Отдельно дружинники метали сулицы, причем каждый показал вполне удовлетворительную точность и силу броска. Не подкачали и лучники, кучно вложив по четыре стрелы в небольшие мишени с пятидесяти шагов. – Ну что, братцы, свое серебро вы заслужили. Каждому по гривне, по завершении похода купец обещает еще полторы и кормит из своего котла. На закупку припаса и подготовку три дня. На рассвете четвертого жду вас на подворье Вышаты. Любо? Ратники неожиданно громко рявкнули в ответ: – Любо!!! Георгий крепко сжал мое предплечье ближе к локтю: – Эх, сманил моего гридя? Умаслил байками о теплых краях, варяг? – По-доброму усмехнувшись, Георгий продолжил уже более серьезно: – Ну что, отправляетесь на службу к князю? Точно для себя все решил? Может, в Новгороде останешься? Место в дружине ты заслужил! И потом, говорят, – десятник понизил голос, – что ты глянулся многим красным девицам. Можно было бы и сватов заслать, Злата точно определит, кто лучшей хозяйкой будет… Поймав на себе светлый взгляд чужой жены, я твердо ответил, в то же время почувствовав короткий укол в сердце: – Нет, Георгий, хочу я на моря южные взглянуть да князю вашему послужить, настоящему! А что до девиц красных… Так ты ведь самую красную уже увел, чего ради-то мне теперь в Новгороде оставаться?! Я говорил шутливо, но в глазах Златы мелькнуло что-то такое… Нет, не оттенок чувства, скорее понимание… Понимание того, что за шуткой скрывалась правда. Слегка напрягся и Георгий. И все же он ответил без холодности в голосе, а вполне душевно: – Ну тогда бывай, варяг. Удачи тебе на княжеской службе. – И тебе удачи, десятник. Ты лучший воин, которого я когда-либо видел, сразил берсерка! Храни тебя Господь и семью твою! – Божьей помощи тебе в походе, Андрей! Береги себя! Высокий, мелодичный голос Златы прозвучал особенно тепло, и вновь кольнуло сердце… Склонив голову в ответ, я опустился на колено и обнял обоих малышей, жалобно шмыгающих носом, после чего окинул прощальным взглядом дом, на несколько недель ставший мне родным. Еще раз улыбнувшись, стараясь не показывать охватившую душу печаль, я вновь кивнул хозяевам и вышел прочь. Навстречу предназначению. Глава 7 Февраль 1065 г. от Рождества Христова Полоцкое княжество. Исток реки Ловать Как я ни противился идти через полоцкие земли, владения князя Всеслава Брячиславича, пришлось рискнуть – из Новгорода в Киев дорога только одна, по реке Ловать. А от ее истока или волоком, или на санях до Днепра. Смысл в том, что торных дорог в привычном для нас понимании на Руси одиннадцатого века нет. Есть реки, служащие летом водными магистралями, а зимой превращающиеся в санный путь, но маршрут всегда один. Что же касается моих опасений – в 6574 году от Сотворения мира[52] – то есть в текущем 1065 от Рождества Христова, полоцкий князь Всеслав Брячиславич открыто выступил против триумвирата Ярославичей. В летописи он вошел как чародей, коему приписывают и рождение путем волхования, и способность повелевать погодой или обращаться в зверя. Естественно, летописцы приврали, наделив бунтаря темными силами из-за его борьбы за власть, – хотя кто знает… Потомок Владимира Красное Солнышко по боковой линии, Всеслав является внуком Изяслава Владимировича – родного брата Ярослава Мудрого. Матерью же их была полоцкая княжна, красавица Рогнеда, силой взятая Владимиром перед убийством ее отца и братьев… В его жилах течет кровь Рюриковичей, и именно в тысяча шестьдесят пятом году «оборотень» решил, что накопил достаточную мощь для борьбы за север Руси. Всеслав оказался серьезным противником для триумвирата Ярославичей: чтобы победить его, князья вынуждены были объединить все свои рати. Но первый удар «чародея» не удался – Псков встретил его войско закрытыми воротами, а горожане дружно встали на стены. Проблема в том, что я не смог найти упоминания, когда же он нанес свой удар! Но, с другой стороны, на Новгород в тысяча шестьдесят седьмом году полоцкий князь обрушился именно зимой… Эх, не догадался я предупредить Георгия со Златой! Дурья голова!!! Аж приподнявшись в санях от гнева на самого себя, несколько мгновений подставляю лицо бьющему навстречу пронизывающему ветру, несущему к тому же мелкие, но очень твердые частички льда. И, лишь немного успокоившись, откидываюсь назад, укрывшись теплой овчиной шкурой. М-да, загвоздка… Но, впрочем, что бы я сказал? «Вот, вещаю вам: через зиму на вторую нападет на Новгород князь-волхв Всеслав Полоцкий… Берегитесь его, ибо возьмет град сей да предаст добро людское разграблению, а жен и дочерей ваших отдаст на поругание…» Вообще-то можно было бы и