Я знала чего. Как бы это ни смущало и ни противоречило всем моим настройкам, я знала. Но только не в качестве замены. Вскинулась и спросила с вызовом: — А ты чего хочешь? При условии, что все-таки не тронешь меня и пальцем. — Могу продолжать без рук, мы неплохо справлялись. Но… слушай, у меня другая идея. Я хочу то, что ты умеешь лучше всего — ну, из того что я проверял. Он вдруг отошел от меня и направился в зал. Я ждала в недоумении, пока ноги снова нальются силой, потом шагнула за ним. — Садись туда, — он указал на круглое лежбище. — Можешь на диван, в кресло или к стене, как удобно. Плачу по тому же тарифу. — За что? Я никак не могла понять и наблюдала, как сам он усаживается прямо на пол и облокачивается спиной на диван. Поднимает руку с пультом, подбирая освещение — сначала гаснет огромный круг в центре, потом мелкие лампочки по периметру. Но не все, часть все еще светит, но тускло, окуная помещение в желтоватый полумрак. — За секс по телефону. Садись, профи, и давай поболтаем. Ну же, Ева, это вызов! Он провоцировал — я велась. Я велась даже при твердом понимании, что он провоцировал. Такое случается, когда встречаешь сильнейшего противника, который уже несколько раз одерживал над тобой победу. От таких уже не убегают, на таких подсаживаются как на наркоту. Через две минуты я сидела на полу с другой стороны дивана и рассматривала огромное окно. — Кто начнет? — я разорвала тянущую нервы паузу. — А кто из нас на этом зарабатывает? Я дилетант, руководи. Коротко вдохнула. Вообще-то, это шанс взять реванш, ведь я действительно профи. — Хорошо. Я в твоей спальне. Оборачиваюсь на звук открывающейся двери. На мне короткое белое невинное платье и чулки. Белья нет, я знаю, что ты этого не любишь. Не смотрю в глаза и жду, когда ты сам скажешь, чего хочешь. — Хорошо… — он тоже снизил тон. — Мне не нравится эта тряпка на тебе. Белый цвет ассоциируется у меня с больницами, а не невинностью. — Снять, Мастер? — Подожди пока. У меня в руках длинный упругий стек. Я направляюсь к тебе, но останавливаюсь в двух шагах. Кончиком медленно поднимаю подол — я хочу увидеть, проверить. Поднимаю выше, оголяя уже и живот. — Я смущенно отступаю. Мне не по себе от такого пристального взгляда и… — За что и получаешь хлесткий удар по бедру. Замри на месте, Ева, не ты здесь определяешь направление движений. Теперь я смотрю и на твое лицо, мне нужна реакция. Возьми подол платья и задери, держи так, стой так. Смущайся, сколько влезет, но подол не отпускай. — Да, Мастер. — Я веду стеком по ткани вверх, касаюсь подбородка и заставляю поднять лицо. Ты будешь смотреть мне в глаза, услышала? Что бы я ни делал, ты будешь смотреть в глаза. — Да, Мастер. У меня начинают от волнения дрожать руки. — Опускаю вниз, касаюсь кончиком тебя там. Ты вздрагиваешь, но заставляешь себя держать позу. Стек гладит нежно, обводит половые губы, слегка попадает между складок, но не углубляется. На это лучше ничего не отвечать — Кир уже разогнался. Потому я просто выдала тихий стон. И в его голосе послышалась легкая улыбка: — Хорошая девочка, послушная. И мне все-таки не нравится эта тряпка, сними. — Я стягиваю платье рывком через голову и отбрасываю… — О нет, не отбрасываешь. Ты сворачиваешь его и затыкаешь себе рот. Эта тряпка все равно больше ни на что не годится. Давай же, я жду. Всё, на этом полный конец инициативе. Теперь по обозначенным правилам игры я вправе издавать только сдавленные, приглушенные стоны. Почему доминанты так любят ограничивать своих партнеров любыми возможными способами? — В глаза смотри, — в голосе его появился знакомый холодок. — Я хочу видеть, как тебе нравится то, что я с тобой делаю. И что бы я с тобой ни делал. Отставь одну ногу в сторону, шире — так, чтобы ты внизу открылась. Я все еще веду нежно по краям, дразню. И только теперь завожу стек на слизистую, он касается мягко, выныривает, а потом снова возвращается, иногда с большим нажимом. Держи ноги широко, Ева, ты будешь кончать даже от палки, если я этого захочу. Да хоть от табуретки — кстати, запомню эту мысль на следующий раз. А я буду смотреть, как ты послушно стараешься, потому что я приказал. Столько раз, сколько мне захочется. Потому что ты делаешь только то, что хочется мне. Пошлость последних фраз смутила, но стон получился совсем естественным. Кажется, после этого я услышала какой-то звук, вполне возможно, Кир запустил руку в штаны — вероятно, он решил не держаться, сейчас сам уже готов перейти и к физическому, а не только эмоциональному возбуждению. Это осознание немыслимым образом