– Ага, Горсвет тут все просвечивает, не успевают заводиться… всякие. А через периметр мы не пускаем. Вот с заходом уже стремно на улицу соваться. Если ты не дома, то лучше сиди где сидел, или в гости к кому иди. – А если не к кому в гости? – Так не бывает, а вообще можешь куда-нибудь в учреждение сунуться, там всегда дежурные есть. На улицу нельзя. – А на машине? – Смотря на какой, – усмехнулся он. – Если на танке, то без проблем. – А есть танки? – Есть, куда они денутся. Только запчастей и горючки на них не напасешься, так что если что и пользуем, так только легкие. А так всяких хватает. Правда их еще и завести проблема обычно, стоят-то уже сколько лет. – А у дота что стояло такое, ну, с двумя пулеметами? – поинтересовался я. – Т-90, легкий, с двумя «дашками». Серьезный агрегат, как сыпанет, так и в клочья. – Кого в клочья? – уточнил я, восхищенный метафорой. – Да пофиг кого, – отмахнулся небрежно боец. – Кого хочешь. – Понятно, – с уважением кивнул я. Полуторка объехала по кругу площадь с заросшим сквером посередине, которая называлась, как и следовало ожидать, площадью Ленина, и которую здесь звали, со слов бойца, площадью Крупского, или просто «Крупой», ну и памятник, стоявший посреди сквера, оказался как раз ему и посвящен. Лысый вождь стоял чуть наперекосяк, призывно вытянув руку и указывая ей на сгоревший верхний этаж здания напротив, словно указывая на непорядок. – А че там горело? – полюбопытствовал я. – Да фонарщики какой-то шкаф на чердаке прошляпили, оттуда и вылезло. А в здании только ночной дежурный был, так чтобы отбиться, бумаги в шкафах поджег. «Да будет свет!» вроде как сделал. Этаж и сгорел, – все столь же туманно пояснил провожатый. – А сам не в курсе, что гадам этим свет, если уже полезли, по-барабану совершенно. – И чего с дежурным? – В окно сиганул, упал в кусты, только ноги поломал. А тут и фонарщики подъехали. Полуторка остановилась у обшарпанного крыльца, пофыркав двигателем. Боец совсем не изъявил желания вылезти, выбрался только сержант из-за руля, призывно махнувший мне рукой и сказавший: – Слезай, приехали. Щас тебя посчитают и к делу определят. Под конвоем сержанта и словоохотливого солдата я поднялся по крыльцу и оказался перед дверью, справа от которой на стене висела табличка гласившая: «Администрация Углегорска. Районный отдел приема поселенцев (РОПП)». Дверь, крашеная бурой половой краской, отворилась со скрипом на тугой пружине. Мы вошли в полутемный маленький вестибюль, где вдоль стены вытянулся ряд кресел с откидными сиденьями из потрескавшегося дерматина, вроде как в кинотеатрах раньше бывали, а напротив кресел, за стойкой, отгороженной решеткой, сидел сержант с красной повязкой «Дежурный по отделу» на рукаве. – Здорова, ропперы! – громогласно, вызвав гулкое эхо, поздоровался рыжий. – Митя, поселенца привезли, оформляй. И с этими словами рыжий протянул в окошко какую-то бумажку. – Это хорошо, – кивнул дежурный, делая в бумаге какую-то пометку и возвращая ее обратно, – Больше народу, крепче стоим. А то что-то в последнее время мало провалилось, мы уже опасаться начинаем. Как зовут? Это он уже ко мне обратился, заодно подтягивая большую амбарную книгу и открывая ее на заложенной странице. – Бирюков Владимир Васильевич, – представился я. Сержант сначала посветил мне в глаза, затем тщательно, каллиграфическим почерком записал в книгу мои данные, не забыв спросить даже домашний адрес, затем сказал: – По коридору направо, кабинет номер два. Бочаров Сергей Геннадьевич вас примет, теперь все вопросы к нему. Рыжий пожелал мне удачи, попрощался с дежурным, уткнувшимся в какую-то книжку, и вышел на улицу. А я направился куда велели, в темный коридор, в конце которого в кронштейне торчала керосиновая лампа, дававшая тусклый и мерцающий свет. Двери выходили в обе стороны, так что окон в коридоре не было, свет с улицы не попадал. Номера на дверях прочитать было почти невозможно, приходилось чуть не носом упираться в них, и еще на цыпочки приподниматься. Кабинетом номер два оказалась вторая дверь по счету. Я постучал, дождался ответа «войдите», и, соответственно, вошел. – Добрый день, – с ходу поприветствовал меня средних лет невзрачный и лысоватый дядек в большой не по росту полушерстяной гимнастерке без погон, но с портупеей через плечо. – И вам добрый, – кивнул я, оглядываюсь. Стол под выцветшим зеленым сукном, простой и потертый. Карандаши. Чернильница. Бумага. Все как из кино, полное ощущение нереальности. – Чего уставился? – буркнул мужик. – Компьютеры ищешь? – Ну… типа того, – кивнул я. – А то странно как-то, типа в театре. Или музее. – Ага, а я экспонат, – кивнул тот. – Нет тут ни