так. Эх, дурья голова… Ну а если весточку им какую передать с купцами, что возвращаться будут? Или вовсе к себе, в Тмутаракань пригласить? Ладно, два года у меня в запасе есть, что-нибудь да придумаю. Мы-то уже в полоцкие владения вступили! Хотя путь на Псков по другому маршруту пролегает, но кто его знает – санный обоз из Новгорода, собранный тридцатью купцами, весьма лакомая добыча… Мои тревожные мысли резко прервал заревевший вдруг в голове каравана боевой рог. Накаркал! – Брони и шеломы! По моему настоянию, не меньше четверти серебра, выделенного на сборы, ратники потратили на относительно дешевые скандинавские шлемы с полумасками. Такую же сумму они оставили в кузнях, где на стеганки нашили металлические пластины, закрывающие сердце и часть живота. Так что теперь мои люди действительно имеют хотя бы относительное подобие брони… И к слову, большинство ратников уже надели ее – предчувствуя недоброе, последние пару дней я не снимал кольчуги и того же требовал от десятка. Между тем по кромкам обоих берегов словно взмыли вверх снежные фонтаны – это засевшие в засаде воины, прикрывающиеся до того шкурами, начали резко вставать, сбрасывая с себя наметенный снег. Одновременно раздался дикий полурев-полувой атакующих, и по кручам вниз заскользили десятки лыжников. В воздух взмыл первый поток стрел, жутковато зашелестевших над головами… – Щиты!!! Я едва успел закрыть нерасторопного купца, едущего со мной в одних санях. Сверху раздался холодящий кровь свист, и тут же в промерзшее дерево дважды звонко ударило, потом еще раз. Сзади раздался крик боли… – Вышата, раздавай секиры! – Ты что, варяг, сдурел?! Да я… – Да ты сейчас в землю ляжешь! Ты посмотри, сколько их!!! Действительно, спускающихся по кручам разбойников (вот только разбойников ли?) никак не меньше тысячи. Жидкая цепочка двух сотен купеческой охраны, усиленная полусотней новгородских дружинников (посадник расщедрился), кажется совсем тоненькой против массы ломанувшихся к нам людей в тулупах да меховых шапках. Вот только последние сжимают в руках уже привычные мне секиры да сулицы и прикрываются крепкими деревянными щитами… – Все сюда! Здесь секиры из харалуга! Не обращая внимания на возмущенный вопль Вышаты, я срываю обвязку с саней и хватаюсь за цепкое, ладное в руке древко чекана[53]. К нам тут же устремились ратники моего десятка, следом потянулась охрана и с соседних саней. Купец словно впервые осмотрелся по сторонам, охнул и склонился к свертку, лежащему в ногах. В следующую секунду в его руке появился клинок, ярко сверкнувший светлой сталью с волнистым узором. – Кругом! Кругом!!! Сомкнуть щиты! Мой крик подхватил Еремей. Кивнув ему, я спрыгнул на лед, внахлест смыкая свой щит с щитом побратима. Между тем противник практически добежал до нас. Десятка три ратников из охраны торговых гостей окружили Вышатины сани, по моей команде сомкнув щиты, – и в них тут же вонзились дротики и метательные топоры. Тяжелые удары по дереву крепко тряхнули и мою руку, но стоящий рядом побратим помог удержать «стену»… Совсем рядом, всего в нескольких метрах впереди раздался яростный рев, исторгнутый десятками глоток. Взглянув в зазор между щитами, я увидел разбойника с воздетым над головой топором, бегущего прямо на меня. Удар! Вражеский топор вонзился в низ щита, заставив меня его опустить. Мысленно выругавшись на себя – в такой сшибке лучше всего колоть чем-то вроде меча или сулицы, – выбрасываю топор вперед, целя навершием древка. Оно ожидаемо ударилось о щит, но противник все же подтянул его к голове – и рухнул вниз, сбитый хлесткой подсечкой. На мгновение в толпе врагов возникла брешь, и я воспользовался ею, обрушив чекан на голову разбойника, теснящего ратника слева. Но не успел закрыться щитом, как к моему лицу устремилось копейное навершие сулицы. Я едва опустил голову и уклонился от укола – лезвие лишь царапнуло по стали шлема. Тут же мой щит занял свое место в «стене», внахлест смыкаясь с соседями. – Сзади, подмени! Выигрывая время, я шагнул вперед, опустив вниз левую руку. Рубящий удар успевшего встать разбойника, нацеленный в голень, уткнулся в дерево защиты, и лезвие чекана резануло по открывшейся руке противника. Враг вскрикнул, а мгновение спустя прямым ударом ноги я отбросил его. Отшагнув назад, я всего за секунду успел поменяться с ожидающим сзади ратником. – Радмир, Володарь, Олег! Луки!!! Встаньте на сани и сверху бейте! Все, кто свободен, возьмите сулицы, подавайте их первому ряду! Еремей!!! Ко мне! Забыл я о побратиме, отступив назад, но иначе мои команды просто не услышали бы. Однако верный соратник