завело — возбуждение заразно. И клянусь, что если бы сама была не в джинсах, то сейчас бы не стерпела и запустила бы пальцы вниз. Но пока моя ладонь лишь прижималась к жесткой ткани, не доставляя удовольствия. Именно эта мысль заставила меня сопротивляться: — Я не выдерживаю и все-таки отступаю. Мне слишком не по себе от того, что я возбуждаюсь, хотя вы ко мне ни разу не прикоснулись. Отступаю, несмотря на то, что вызову вспышку ярости. Голос его неожиданно прозвучал легко и иронично, я только по рваному дыханию могла догадаться, что он возбужден: — Знаешь, почему мы друг другу подходим, Маш? Потому что у тебя такой характер — ты всегда дашь повод тебя наказать. А я не откажусь наказывать. Нет ничего скучнее пассивного пассива. Какой-то странный вывод он сделал. Я хотела и съязвить, и продолжить игру — посчитала, что если он все-таки кончит прямо сейчас, то я одержу хотя бы одну победу в немыслимой гонке с давно неравным счетом. Потому и ответила нейтрально, чтобы не противоречить обоим вариантам: — Мастер… Я схожу с ума от вашей отстраненности. И готова терпеть хоть удары семихвосткой, если только это поможет вам сорваться и подарить мне близость. — Кто тут отстраненный? — невесело усмехнулся Кир. — Я, например, уже соображаю, где у меня лежат салфетки — пригодятся. Ну ладно… Я крепко беру тебя за горло и тяну вверх, заставляя встать на цыпочки. Но не целую — просто смотрю в глаза. Ты сегодня останешься без удовольствия, революционерка. Резко давлю вниз, чтобы встала на колени. Руки за спину — чтобы я их вообще не видел. Колени разведи как можно шире, себя трогать нельзя, не заслужила. И раз уж у нас больше нет во рту кляпа, так ртом и поработай — я в деловых брюках. Примени уже свои зубы по назначению — расстегивай. Клиенты нередко фантазируют о том, что на практике повторить практически невозможно. Но на этот раз я все-таки представила, можно ли одним ртом справиться с пуговицей и молнией, и выдохнула: — Это сложно… Я долго вожусь, помогаю себе языком. И все-таки справляюсь с замком, он будто нарочно сразу не поддается. Пытаюсь стянуть зубами брюки ниже, возвращаюсь к резинке трусов. — Увлеклась, — перебил Кир. — А в глаза смотреть? — Поднимаю взгляд наверх. Вижу тяжелый взгляд — вы ждете, когда сможете вогнать член мне рот. Он так протяжно простонал, что я окончательно пришла в уверенность — не притворяется. — Да, черт тебя возьми, жду. — Я обхватываю губами головку и аккуратно касаюсь языком… — Забудь, уже не до прелюдий. Я перехватываю тебя за затылок и просто начинаю вколачиваться. Расслабь горло — это надолго и просто не будет. Он почти не стонал, только дыхание стало резче. И почти бесшумные скользкие звуки. Я бы возликовала, если бы сама не была такой напряженной. Да и все равно как будто выходило по его правилам: у меня не будет оргазма, потому что он так решил и зачем-то вслух обозначил. Я и была от удовольствия бесконечно далека, вот только растущее напряжение хотелось стряхнуть сразу со всего тела. Так сильно, до раздражения, до желания заорать и выплеснуть его, вырвать из себя. Но Кир почему-то не довел дело до конца — не захотел выглядеть уязвимым? Уязвленным? Сдавшимся? Более возбужденным, чем я? Или все-таки есть разница: я лишь голосом в трубке или я, находящаяся в той же комнате? Погрузившись в собственные ощущения, я даже не сразу поняла, о чем он говорит: — Маш, останься сегодня, — он шептал чуть хрипло. — Обещаю чай, отдельное спальное место и разговоры на полночи. Где ты родилась? Я встрепенулась, перекатилась на четвереньки и поспешила встать, пока он эту позу не увидел — ее бы ему хватило ровнехонько до грани. — Нет, мне надо идти. — Маш, — он говорил все так же спокойно и ко мне не поворачивался. — В каждом человеке есть темная и светлая сторона. Ты видела только темную. Так что мне еще сделать, чтобы ты перестала бояться узнать все остальное? Вот он я перед тобой — готовый кончить от одной мысли, что ты будешь спать в соседней комнате. Я ненавижу признаваться в том, что не контролирую ситуацию, но сейчас я ее не контролирую. У тебя все козыри. Так возьми уже и играй, а я перехвачу инициативу позже, когда ты будешь готова. И перехвачу так, что ты даже не сообразишь, когда это произошло. Но следующий шаг должна сделать ты — я не позволю тебе потом заявить, что я просто дожал без права выбора. — Нет, мне надо идти Я не остановилась. Спешила, едва успела схватить куртку и сумку. К счастью, дверной замок не оказался каким-то вычурным — открылся от поворота рычажка. Из подъезда я выбежала, будто