– Дан, он за плетью пошел. Сейчас вернется. – Я, может, и не выгляжу сильно умным, но это и без вас понял. – Вы железку держите наготове, а то и впрямь плетей отведаю. Он хоть и невысок, и жирком заплыл, но силенок на пару колодников хватит. Совсем я здесь ослаб, а про вас и думать страшно… – Ты там не соскучился? – весело донеслось издали. – Скучаю. Маму твою вспоминаю! – выкрикнул епископ. – Она веселая была и недотрогу из себя никогда не строила. – Сейчас-сейчас… и за твою маму возьмемся – я не я буду, если еще до полуночи ты не признаешься, что она была грязной свиньей. – И не надейся: моя мать сестрой твоей не приходится. Свиная тема, неосторожно задетая тюремщиком и обернувшаяся против него, разозлила коротышку до крайности. Вне себя от злости, неистово мечтая как можно быстрее превратить кожу обидчика в полигон для игры в крестики-нолики, он, прекратив разговор, рывком сдернул скрипучий брус засова, легко распахнул решетчатую дверь, сбитую из неподъемных брусьев, вошел, развернулся, потянулся к гнезду для факела. Епископ, сочтя момент удобным для атаки, поднял колодку, выхватил из моей руки штырь, бросился вперед. Конфидусу не хватило мгновения. У тюремщика или глаз на затылке имелся, или просто чутье сработало – не оборачиваясь, отшвырнул факел, отскочил в сторону, вслепую размахнувшись тройной плетью. Епископ взвыл от боли, рванулся к противнику, но, увы, слишком далеко: цепь натянулась, а меня от рывка кинуло носом на пол. Увлекшийся еретик позабыл, что его железное оружие закреплено на сокамернике – его отбросило назад, и он завалился рядом. – Ах ты, гниль! – возмутился тюремщик и совершил непростительную ошибку. В такой ситуации действовать допустимо лишь одним способом: опрометью выскочить из камеры и максимально быстро закрыть за собой дверь. Все – никуда сидельцы не денутся. Остается дождаться подмоги – и уж после вразумить их методами физического воздействия. Чтобы неповадно было. Коротышка решил покарать нас немедленно. Подошел, от души размахнулся своей треххвосткой. Я на месте не валялся – шевеля всеми когтями, подтягивал к себе штырь. К счастью, епископ его выронил при падении. Ладонь достала до ржавого металла. Плеть сейчас пойдет вниз. Серьезная плеть – одного неуверенного удара хватило, чтобы бывалого еретика деморализовать. Так и корчится на полу – больше не пытается атаковать. Отчаянно замахнувшись, я выпустил штырь, придерживая его за цепь. Тот, по дуге пронесшись над полом, концом достал до голени тюремщика. Весу в железяке немало, скорость тоже хорошая – позабыв про плеть, коротышка с воем присел, обхватив руками поврежденную лапку. Конфидус, перестав корчиться, извернулся, ухватил упавший штырь, ударил коротко, в голову, с противным стуком, скорее даже хрустом. Вой смолк, сменившись булькающими хрипами. Откинувшись на спину, я замер, бездумно уставившись в потолок. Дышу как загнанная лошадь. Вроде и драки всего ничего было, а как вымотался. Нервы, будь они неладны, да и устал я… очень устал. – Дан, как вы? – Я в норме. А вы? Сильно он вас? – Бок задел, но одежда выручила. Ох и умеет, гад, бить! Больно до слез, но мясо с костей не снял – ерунда. Вы сможете идти? – Дайте минутку – дух переведу. Обыщите его пока что. Оружие, деньги, ключи – все, что есть, забирайте. – Ключи?! Да зачем в тюрьме замки – это ведь не дворец королевский. Эх, Конфидус, да откуда мне знать, что замки на дверях в твоем мире только короли себе могут позволить? Но вслух сказал другое: – Мало ли… все забирайте. * * * Долго прохлаждаться мне не дали. Так и не отдышавшись, поднялся, почуяв запах на удивление едкого дыма. Источник его обнаружился мгновенно: факел, оброненный тюремщиком. Солома на полу была свалявшейся, мокрой и очень грязной, но потихоньку начала заниматься. Подняв факел, я не стал тратить времени на ликвидацию потенциального очага возгорания. Да и не хотелось подобным заниматься босыми ногами – они и без того у меня пострадавшие. Ничего, эта сырятина не разгорится. – Конфидус, вы там долго еще? Епископ, вместо того чтобы осматривать одежду тюремщика на предмет карманов с богатым содержимым, сокрушенно произнес: – Я ему, кажется, голову проломил. Вроде бил не сильно, а… Как же так получилось… Ему помочь надо – может, и выживет. – Да пусть хоть трижды окочурится – уходить нам надо. Вы забыли? Нет у нас времени на благие дела. Да и вон он: в себя приходит, таращится. Все равно