— Не помню, — ответил Константин. — Не помню, — шепотом передразнил приказчик. — Сдается мне, брешешь ты, Ваш благородие, ну да не мое это дело, нам с тобой куковать не долго, до тьмы осталось четыре дня, потом, как закончится, увезут нас на восток продавать, а ты тут останешься. Эй, бедовые, — громко окликнул он сидельцев. — Жрать-то дают? — Запоздали вы, — отозвался один из мужиков, — уже кормили. Так что, до утра теперь терпите. — Что, славы, даже краюхи хлеба для голодных пленников не найдется? Вон его сиятельство уже сутки не жрамши. — Нету ничего, — буркнул тот же мужик. — Вон воду хлебайте. Тут хлеба не увидишь. Каша жидкая, на любую трапезу, хоть утром, хоть вечером, вот и вся наша кормежка. А, правда, знатный? — он указал на Константина, который к разговору не проявлял никакого интереса. — Правда, — с честной мордой подтвердил приказчик. — Боярин Воронцов. Народ начал шептаться. Константин же, поднявшись, махнул руками, разгоняя кровь по задеревеневшему телу. Первое впечатление от знакомства с местной магией ему очень не понравилось. — А чего там вышло-то, что Его сиятельство без чувств приволокли? — О, — поднимаясь, звеня кандалами и пересаживаясь поближе к мужикам, произнес Кин, — это рассказ очень интересный. Куревом вас, наверняка, тоже не балуют? Нет ни у кого махорки? — Нет, ни у кого, — ответил тот же голос. — Ты сам-то кто будешь? Охранник при Его сиятельстве? — Жалко, — посетовал на отсутствие курева Кин. — Не, я человек барона Тротта, старший приказчик. Караван я вел с ярмарки. Да не довел. А Его сиятельство мы в проклятой столице подобрали. Дело было так… Константин, напившись воды и забив ей брюхо, улегся на пустые нары и, прикрыв глаза, приготовился слушать. Кин был хорошим рассказчиком и моментально завладел вниманием всех одиннадцати человек. Рассказывал он в основном правду, приукрашивая некоторые подробности. Искореженный медведь, например, которого натравил на них черный ведун, был размером с небольшой дом, а волк двигался быстрее богов. Короче, сказка вышла отменная. Главным героем был боярин Воронцов, но и себя Кин не обидел, выглядело не слишком правдоподобно. Но вот в чем проблема — фактически приказчик рассказал чистую правду. Новость о смерти Соловья народ сильно возбудила, хотя тех, кто видел его лично, было всего двое. Вот они радовались по-настоящему. Из их рассказа Константин понял, что тот был очень жестоким. Их товарища, посмевшего не угодить атаману, засекли до смерти, и бросили яму, в который живет пес-людоед. — А Авия? — не вставая спросил Константин. — Баба она жесткая, — немного подумав, ответил один из мужиков, которые дольше всех здесь сидят, — но в зверствах не замечена. Как Соловей уехал, кормить нас стали чуть лучше, она о товаре заботится. Да и то, что Ждана с его кодлой повесила, хорошо, себя она обезопасила. Снова повернулся ключ в замке, люди заткнулись, уставились на дверь. — Отошли от двери, — раздался незнакомый голос с той стороны. Сильный пинок, дверь распахнулась, саданув по обшитой старыми досками стене. На пороге появился незнакомый тощий и мелкий бандит с револьвером в руке. Во второй у него была небольшая плетеная корзинка. Окинув взглядом людей и убедившись, что угрозы для него нет, он сделал шаг внутрь и поставил корзинку на пол. — Ужин для Его сиятельства, — немного зло произнес он и под ошарашенными взглядами собравшихся закрыл дверь. Взгляды всех присутствующих скрестились на Воронцове, стало неуютно. Константин понял, что Авия этим жестом серьезно усложнила ему жизнь. Интересно, это было из мести за нападение на ее человека и угрозы ей самой или по доброте душевной? Он же вроде как потребовал, чтобы к нему относились соответственно статусу. Вот только не учел, что он окажется заперт в сухом погребе вместе с еще двенадцатью пленниками, так ведь можно и не проснуться. — Кин, — позвал он, приняв решение. — Бери себе, да этим бедолагам раздай, не хочу есть. И, отвернувшись к стене, прикрыл глаза. Желудок, протестуя после подобного, заурчал, но Константин мысленно послал его на хрен. Люди зашептались, но так тихо, что, сколько он не напрягал слух, все равно не смог разобрать, что они говорят. Потом кто-то все же поднялся и, ступая по поскрипывающим полам, пошел к двери. — Не кобенься, Ваше сиятельство, — произнес незнакомый голос, — никто про вас худо не думает. А подкрепиться вам нужно. Воронцов перевернулся и посмотрел на говорившего. Пожалуй, его можно было считать самым старым из пленников, даже Кин уступал ему лет десять, мужику было не меньше шестидесяти, худой, уставший, осунувшееся лицо, грязные волосы, обгрызенные ногти, мешки под глазами. Он поставил на лежак корзину и вернулся к остальным. Желудок снова заурчал. Воронцов стянул кусок тряпки, которой