Я же собрал своих генералов на срочный совет. Рассказал им всё без утайки, тщательно следя за реакцией. Офигели все. Реакция была бурной и искренней. Либо предатели так ловко маскируются, что я не распознаю признаков измены. «Добро пожаловать, паранойя», — грустно усмехнулся я себе и продолжил совет. Генералы потребовали выступать прямо с утра, но я их охладил. Мне ведь жениться надо. Снова откладывать свадьбу я не собирался. Придется вот так, наспех. Сучий Мясо! Всю радость от победы и возвращения омрачил. Вот и свадьбу скомкать приходится. И так с невестой контакт не чувствуется! — Так что завтра бойцы пусть отдыхают, — невесело улыбнулся я. — Хоть день мирной жизни. «Подбили бабки» по количеству людей в каждом войске. Заметно поредели все три. Может быть, только лучники Аскуатлы не имели серьезных потерь. Раненых была просто прорва — их всех решили оставить в Уекахуа. Ну, и сам собой возник вопрос, а кого оставить для защиты? И раненых, и завоеваний вообще. — Давайте я останусь, — хмуро бросил Глыба. — Всё равно мои раскиданы и в Мангазее, и в Хокотили. У меня в строю всего 120 воинов осталось. Там они погоды не сделают. А здесь — поддержим власть владыки и Великого Змея. Идею неожиданно поддержал Черный Хвост. — Правильно. Здесь, в Толимеке важно не количество войск, а предводитель. Наш Прекрасная Слеза одним своим видом заставит сомневающихся определиться, — улыбнулся он. «А чего это они такие согласные друг с другом?..» — начал было я щурить глаза, но быстро оборвал себя и повернулся к Глыбе. — Слушай тогда мой боевой приказ! Покорить это демоново княжество! Амотлаткуа! Но! Своих людей не теряй. Здесь подготовь три сотни местных воинов. И Моччитуа пусть столько же пришлет. Да и на запад пошли гонцов — пусть Циак хоть сколько-нибудь воинов даст. Пора ему свою верность доказывать. Вот этими силами мятежников подчини. Поставь своих ребят командовать отрядами, но остальных наших побереги. Глыба кивнул. — И еще. Поговори с местными сановниками: надо по всей Толимеке разослать весть. Что за Атотолу я готов заплатить богатый дар. Стек-тла, какашут, хлопок, нефрит, обсидиан — что угодно! И кинжал тумбажный сверху! Но — за живого! Пусть так всем и передают: за мертвого Пеликана ждет всех страшная кара! — А чего так? — удивился Муравей. — Не хочу, чтобы ему свои же голову отрубили и в мешок сунули. Атотола заслуживает почетной казни. Как минимум, — подытожил я и поймал одобрительный взгляд Хвоста. А потом был тяжелый разговор с Туа-Онче. Новость «а свадьба завтра» настолько сильно ее потрясла, что даже покорно-молчаливая девушка не выдержала: — Как завтра? А как же очищение? Молитвы? Разве не пригласят на свадьбу вождей со всего княжества? Я краснел и молчал. Великий владыка мечтал поразить девчонку своим могуществом, завалить дарами, а сам даже приличную свадьбу организовать не может! Ни тачки с куклой на бампере, ни клятв под арочкой, ни даже завалящих белых голубей. Распишемся в среду, без банкетного зала. Единственное, на что меня хватило — это роскошный пир чуть ли не для всей столицы. В главном зале дворца расстелили столы для 60-ти гостей, а перед дворцом раскинули циновки на сотни желающих. Весь день десятки нанятых поварих варили, жарили, парили. Я скупил десятки уток и индеек, всё имеющееся в городке бухло. Зал был по-мещански вычурно украшен перьями, каменьями, яркими тканями. Ранним вечером на том самом помосте у священной горы местные жрецы поженили нас. Я завалил девчонку подарками, пытаясь разглядеть признаки удовольствия. Кажется, принцесса слегка оттаяла. Зал в стиле кич поразил ее до глубины души, и я уже подумал, что свадьба не такая уж и плохая. — После мы поедем в Излучное, и нас еще раз повенчают в храме Золотого Змея, — шептал я ей, как