Ох и нахлестали меня дружинники березовыми вениками… Честно думал, помру! Ну или как минимум раны откроются, еле долежал до конца экзекуции. Зато после того, как вынырнул в предбанник, да окатил себя ушатом ледяной воды… Ух-х-х! Было определенное опасение насчет одновременного с нами посещения бани женщинами. Ведь сколько осталось свидетельств иностранцев, да и исторических документов о том, что в русских банях аж до восемнадцатого века парились одновременно мужики и бабы! И они были правы – вот только в бане вместе парятся лишь представители одной семьи. Муж с женой, их дети. Все. Может быть, позже, много веков спустя, что-то и изменилось, и малоимущим разрешили одновременно посещать общественные бани ради экономии средств, но здесь и сейчас подобное недопустимо. Да и то верно, кто захочет, чтобы на его голую жену или дочь смотрели чужие мужики? Тут как ни отводи глаза, все равно ведь засмотришься (если есть на что), а уж там естественные реакции организма… Оттуда недалеко и кулаком по морде, а учитывая боевитость мужиков Древней Руси – это вам не крепостной восемнадцатый век, – дело дойдет и до мечей с боевыми топорами! Так-то, запискам западных путешественников доверяй, но и про логику не забывай… Глава 3 Осень 1064 г. от Рождества Христова Копорский погост – Андрей! Андрей!!! Суровый голос Георгия едва ли не подбросил меня с лавки, и тут же затекшие мышцы спины прострелило болью. Еще бы, это вам не ортопедический матрас и не пуховая перина, это грубо сбитое деревянное ложе, укрытое сверху соломой да ветошью. Не разоспишься на нем, не разлежишься в свое удовольствие… – Что-то ты разоспался, воин! Смерть свою проспишь! Видимо, у руса свои представления о сне ратника. – Да я только… – Мы уходим. Похоже, десятник дружинников увидел в моих глазах страх. Утвердительно кивнув – вероятно своим мыслям, – он продолжил: – Ты, конечно, думай сам, как тебе, куда и с кем по пути. Сразу тебя ижорцам не выдали, а теперь-то, после крещения, как-то уже и не по-христиански… Но знай, что по нашим законам тебе имеет право отомстить каждый отец, сын и брат павшего от твоей руки. Кроме того, вместо мести могут запросить и виру[35] за убитых, по сорок гривен[36] за человека, а таких денег нет ни у кого из нас – учитывая, что ты сразил в бою трех ижорцев. Если не заплатишь, в лучшем случае станешь холопом-рабом. – Я бы ушел вместе с вами. Судя по довольному взгляду Георгия, именно этого ответа он и ожидал. – Я не против. Но учти, – глаза дружинника посуровели, – соглашаюсь не просто так. В бою с урманами погибло десять гридей[37], да в погосте потребно еще пятерых воинов оставить, а заменить их мне некем. Оброка княжьего набрали пять подвод, а у меня всего тринадцать воинов осталось, я сам четырнадцатый, хотя без щита – каков воин? Счет-то разумеешь? Коротко кивнув, я твердо ответил: – Коли дозволишь, десятник, пойду с вами. Но позволь и мне спросить: ты точно засады ждешь иль опасаешься случайного нападения? Рус строго и внимательно посмотрел мне в глаза: – Андрей, ты вроде не трус, но знай, трусости в бою мы не прощаем. Коли боишься, лучше уж здесь оставайся… Отрицательно покачав головой и дождавшись, пока дружинник прервется, я более точно сформулировал свою мысль: – Нет, я лишь хотел узнать, к чему быть готовым, с кем драться придется в случае чего, да куда путь держим. Взгляд Георгия потеплел. – Дань княжью свозим мы в Новгород. Засады я не жду, да и местами пойдем не самыми глухими, через земли вожан[38], но разбойный люд у нас водится. И из пришлых варягов, и из местных буйных молодцев, да и волхвы языческие в глуши лесной воду мутят, народ подбивают на мятеж. Всяко случится в дороге может… Ну так что, решился? – Конечно, решился! Доспех мой только да оружие вернете? Десятник рассмеялся: – А ты думал что, бездоспешным да безоружным пойдешь? Зачем же мне такой дружинник?! Нет, гридь, и кольчугу, и шелом с бармицей вернем твои, и наручи подберем, и щит, и меч с топором, и сулиц набор, и нож свой – все получишь! – Так, может, сейчас и пойдем смотреть? Дружинник крепко треснул меня по плечу и широко улыбнулся: – Так и пошли! Окрыленный скорыми сборами и началом собственного пути к поставленной цели, я первым вылетел из лекарского сруба священника и опешил: на площади столпились ижорцы, не менее двух десятков. И все смотрят на нас очень сурово. – Куда ведешь урманина, Георгий? Подоспевший следом десятник выдвинулся вперед, лицо его разом посуровело. – Урманин согласился идти в мою дружину. Теперь он княжий гридь! – А что же, на княжих гридей нет правды? Пришел сюда разбойником, братьев наших побил, а теперь покрестился и в дружину вступил?! А право кровной мести?! На нарастающий ропот поспешил выйти из храма отец Василий. – Одумайтесь, люди, одумайтесь! Разве учил вас мстить Господь?! Разве… Священника грубо перебили: – Так мы теперь должны каждого разбойника прощать после крещения?! Пусть убивают и грабят, пусть жен наших силой