была накрыта еда. Цельная запеченная курица, остывшая, но все равно пахнувшая так притягательно, краюха серого хлеба, кусок сыра. Рот моментально наполнился слюной, но Константин сдержался. Он оторвал себе куриную ногу вместе с бедром, затем кусок хлеба и немного сыра. В корзине оставалось еще достаточно еда, конечно, накормить всех не выйдет, но понемногу каждому хватит. — Кин, — позвал он, — забирай остальное, поешь сам и людям дай. Мне этого достаточно. Приказчик кивнул и, подойдя, забрал оставшееся. Последовав примеру Воронцова, он оторвал себе вторую куриную ногу и взял немного хлеба с сыром, остальное передал узникам. Константин ел, стараясь не смотреть на людей, ему было стыдно, для него принесли нормальную еду. Возможно, Авия хотела проучить его, и когда бы благородный сожрал бы все в одну харю, местные его наверняка бы отмудохали, это где-то там, в мире, он боярин, а здесь он такой же пленник. Как бы ему не хотелось жрать, быть зарезанным озлобившимися людьми не хотелось еще большею. — Ваше сиятельство, — звякнув кандалами, подсел к нему Кин, — вы правильно поступили, завоевали у пленников уважение, не привыкли они к хорошему отношению от подобных вам. Константин согласно кивнул, расчет был верен. — Слушай, Кин, а с чего только у нас с тобой кандалы, может, надо попросить, чтобы их сняли? — С вас, может, и снимут, а вот с меня точно нет. Ну да не беда, не повесели за то, что я Соловья убил, и то хорошо. — Мне показалось, что Авия не слишком опечалилась смертью любовника, или кто он ей там был? — А чего печалится ей-то? Баба она видная, другой конец найдет. Власть теперь полностью в ее руках, хотя за эти дни банда сократилась вполовину. Но число — дело поправимое, уже к середине лета она наберет еще человек десять. Ну да нас уже тут не будет. Мужики сказали, что тут еще баб с дюжину, как только тьма пройдет, нас всех в грузовики и на продажу. В вольный город Тверд, рудники там самые разные, горный край, на берегу огромного озера, откуда берет начало великая река Ура, которая впадает в восточное море. Ну, да я рассказывал вам, — он понизил голос. — Там, где-то рядом с ним, ваша вотчина. Но это очень далеко. Кстати, атаманша тоже с востока, но совсем уж дальнего, наверное, все же подальше, чем «ваши земли». — Он специально выделил последние слова интонацией, словно говоря, что он помнит про то, что Воронцов самозванец, ставший боярином случайно, благодаря имени и фамилии. — Странно даже, после тьмы редко к нам оттуда люди приходят, а тут на нее наткнулся. Хотя мне кажется, она не чистокровная восточница, много в ней крови славов, где-то половина, а то может, и все три четверти. Константин внимательно слушал, он уже съел все, что взял. Кое-как утолил голод, до утренней каши протянет. Его стало клонить в сон, он зевнул, прикрывая рот ладонью, звякнула цепь кандалов. Приказчик заметил это движение. — Ложитесь спать, Ваше сиятельство, мы с мужиками поговорили, они вам уступили эту лавку, она теперь ваша, остальные посменно спят. Константин кивнул, он вымотался, хотелось нормально выспаться, а не вахтой, хотя сомнительно, что это удастся, храп наверняка будет стоять, слишком много народу тут. Хотя… Он оторвал пару небольших кусочков от чистой тряпки, которой накрывали еду, и немного пожевав их, заткнул себе уши, гул голосов стал гораздо тише. — Спокойной ночи, Кин, — пожелал он и, отвернувшись к стене, закрыл глаза. — Спокойной, Ваше сиятельство, — пожелал в ответ приказчик и ушел к остальным, которые тоже укладывались спать и делили нары. Как ни странно, Воронцов выспался. Те, кто бодрствовали, ожидая своей очереди, пихали храпящих, и бывший детектив был очень рад, что сам не храпит, сопит — да, но вот храпа за ним никогда не замечалось. Браслеты ему жутко надоели, хорошо, что рукава рубахи руки защищали, иначе бы давно кожу натерли. Кое-как умывшись, Константин обвел собравшихся «отеческим» взглядом. — Милейшие, есть у кого тонкий гвоздик или проволочка? — Найдется, — произнес тот самый седой мужик в годах, которого Воронцов мысленно окрестил Дедом. — Никак, Ваше сиятельство решил кандалы свои снять? Не боитесь, что за своеволие накажут? — Не пристало мне бояться, — с пафосом, гордо ответил Константин, и поймал себя на мысли, что медленно вживается в роль. Маска боярина начала прирастать к лицу. Вот только роль очень сложная, и с ней можно не справиться. — Все вы, благородные, храбрые, пока языком мелете, — зло произнес кто-то из угла у двери, где было огорожен закуток с парашей. — А вот как плетка атаманова пройдется по спине, взвоешь. — Возможно, — согласился Константин, — но пару часов я проведу как пленник, а не как раб. Без цепей. — Достойный ответ, Ваше сиятельство, — слегка склонив голову, произнес