хрена, ни компьютеров, ни даже электричества в здании. Чернилами пишем, из непроливаек. И суем в них стальные перья, и ставим на бумаге кляксы. Бумага, кстати, дерьмо дерьмом, пером из нее аж щепки цепляются. Мужик вздохнул, бессмысленно передвинул чернильный прибор, изображавший рабочего с молотом и колхозницу со снопом спелой ржи, кривовато отлитых в бронзе, затем спросил, попутно указывая на стул напротив: – Давай, рассказывай, как сюда попал. – Как все, наверное, – пожал я плечами. – Точно, – кивнул тот, – Темнота, очнулся – гипс. – Гипса не было. – Да знаю я. Понял хоть, где очутился? – Ну… просветили немного добрые люди. – Сюда как попал? – Да парень один подвез, – неопределенно махнул я рукой куда-то в сторону окна, – В Горсвете работает, как рассказал. – Это кто там? – слегка заинтересовался Бочаров. – Я вроде всех оттуда знаю. – Да Федором зовут, но говорит, что даже на Теодора согласен. Мальцев фамилия. Бочаров вздохнул, затем сказал: – Знаю я сего Теодора. Лоботряс. Но парень смелый, не скажешь ничего. Ладно, к делу давай. – Давайте, – согласился я. – А то я пока вообще не знаю, что мне дальше делать, как жить и куда. Кстати, а обратно отсюда точно никак? – Точно, – кивнул он. – Было бы «как» – ты бы здесь ни души бы не встретил. Хотя…, – тут он замялся, – Хотя всяко бывает. Кто-то и прижился уже, обратно так и не захочет. Иные в авторитет вошли, а дома никем были. Ладно, давай с главного: голодный? – Ну… есть малехо, – проявил я честность. – Но терпимо, можно и подождать. – Тогда терпи, с остальным закончим. Бочаров встал, одернув гимнастерку, которой это совершенно не помогло, складки собирались под широким кожаным ремнем самыми причудливыми сочетаниями, задирая полы и образуя что-то вроде балетной пачки. Подойдя к старинного вида сейфу, открыл его, вытащил оттуда бумажный конверт. Вроде как подумав, передал его мне: – Тут талоны на питание. Тридцать дней три раза в день. В центральной столовой, это вон там, за углом, – он указал направление рукой и уселся обратно на свой скрипнувший стул. – С голоду уже не помрешь. А в остальном как дальше жить планируешь? – Да я и не знаю ничего толком, – удивился я вопросу, – А какие варианты? – Ну, можешь просто идти сам себе дело искать, частника мы не зажимаем, – сказал собеседник, – А можешь на работу устроиться. Что и рекомендую, собственно говоря. Зарплата, общага, там осмотришься. – Ну… чего я сам шариться буду? На работу надо. Если место дадут, куда свои кости бросить. – Дадут, дадут, – вздохнул он. – Вот смотри, список вакансий, куда народ на сегодня требуется. Он открыл большую картонную папку, лежащую перед ним, и подвинул ее мне. Я увидел отпечатанный на машинке лист позиций из двадцати. Пробежал по нему глазами, отметил «Комендантскую роту» и «Горсвет», затем на Бочарова взглянул: – А правда, что в Горсвете работа суточная? – У фонарщиков выездных, – ответил Бочаров. – Это которые в поле работают. А что, Федька агитировал? – Ну… да, он, – подтвердил я. – Все равно ни черта не знаю, а там, говорит, и платят неплохо, и время свободное есть. – А насчет профессионального риска предупреждал? – уточнил собеседник. – Вроде как, – пожал я плечами. – Только я пока не верю еще ни во что. Точнее, верю, но ни хрена не понимаю. – В Горсвете поймешь, – усмехнулся тот. – Отговаривать не буду, если тебе лихость природная жить не дает – там тебе самое место. Да и люди там во как нужны, народу страсть за месяц у них накрылось. Это он добавил с неким оттенком злорадства в мой адрес, мол, надо было раньше думать, прежде чем проситься. Не могу сказать, что пропустил мимо ушей, но задний ход давать не стал, неудобно уже переобуваться. Да и вообще… Он вырвал из другой папки какой-то разлинованный бланк, в котором начал что-то быстро писать, постоянно макая простенькую ученическую ручку с пером в чернильницу и немилосердно пачкая бумагу кляксами. Да еще и тихо матерясь при этом. Покончив с писаниной, он помахал листочком, чтобы просушить чернила, затем протянул его мне. – С этим в Горсвет пойдешь, в отдел кадров. Там тебя в штат зачислят, аванс выплатят. Это вот так, по улице, пока зеленый забор с воротами не увидишь справа, а за ним – желтый дом трехэтажный, – он ткнул пальцем куда-то в стенку. – Это Советская тридцать два, бывшее здание почтамта. Сегодня у нас… – он заглянул в календарь, – Четверг у нас сегодня. В понедельник в девять утра жду здесь, на лекции для новичков. Это обязательно, с работы отпустят. Понял? – Понял. – Тогда шагай прямо туда, а то конца рабочего дня всего полтора часа осталось. Не успеешь что-нибудь получить, тоже понедельника ждать придется. – Ага, спасибо.