будто обещая путевку на Мальдивы. — Ты увидишь мою страну, мой дворец… Я осекся. А ведь мой-то дворец был весьма практичным обиталищем, который вряд ли вызовет восторг у принцессы. Еще всюду эти странные стулья, высокие столы. «Ладно, потом разберемся». Пир длился до глубокой ночи. Я почти не пил и посматривал, чтобы отцы-командиры тоже не увлекались. Все-таки с утра в поход. А потом нас увели в опочивальню. Для консумации венценосного брака. В комнате горели две лучины, слабо освещая довольно просторную комнату. Я снял с девушки покрывало, почувствовав, как она вся дрожит. Взглянул на худенькое тело, послушно опущенные руки, которые старательно ничего не прикрывали — и мной овладел такой стыд, что возникла угроза полного неосуществления консумации. Усадил ее на низкую грубую неудобную постель, начал бестолково шептать какие-то невнятные теплые слова. Словно, не прелюдией занимался, а утешал ее перед неизбежной операцией. Брачная ночь шла в каком-то категорически не том направлении. Наконец, мы полностью разделись, я затушил лучины и приобнял невесту. Долго гладил, легко целовал ее волосы, щеки, плечи. Распалял. Ну, себя все-таки немного распалил. Моя левая рука всё настойчивее и требовательнее ласкала маленькую крепкую грудь, щекотала мягкий животик, дерзко бродила по внутренней стороне бедер. А потом решительно их раздвинула… Секс с девственницей — это вещь, которую только с ооочень большой натяжкой можно назвать эротикой. Обилие неловких движений (усугубленных моей правой рукой), страх причинить боль, неизбежное причинение боли. А потом, я как мог, утешал девочку, гладил ее лицо, чувствуя влагу на щеках и с нетерпением ждал, когда же нас заберет к себе бог сна. А утром, едва продрал глаза, тут же кинулся прочь из спальни — собирать войска. На войну! Скорее на войну! Разговоры в тени — 9 — Как нога? Не сильно болит? — Сухая Рука подсел к костру, стрельнул взглядом, и стража из черных понимающе отошла в тень. — Терпимо, — буркнул Мясо, но невольно попытался отодвинуться назад, к камням. Сломанную ногу прорезала острая боль, и бывший казначей зашипел. Он настороженно смотрел на владыку, который словно окаменел. С ним такое бывало изредка, Сухая Рука, словно, щит незримый перед собой выставлял. Он становился молчалив, малоподвижен. И только его мерзкая скрюченная правая ручонка начинала сама собой подергиваться. Кажется, Хуакумитла сам этого не замечал. А вот он, Ннака, замечал прекрасно. И в такие моменты терпеть не мог своего венценосного друга… Бывшего друга. — Да что ты на нее уставился? — скривил рот в недоброй усмешке владыка, проследив взгляд пленника. — Тоже веришь в байки про мою убивающую руку? Прекрати! Только не ты. Ты сам помнишь, из-за чего они возникли. Ннака отрицательно мотнул головой. На всё сразу. — Значит, так, горец мой разлюбезный, — начал зло цедить слова Сухая Рука. — Я за тобой по этим треклятым горам две пятерки дней бегал… Может быть, еще столько же пришлось, если бы ты ногу не сломал, и твои же земляки тебя тут не бросили… Короче, я заслужил правду! Расскажи мне, что ты вообще тут устроил. Ннака посмотрел на Хуакумитлу. Без страха. Без раскаяния. Ногу снова прострелила боль, напоминая о воле богов. Чего уже отмалчиваться? — Что желает знать володыко? — нарочито угодливо спросил он (что ему еще осталось, кроме как поязвить напоследок?). Сухая Рука пропустил тон мимо ушей. О, он умел не поддаваться на подначки! — Давно ты начал готовить заговор? — Трудно сказать. С одной стороны — с самого начала. Я помогал людям. Кому советом, кому подарком. В какой-то момент оказалось, что многие люди мне должны. Не только простые, но и благородные. Они готовы выполнять мои просьбы. Но я ничего не просил. Я решил, что копить это полезнее, чем копить