берут, а мы после – прощать?! Плохо твое учение, черноризник!!! – А ну замолчите, а то мои гриди за батюшку вас живо проучат! Конечно, смысл выкриков дошел до меня не целиком, но общее их содержание было понятно. Видя, как накаляется ситуация, и понимая, что после ухода дружины священник с горсткой воинов останутся в окружении разъяренной ижоры, я неожиданно для всех заговорил на ломаном древнерусском – все же уроки языка не прошли даром: – Никого я силой не брал. А павшие от моей руки погибли в бою. – Обернувшись к десятнику, коротко попросил: – Георгий, растолкуй им мои слова, – после чего продолжил, обращаясь к ижорцам уже на привычном норвежском, делая паузы между фразами: – Мужи! Вы храбро дрались! Но бой окончен! И все павшие погибли в бою, а не были убиты в драке! И не в спину из-за угла! Разве просят мести за павших в битве? Спустя пару секунд после того, как десятник закончил толковать мою речь, ижорцы ответили очередным взрывом гневных выкриков. Правда, в конце площади уже показались гриди в полном боевом облачении, и возмущенный крик стал тут же стихать, сменившись угрюмой тишиной. Но, судя по лицам разгорячившихся мужиков, становится ясно: так просто они не уйдут. И если дружинники возьмутся за мечи, то и ижорцы схватятся за рукояти боевых топоров. – Не согласны они, Андрей. В глухом, надломленном голосе Георгия чувствуется поражение – десятник не пойдет против всего погоста ради какого-то урманина. Это понятно, я бы и сам так не поступил. Но ведь есть и другой выход. – Тогда переведи им последнее. – Дождавшись короткого кивка русича, я продолжил: – Пусть Бог рассудит, кто прав, а кто виноват! Решим все судебным поединком! Старший дружинник громко взревел вслед за мной: – Божий суд! Ижорцы согласились. Условия просты: коли возьмет верх их боец, то месть и так уже случится, коли я – значит, требование выдать меня на правеж несправедливо. На том и порешили, вот только выбор оружия остался за противной стороной – и поединщик выбрал топоры без щитов. Теперь же ижорец стоит в дальнем конце площади, красуясь оголенным торсом с крепкими мышцами, увившими руки и грудь. Этот воин – кузнец, брат сраженного Андерсом десятника, чувствуется, что противник он крепкий, опасный. А меня уже потряхивает то ли от холода, то ли от волнения, а что вернее – от всего разом. Судя по доставшимся от предка воспоминаниям, никакого фехтовального искусства на топорах в принципе быть не может, подойди поближе, да рубани покрепче, вот и весь бой. Только в памяти Андерса не нашлось ни одного воспоминания, когда он сражался одним лишь топором или мечом, не важно – левый бок всегда защищал крепкий щит. Перед неудачной попыткой поступить в гвардейскую академию я изучал абордажный бой с виброклинками в руках. Но искусство фехтования на них ближе к боевым традициям владения казачьей шашкой… Нет, мне достался богатый опыт жестоких рубок от предка, но повторюсь – его инстинкты подсказывают подойти поближе да рубануть побыстрее, пока отточенное лезвие не вгрызлось в мою плоть. Вот если воспользоваться собственными спортивными навыками, да увязать их… – Топоры не метать! Начали!!! Громкий возглас Георгия прервал мою мысль, буквально подстегнув меня: я тут же начал движение в сторону противника. Между тем ижорец, громко взревев – и вызвав тем одобрительные крики соплеменников, – ринулся вперед, широкими взмахами топора рассекая собой воздух. На мгновение я замер и дрогнул. Только представил себе, как вражеский топор с размаха врубается мне куда-нибудь в шею или в живот, и все внутри сжалось от страха, а сердце застучало где-то на уровне пяток. Но, крепче стиснув рукоять топора, я так же громко взревел, разгоняя страх и возбуждая ярость, как не раз это делал мой предок. И вновь шагнул вперед… – Бей! – Руби его!! – Отомсти за брата!!! Даже плохо зная язык, несложно догадаться, что кричат ижорцы, подбадривая своего поединщика. Между тем, усилием воли подавив страх, последние разделяющие нас метры я преодолеваю легкой рысью, разгоняя сковавший тело адреналин и наконец-то взяв его под контроль. Вот между нами остается четыре метра… три… два – и тут ижорец рванулся вперед, с диким ревом обрушивая молниеносный удар сверху, от которого я едва успеваю отскочить в сторону! Еще один, столь же молниеносный удар по горизонтали – и вновь я спасаюсь, отпрыгнув назад. – А-а-а!!! Противник хитро рубит снизу вверх, развернув топор и нацелив его в подбородок. Вновь ухожу с траектории удара, но в этот раз успеваю ударить сверху – и деревянная рукоятка моего топора сбивает оружие противника. Одновременно что есть силы врезаюсь плечом в бок ижорца, отбросив его назад. Мой короткий успех встречен одобрительными криками русов. А приятно, когда за тебя болеют! Поединщик ижорцев вновь стремительно рубит по горизонтали от себя, целя в шею, – да так резво, что я едва отпрянул! И вновь его связка переходит в быстрый и очень мощный удар сверху вниз, от которого уже не уйти.