мозгов нет – трещина на макушке такому не навредит. Я уже почти не верю, что вы когда-то лихими наемниками командовали, – ведете себя так, будто, кроме кадила, в руках ничего не держали и ничего, кроме алтаря, в жизни не видели. Уходим. Епископ, не обращая внимания на критику, подхватил хрипящего тюремщика за руки, выволок в коридор, пристроил у стеночки. – Вот… пусть хотя бы здесь полежит, а не в соломе загаженной. Спорно – солома, хоть и загажена, помягче каменного пола. Но спорить некогда, да и неинтересно. Кинулись вправо по коридору – где-то там, неподалеку, располагается выход на улицу. По обе стороны мелькали деревянные решетки других камер. Все пустые, лишь в одной у стены похрапывало несколько мужчин. Как ни примитивна местная пенитенциарная система, но заключенных по сто штук в одну консервную банку не набивают – места хватает. Или не сезон еще? А вот и дверь. Массивная, небрежно сбитая, с окованным железом засовом. С немалым усилием отодвигаю его в сторону, тяну створку на себя, затем толкаю. Бесполезно. – Конфидус, она снаружи заперта! Епископ, не доверяя, дернул, навалился, лишь после этого согласился: – Похоже, вы правы. В дверь заколотили чем-то увесистым, с улицы приглушенно донеслось: – Чего шумите? И что за дым из караульной тянется? А? Замерев, мы переглянулись; епископ, вернув засов на место, прошипел: – Караульный еще и на улице есть! Вот ведь проклятье! Да уж, попали. Тюрьмы – это специфические заведения: лишних выходов в большой мир там не любят. В идеале имеется лишь одна дверь. Если так, то совсем плохо – прорываться через нее будет непросто. Караульный сейчас насторожен и наверняка вооружен не только плетью. Пара доходяг, один из которых закован по рукам, а второй по ногам, вряд ли справятся с таким противником. Думай, Дан, думай! Итак, вдвоем у нас шансов мало, но если… Что там тюремщики меж собой обсуждали? Кто там в камерах у нас сидит? В дверь опять заколотили, караульный заорал во все горло: – Открывайте или выломаем! Да что там у вас?! – Он еще и не один, – выдохнул епископ. – Конфидус, за мной! У меня хорошая идея есть! Не тратя времени на объяснения, неловко ковыляя, потащился назад. Смог бы бежать – бежал, но попробуйте побегать на таких болезненных деревяшках. Эх, ноги мои, ноги, вам отдых нужен… знаю. Ну потерпите немного – обязательно отдохнете… чуть позже. В коридоре шумела разноголосица – народ, почуяв дым и суматоху, пробудился. Доковыляв до первой обитаемой камеры, обратился к облепившим решетку мужикам: – За что сидите? – Недоимщики, – коротко и малопонятно пояснил плюгавенький бородач типично крестьянской наружности. – А что это тут такое делается?! Не удосужившись ответить, поднял засов: – Все, вы свободны. К двери идите. Дальше коридор заволокло дымом всерьез – сырая солома все же не погасла. Не иначе как от испражнений многих поколений зэков пропиталась селитрой. Чихая, переступил через слабо шевелящегося тюремщика – никак не уймется, гад. Из тьмы очередной камеры ко мне рванулась грязная тощая рука с когтеподобными ногтями. Испуганно отскочив, садистски стукнул по ней факелом, но даже боль от ожога не подействовала – лапа упрямо продолжала тянуться к моей шее. Меж деревянных прутьев серела перекошенная харя с выпученными безумными глазами. – Не надо его выпускать! Это бесноватый! – выкрикнул Конфидус. – У меня и в мыслях не было!.. Ну и морда у него… – Дан, что вы задумали? Недоимщики драться не станут – не тот народ, да и вины за ними великой нет. – Потом объясню… все потом. Очередная обитаемая камера. К решетке жмется целая орава – не меньше десятка сидельцев. Лица у них… Морды у них… В моем мире на портретах «Их разыскивает милиция» физиономии были в семнадцать раз добропорядочнее. Не доверяя первому впечатлению, уточнил: – За что посадили? – Твою прабабушку обрюхатил. – Ответ был мгновенным и непринужденным, высказанным гнусаво-похабным голосом, лишенным даже намека на уважение к собеседнику. Да, это явно те, кто мне нужен. За спиной, вдали, послышались сильные удары чем-то массивным по дереву – охрана начала штурм. – Господа разбойники, на днях вас повесят. За шею. Всех, кроме редких везунчиков, – тех милостиво искалечат. Слышите удары? Это дверь вышибают охранники. Их на улице двое, а вас здесь больше десятка. Решать надо быстро. – А чего решать – мы здесь ничего не забыли. Дверь открой, мил человек, и посмотрим, чья потом возьмет.