Дед, после чего порылся в какой-то щели между досок и вытащил тонкий кусок то ли проволоки, то ли спицы. — Справитесь или помочь? — Спасибо, справлюсь, — забирая железяку и усаживаясь поудобней ответил Константин. Местные замки, если не брать магические, как на кандалах у Кина, были настолько топорными, что их можно в музеях выставлять. С первым он справился за двадцать шесть секунд. Со вторым в два раза быстрее, только с последним на правой ноге пришлось повозиться, зараза заедала, его и ключом-то было открыть сложно. Уже через полторы минуты Воронцов скинул железяки в корзину и прикрыл тряпкой. — А ты не прост, Ваше сиятельство, — подсаживаясь, прошептал Кин. — Говоришь, ничего не помнишь, а замочки вскрыл на раз. — Так я и не помню, — соврал Воронцов, — а вот руки помнят. Я когда эти замочки разглядел, подумал, будь у меня железка, проблем не будет. А откуда я умею замки вскрывать, я без понятия. — Врешь, — только и сказал приказчик. Константин пожал плечами, мол, думай, как хочешь, и завалился на нары, закинув руки за голову. Он, похоже, даже задремал, поскольку не услышал, как поворачивается ключ в замке снаружи погреба. Разбудил его уже знакомый вопль: — Все от двери! Кого увижу рядом, пристрелю. Бывший детектив улыбнулся и потер глаза, видимо, бывали у бандитов прецеденты, когда узники бросались на врагов, в надежде вырваться. Дверь распахнулась от мощного пинка и влетела в стену. На пороге возник Аркад с пистолетом в руке, такие Воронцов уже видел, нечто среднее между ТТ и Кольтом. Кин называл их «Монархами». Обведя взглядом пленников, он, наконец, заметил Константина. Взгляд у бугая полон ненависти, была бы его воля, подох бы он максимально мучительно, но атаманша такой команды не давала, напротив, ее, видимо, заинтересовал пленник, тем более он был трофейщиком, а убивать курицу, несущие золотые яйца, верх расточительности. Рука с пистолетом навелась на Константина. — Вставай, — приказал Аркад, — Авия желает тебя видеть. Слова он цедил сквозь зубы, с такой ненавистью, что бывший детектив стал опасаться, как бы тот не решил его шлепнуть при попытке к бегству, невзирая на выгоду, которую сулила жизнь Воронцова. А когда бандит понял, что тот без кандалов, у него рожу перекосило, да так, что Константин заподозрил инсульт. — Где цепи? — прошипел он. — В нужнике, — подойдя почти вплотную, весело произнес Воронцов. — Доставать полезешь, или ну их? Вот теперь точно удар мужика хватит. Аркад напоминал выброшенную на берег рыбу — глаза навыкате, рот постоянно открывается и закрывается, и ни звука. — Да шучу, я, — попытался успокоить его Константин, — в корзинку я их положил, понимаю же, казенное имущество. Тут и так пахнет плохо, а если ты еще в нужник за ними полезешь, так от смрада вообще не продохнуть будет. Ну, так что, мы идем? — Говоря все это, он, напрягшись, ждал атаки. Бандит забыл про пистолет, таким шоком стало для него общение с лже-боярином, и теперь тот смотрел стволом в пол в расслабленной руке. В принципе, сейчас был верный шанс порешить злобную «редиску» и, завладев оружием, попробовать пробиться наружу. — Иди наверх, — наконец, справившись с потрясением, произнес сквозь зубы Аркад. — И корзинку прихвати. Воронцов выполнил приказание и вышел наружу. А хорошо, что он не рискнул атаковать здоровяка, тот был не один, рядом паслись два душегуба с карабинами и рожами, самими что ни несть злодейскими. — Давай на верх, — пихнув стволом пистолета в спину, приказал Аркад. — Смерд, — грубо и на грани фола произнес Константин, — еще раз пихнешь, я твое богатство, которое вчера лишь легонько ушиб, отобью так, что бабы тебе будут не нужны, придется искать кол для твоей сраки. Два боевика, пасущиеся наверху лестницы, стоически пытались не заржать, похоже, весь поселок был в курсе о постыдной травме. Как справился с этим Аркад, Константин, к сожалению, не видел, поскольку пошел вперед, не дожидаясь, пока у бугая окончательно сорвет башню. Аркад шел следом, скрепя зубами, больше никаких тычков в спину, только изредка цедил команды — пошел, направо, прямо. Хотя Константин уже догадался, куда его ведут, тот самый добротный дом на площади, перед крыльцом которого он устроил свою маленькую бузу. Крыльцо с тремя ступенями, массивная, очень тяжелая дверь, обшитая железом. Такую, наверное, только гранатометом можно с одной атаки выбить. Вообще, дома в поселке не очень походили на исконно русский колорит, каменные, сложенные из приличных булыжников, на которых выбиты охранные символы Сварога. С материалом для стен понятно — горы рядом. А вот черепичные крыши удивляли, это ведь больше в Европе распространено. Хотя чего тут гадать? Мир-то другой, из-за грубых поворотов в развитии культура и прогресс могли пойти по другому пути.