нефрит или воск. — Понятно, — что-то сам себе отметил владыка. — Что понятно? — нахмурился Ннака и тут же просиял. — А! Ты про все мои прегрешения, о которых со списком в зубах тебе сообщил этот мальчишка? Представляю, как вы ломали головы, гадая, куда же я всё это спрятал. Хотелось рассмеяться в лицо правителю, но тело не хотело смеяться. Тело ничего не хотело. Разве что унять боль в ноге. — Но я тогда не хотел устраивать заговоры. Я хотел всего лишь стать твоей Правой Рукой. Получитьто, что заслужил по праву. И по божескому и по людскому! — Мясо разволновался и понял, что это его до сих пор не отпустило… плохо. — Сколько людей я купил, чтобы они помогли уговорить тебя… Сколько долгов стребовал… Страшно представить. Вот после этого я и начал скупать всех, кого можно: и безродов, и вождей. А оцколи я давно подкармливал. Тех, на которых ты походом ходил, и где меня в плен взял. Они далеко живут, ребята Муравья до них и не добрались даже. А мои люди добирались. Подарки дарили, чтобы меня в горах добрым словом поминали. Замолчал. Владыка тоже молчал. Нехорошо так. Недобро. — Ну, и на что ты рассчитывал? Глупо же. — Ну, почему же глупо? Последние сведения о тебе, что до нас дошли: как ты за Кровавую реку ушел. И что там огромное войско неведомое. Это даже Змей не разберет, как далеко! Оттуда тебе месяц только добираться… А ведь ты мог вообще не вернуться. Времени было — что воды в Великой. И люди готовы. Правда, в Крыле мне купить удалось немногих: родственников Носача-покойника и обиженного на тебя сына Кочи. На последнего даже одних обещаний хватило. — Тогда почему ты с Крыла начал, если там был не силён? Какой же он странный, этот Сухая Рука. Обсуждает, словно Мясо не против него мятеж поднял, а будто перед ним очередная задачка, которую интересно решить. — Странно, что именно ты, владыка, не понимаешь этого. Крыло — это священное место. Место владыки и место бога. Ты можешь сколько угодно строить платформы в Излучном, вы с безумным Красным Хохолком можете сколько угодно молиться… Но вы молитесь не Золотому Змею. Великий покровитель владычного рода жил, живет и будет жить только в Крыле. Только в старом храме. И только там он может вдохнуть священную власть в нового владыку. Ннака перевел дух, откровенная речь давалась ему тяжело. Отвык он от откровений за эти годы. — Вот для этого мне и нужны были горцы — быстро занять дворец и храм. Затем я должен быть обрести дыхание Змея, подчинить себе Крыло и округу, набрать ополчение, захватить Излучное, опрокинуть лживый алтарь, но… — Но что-то пошло не так, — помог пленнику продолжить Сухая Рука. Проклятье, как же он спокоен! — Сначала всё испортил старый жрец, — вздохнул Ннака. — Он заперся в самом храме. Божьи люди окружили надстройку и собирались умирать, но не пускать меня внутрь. А Ецли-Ицла сидел внутри день за днем, пил кровь пополам с какашут, вдыхал дым от мудрых трав и упорно молчал. Ни да говорил, ни нет. Кажется, отвернулся тогда от него Змей. Надо было мне задуматься, но я решил, что он просто трусит. Тебя с твоей культяпкой боится. Ннака снова с неприязнью посмотрел на подрагивающую скрюченную правую руку правителя. Перевел дух. — Тогда я решил захватить Излучное. Скинуть тамошнего идола, надеясь, что после этого старый жрец осмелеет. Собрал людей среди Котов, среди Волосатых да безродов — и пошел вниз по Серой Воде… Но тут всё испортил ты, володыко. Ты не сгинул в чужих далеких землях. Ты прошел прямо через горы и оказался на моем пути раньше, чем я смог добраться до Излучного. И войск у тебя было прилично. — На самом деле, через горы я прошел всего с двумя сотнями: немного черных, немного белых. — Но… — Но в столицах не дремали. Ицкагани и Конецинмайла собрали ополчение в Излучном и Черном Урочище. В