боялась, что он кинется догонять. С парковки тоже рванула, но через несколько минут сообразила, что нужно написать в офисном чате о конце смены — не хватало сейчас еще заявку на доставку получить, когда всю трясет от напряжения. Настроение свое я описать не могла. Какое-то непонятное, взвинченное почти до слез раздражение. Потому что не осталась, позволив победить чувству протеста? А на самом деле хотела? Конечно, хотела. Поговорить, спросить, ответить. Вот только сегодня уже все вышло из-под контроля: поцелуи и этот недоонанизм оказались какими-то пронзительно взаимными, я не могла бы этого полностью отрицать. И если бы осталась — разговоров стало бы недостаточно, для нас обоих. Напряжение между нами уже трещит в воздухе электрическими разрядами. Светлая сторона, говорит? А если я влюблюсь? Если влюблюсь до такой степени, что и темная его часть не будет выглядеть такой уж вопиющей? Несложно представить, раз она уже заводит. И все, финал комедии — я тряпка, отдохновение, подушка для релаксации по имени Галя, тело с тремя подходящими дырками по имени Ева, которое под настроение херачат плетью, а она и рада. Я даже Мишке на волне первой влюбленности безропотно позволяла использовать себя в качестве тренажера для его начального сексуального опыта, терпя при том боль и отвращение. А Мишка — и близко не манипулятор и не диктатор. Мишка, по сравнению с этим монстром, жук с оторванными лапками. Только дома я немного остыла. Начала себя подбадривать шутками, что забыла содрать с него плату по тарифу за сессию… И сразу после этой мысли оцепенела в осознании. Он не расписался в накладной, которую я завтра должна сдать в офис. У меня вообще из головы вылетело, у него — тем более. Поставить какую-нибудь закорючку и надеяться, что никто не будет проводить сравнительный анализ с предыдущими его заказами? Глава 15 Я ждала его в конце рабочего дня на офисной парковке и очень надеялась, что Кирилл выйдет первым — не то чтобы я не могла объяснить остальным бывшим коллегам свое присутствие, но лучше бы этого избежать. Ожидание возле его дома я посчитала куда более двусмысленным. На работе удалось взять выходной — отговорилась тем, что срочно переезжаю с одной квартиры на другую. Следовательно, и бланк без подписи отложился до завтрашнего утра. Высвободившегося времени я даром не теряла — подала объявление о продаже старой тарантайки, пока не умерла на моих руках, и действительно искала новое жилье. Нашла. Очень дешево и очень сердито. Правда, в пригороде, но я ведь за рулем, так что проблема небольшая. Большие проблемы обозначились не в дислокации: это была, строго говоря, не квартира, а выделенная часть загородного дома — со всеми удобствами и, главное, с парковочными местами во дворе, то есть вопрос с авто решался. Дом старый и какой-то перекошенный, но я успела убедить себя, что о комфорте задумаюсь хотя бы после выплаты кредита и сбора минимальной суммы «на черный день». Мебель есть, горячая вода есть, кровать и чистое белье есть — я ж не принцесса, чтобы выискивать в бочке меда ложку дегтя. Но деготь уже на подходе интуитивно восприняла целой цистерной — хозяйка дома, живущая как раз за стенкой. Божий одуван лет семидесяти выглядел таковым только до того, как осмотрел меня самым презрительным взглядом. — Молода больно. Чего одна живешь? Воровка? — она даже ответов от меня не ждала. — У меня тут правила строгие: никакой наркомании и вечеринок! Вывод о вечеринках она, похоже, сделала по моим джинсам и объемной теплой куртке — такие цацы наверняка только вечеринками и занимаются. — Что вы, Эвелина Сергеевна! — я говорила мягко. — Я даже не курю. Никаких гостей и никаких пьянок — обещаю. — Живность? — она чуть смягчилась и теперь осматривала меня снова, уже искоса — под другой точкой зрения. — Нет! Не до питомцев мне, Эвелина Сергеевна. Все время на работе пропадаю. — Карьеристка, значит? — сделала она неожиданный вывод, а глаза сощурила так, словно фашиста в прицел поймала. — Все карьеристы в Москву рвутся, спасу нет. Но у меня тут вода хорошая, подъездную дорогу пять лет назад заасфальтировали — живи не хочу. Электричка — вон, через пару километров остановка, чтобы в пробках не стоять. И, — она сделала горделивую паузу, переходя к главной достопримечательности, — огород. Кабачки хоть весной посадишь? Свеколку там, я семянок подкину. И к столу что будет, и чего земле пропадать. У меня вон там смородинка, глянь… а колышки поправить надо, покосились. Я приложила руку к груди и пафосно выдала, пока она в этом раю и малинку не разглядела: