но оно не разбилось. Ни о стену, ни о зубы моего младшего брата. Я слышала, как оно ударило его и грохнулось на мокрый пол. Энди схватился руками за рот и завыл от боли. Монстр был создан. Я широкими резкими шагами подошла к нему. Левая нога горела и гудела. — Дай посмотреть. Дай мне посмотреть. Энди, дай мне взглянуть. Я должна посмотреть, что с тобой. Я пыталась убрать его руки ото рта, но он сопротивлялся. Там было крохотное пятнышко крови. Мне с трудом удалось отодвинуть его руку, и на пол вывалился кусок зуба. Большой — я даже на секунду подумала, что выбила зуб целиком. У Энди только-только вылезли первые коренные, и я навсегда испортила ему улыбку. Отколовшийся по диагонали правый передний стал похож на крохотный кривой клык рядом с обычным клыком. Лучше бы его не было вообще. — Бо-о-о-ольно, — завывал Энди тоненьким гнусавым голосом. — Больно, больно, больно, Лейла. — Я знаю. Знаю. Прости меня, Энди. Прости меня.