Аграбе имелся обширный арсенал оружия (каменного, но все-таки), так что было чем вооружиться. И, когда я перебрался через горы, вышел к Серой Воде, с запада ко мне сразу пришли почти три сотни пополнения… Вот так. — Нда… Наверное, эти три сотни я бы еще смог одолеть. Может быть, даже без битвы… Но с тобой, и с обученными воинами — никакого шанса. Еще оцколи с четланами плохо ладили. В итоге последние вообще отказались идти в бой… И вот мы здесь, в сердце гор. Меня бросили последние мои люди… — Мясо, да у тебя в любом случае не было шанса. Даже, если бы я опоздал. Даже, если бы ты успел захватить Излучное. Это Четландия! Здесь всегда правит владычный род. Моя власть от Змея, потому что во мне течет нужная кровь. Даже, если бы ты вытащил жреца из храма и принудил его сказать, что бог дает тебе власть — кто бы поверил? Каксвященную власть можно отдать чужаку? — Я не собирался никого заставлять, Сухая Рука, — зло процедил пленник. — Мне не нужна была ложь. Я лишь хотел, чтобы меня допустили к Золотому Змею, потому что… Потому что я не Мясо! Последние слова он выкрикнул. Словно, оторвал от души всю боль, что копилась годами. Прилипшую, как кровавая вонючая тряпка к ране. — Когда мы с тобой впервые встретились… Я лежал связанным, ты стоял рядом, перепуганный насмерть… Тогда я едва не сказал тебе свое имя. Но тоже испугался и не договорил. Меня зовут Ннакоуатла, Плоть Змея… Я твой брат. Наконец, Хуакумитлу проняло. Он выпучил глаза, поперхнулся собственным дыханием, а скрюченная его лапка задергалась еще сильнее. — В то время, как тебя отец прозвал по твоему увечью, я уже родился, и мой отец — родной брат твоего — дал мне имя священное. Божественное. Потому что я стал старшим во владычном роде. И власть Змея должна была перейти ко мне, — Ннака замолчал, после стольких лет старательного молчания правда давалась ему с трудом. — Знаешь, ты почти никогда не вспоминал своего отца. И я благодарен тебе за это. Потому что именно Сытый Орел разрушил весь мой мир. Я помню тебя: маленького, вечно хнычущего младенца. Тогда казалось, что у тебя все лапки скрючены. По дворцу ходили упорные слухи, что ты принес в наш род проклятье. Владыка ловил каждого, кто болтал подобное и жестоко наказывал… А на меня смотрел с ненавистью. В итоге твой отец попытался убить моего. И его, и меня. Но отца предупредили, и мы всей семьей бежали в горы. Хуакумитла по-прежнему сидел с ошарашенным выражением лица. — Ну, что ты так смотришь? Конечно, ты тогда был совсем мал. Меня ты помнить не мог, но ведь наверняка слышал сплетни об этой истории. Сытый Орел тогда почти полностью сменил всех приближенных, да только разве такое утаишь? И Ецли-Ицла всё знал, и Мохечеката. Да многие!.. Мой глупый отец унес с собой кое-какие сокровища. Он хотел объединить оцколи и повести их походом на Крыло. Так ведь было уже когда-то. Когда-то первый глава нашего рода жил в горах. И мы, четлане, были теми самыми оцколи. Но спустились в долину Серой Воды, одних местных убили, других подчинили. Отец был уверен, что сможет повторить, и я все-таки стану владыкой… — пленник невесело усмехнулся. — Он, похоже, вообще не понимал, кто такие горцы. Как трудно их объединить. Как непросто им доверять. В горах у отца просто отобрали его богатства. Он ютился то у одной общины, то у другой, уговаривал вождей пойти походом в долину. Зудел на ухо. Пока очередному вождю это не надоедало, и тот не прогонял нас дальше. Пришлось жить, как оцколи: охотиться, собирать плоды, взращивать маис на клочках скудной земли… Сначала к духам ушла моя мать, потом — отец. Помню, как он лежал в горячке, хватал меня за руки и сипел о моей великой судьбе, что я должен бороться дальше, что меня ждет Золотой Змей Земли… А я с досадой ждал, когда он уже умолкнет.