всего лишь через десяток секунд встал рядом, уняв мою тревогу и чувство вины. Коротко кивнув Еремею, я подал ему дротик и жестом указал на вторые сани. Я успел метнуть три или четыре сулицы, прежде чем кольцо ратников прорвали разбойники, едва ли не вчетверо превосходящие нас числом. Спрыгнув с побратимом вниз, мы устремились к месту прорыва – но нас опередил Вышата. Все воины купца давно заняли место в строю, он же всю схватку держался за спинами дружинников. Мельком отметив это, я подумал, что купчина просто трусит, но сейчас он смело бросился на врага. Широко рубанув крест-накрест, Вышата свалил сразу двух разбойников, неосторожно сунувшихся под его чудо-меч. Тут же купец умело принял удар сулицы на щит и длинным уколом навстречу свалил третьего противника. Но прежде чем я успел бы прикрыть смелого купчину справа, разящий по горизонтали удар топора развалил ему шею. – Вышата!!! Наконечник дротика вонзился в незащищенный живот разбойника, прошив его тело насквозь. Даже не пытаясь его вытащить, я упал на колени, подхватив завалившегося назад купца – до того он пытался устоять на ногах. – Вышата… Еремей закрыл нас щитом, с яростным ревом отгоняя врагов разящими взмахами меча. Купец лишь прохрипел что-то в ответ, попытался улыбнуться – и глаза его словно остекленели. Между тем его правая рука ткнулась в мою, протягивая харалужный клинок… – А-а-а!!! Вскочив на ноги, я успел рубануть мечом снизу вверх, рассекая живот разбойника, уже занесшего топор над открывшимся справа Еремеем… А после все заслонила кровавая круговерть жуткой, невиданной до того сечи. Я успевал лишь рубить, колоть или, наоборот, закрыться щитом, защищаясь от очередного удара. Здесь не было место благородству – мы били хоть в спину, хоть в бок врагу, лишь бы убить! А враг бил нас… На стороне ратников была лучшая выучка и лучшее вооружение, на стороне разбойников их многочисленность. Сама схватка слилась в сплошное мелькание клинков, сопровождаемое то криками ярости, то воплями боли, и лишь отдельные куски-фрагменты ее отчего-то отложились в памяти… Из трех ратников, стрелявших с телеги, с луком остался лишь Володарь: Олега свалила вражеская стрела, а Радмир чуть раньше спрыгнул на землю, азартно орудуя топором. Единственный лучник до конца прикрывал нас сверху – пока сразу две сулицы не вонзились в его плоть. На мгновение разбойники подняли дергающееся в конвульсиях тело на дротики и скинули его вниз… Крепкий, рослый дружинник отбросил изрубленный щит, перехватив чекан, выхватил меч из ножен и начал яростно разить с обеих рук. Наземь пало трое врагов с раскроенными черепами и рассеченными шеями, прежде чем сулица пробила грудь ратника. Он осел на колени, да так и остался: древко дротика уперлось в лед. Озверевшие разбойники обрушили на умирающего град ударов топорами, разрубая его тело на куски, словно на бойне. По ушам ударил пронзительный крик мученика… В какой-то момент секира врага разрубила шлем Еремея, сбив его наземь. Побратим неловко завалился назад, но до того, как его добили бы, я встал над другом, принимая удары противника на щит. В общем-то недолго бы я продержался, но тут справа и слева нас прикрыли щиты еще двух дружинников, и Еремей сумел встать. Компактной группой мы начали пятиться ко второй телеге… Вскоре тяжелый удар топора нашел и мою голову, в ушах зашумело, а перед глазами встала кровавая пелена. Правда, я сумел устоять, отступив за спины соратников, но все поплыло… И тут щит ратника, прикрывавшего меня слева, ловко подцепили топором, а в открывшуюся щель ударила сулица. Дротик пришпилил воина к телеге, словно жука. Придя в себя от ярости, я резко шагнул вперед и вонзил клинок в грудь ближнего ко мне разбойника. Всего уцелело шестеро ратников – посеченных, едва держащихся на ногах, но не сломленных. Между тем враг отпрянул, оставив на льду десятки изрубленных тел, смешавшихся с павшими новгородцами. А окровавленные раненые ворочаются в жутких муках, волоча по снегу то наполовину отрубленные руки, то выпущенные наружу кишки. От их шевелений кажется, что сама твердь под ногами вдруг ожила жутким багровым ковром. В ноздри бьет тошнотворный запах теплой крови и внутренностей, выпавших из рассеченных животов, а в воздухе повис леденящий душу вой покалеченных… – Чего встали? Кто тут еще остался?! Тяжело дышащие разбойники, с трудом удерживающие склизкие от крови древки секир, расступились, пропуская к нам с десяток закованных в кольчуги дружинников, еще не бывших в бою – чересчур свежие. Впереди держится тучный и рослый мужчина с длинными черными усами и черной же бородой.