– А с бензином как? – Дороговато, но есть, – ответил Федор. – Откуда? Из запасов? – Ты че? – удивился он. – Какие в дупу запасы? Запасы все давно закончились. Из угля гонят, по немецкой технологии. Ну и масла всякие, они тоже нужны. – И как? Про немецкий синтетический бензин я слыхал и читал, немцы в войну вроде не жаловались на него. Разве что дороговат он выходил, если мне память не изменяет. Но может и изменять, не уверен. – Да нормально, видишь – бегает, – он в очередной раз постучал по рулю, как делал каждый раз, когда заговаривал про свой «Опель», – Моя «минерва», что в той жизни осталась, от такого бы масла с бензином загнулись, а «опелек» этот жрет и радуется. – Че за «минерва»? – удивился я. – Внедорожник японский. У вас таких не было? – даже не удивился он. – Не было. – Значит че-то другое было, – заключил он с уклоном в некую философичность. – Ага, наверняка, – поддержал его вывод я. Вскоре машина выбралась на старую и здорово разрушенную асфальтовую дорогу, на которой трясти стало даже хуже, да и кузов загромыхал еще громче. Стало шумно, разговор увял. Первое доказательство того, что Федя не псих, пришло, когда из-за поворота дороги показалось поле, тянущееся к большому городу, а затем мы проехали мимо потрескавшегося бетонного указателя с каким-то барельефом, изображающим шахтеров и металлургов в трудовом порыве, и с надписью под ними: «Углегорск. Город трудового подвига». Город явно был не маленьким. Если бы у нас такой был, я бы о нем слышал так или иначе. Виднелись трубы заводов, тянулась серой лентой река, теряющаяся между домами. За рекой виднелись холмы, чуть дальше превращающиеся почти что в горы. Если приглядеться, там можно было увидеть какие-то металлические конструкции, экскаваторы, еще что-то. Все тоже с виду заброшенное, но явно указывавшее, что тут есть что добывать. – Углем город жил? – уточнил я. – Углем и сталью, тут железа полно. Но мы только уголь добываем. – А чего так? – удивился я. – Металлолома выше головы, на веки вечные хватит, – объяснил он, – Но металлургический частично работает. Раньше он тут огромный был, а у нас так, фурычит помаленьку. Чуть-чуть тот же металлолом плавят, чуть-чуть катают, чуть-чуть льют и чуть-чуть слесарят даже прямо там. Железную дорогу вот строят, до Карьерного уже дотянули, «овечка» ходит. Электростанция есть, правда она только на завод работает и еще на пару мест. Поймал себя на ощущении, что смотрю телевизор. Репортаж с мест, о проблемах промышленного региона. Осознать тот факт, что я сам сижу в этом репортаже, пока не получалось. Было абсолютное ощущение нереальности всего происходящего вокруг. Чем ближе к городу, тем все более мрачное впечатление создавал он. Он был заброшен, и это уже бросалось в глаза. Даже пять лет без людей не проходят бесследно для места, где люди должны быть. Это как покинутый дом вдруг начинает разрушаться удивительно быстро. Пока люди живут – ничего с ним не делается, а как покинут – и сразу трещины, запах затхлого, что-то ломается… Странно, но правда. Да и с того момента, как люди исчезли, прошло уже не пять лет, как я понимаю, а все пятнадцать. Пыль, грязь, бурно разросшиеся кусты, осевшие деревянные дома – окраина, частный сектор. Чуть дальше. ближе к центру, начали попадаться двухэтажные деревянные на каменных цоколях. Я таких давно не видел, а вот с детства их еще помню, настоящие бараки, у нас такие на противоположной стороне улицы были. Даже без водопровода, кажется, там на углу колонка стояла, возле которой мы обожали играть. А тетки, приходившие из бараков за водой, нас гоняли почему-то. Колонки и здесь были. Тоже заброшенные, поржавелые, с облезшей синей краской. Из них воду давно не добывали, видать. – А что людей не видно? – удивился я. Действительно, улицы поражали еще и абсолютной безлюдностью. Пусть тут семнадцать тысяч населения всего, но хоть кто-то должен был мелькнуть. – Люди в центре живут, компактно, – пожал он плечами, словно удивившись наивному вопросу, – Там и дома каменные, и безопасно. И сектор огорожен более-менее. – А тут что? – Тут опа-асно, – словно удивившись вопросу, протянул он, – Съесть могут или чего другое. Не так, как возле границы Тьмы, но тоже черт знает что творится. – А так и не скажешь, – сказал я, глядя в окно, – Просто заброшенное место с виду. Пусто очень, правда. – Это днем. Ночью куда хуже. Боремся как можем, но город большой. Везде не успеваем. Тут раньше тысяч двести населения было. – А в центре безопасно, говоришь? – Ага, если по ночам не гулять. – А чего по ночам делаете? – Дома сидим и водку пьем, – усмехнулся он, – Или чем другим, если есть с кем. Да увидишь все, поймешь по ходу, есть где людям собраться и под крышей. Нормально живем, как люди, пусть и трудновато. А то начну объяснять, и только запутаюсь. Помаленьку все. Поначалу главное слушай внимательно, что говорят. И все правила читай. Где они есть, там и читай, они тут не просто так писаны. А там работу найдешь, устроишься, разберешься. Сам таким был поначалу, вопрос на вопросе. Вытащив из кармана серебристый портсигар с какой-то надписью, в котором обнаружился ряд толстых папирос. Он вытащил одну, смял в подобие примитивного фильтра и закурил. – От прежних остались, или местные? – спросил я, приоткрывая стекло двери. – Курево-то? Местное, армяне какие-то гильзы делают и продают, а по реке возят табак с юга. Набиваем уже сами, машинками. Нормально, курить можно. Будешь? – протянул он мне пачку. – Не, спасибо, не курю я. Машина пару раз вильнула по улицам, разминувшись с большим встречным грузовиком, выехала на относительно широкую улицу с вросшими в брусчатку трамвайными путями, загремела покрышками по булыжнику. Затем нам навстречу попалась бронемашина с открытым верхом, в которой, судя по торчащим головам, сидело человек пять, и на турелях стояли аж три пулемета. – Классный «скаут», ленд-лизовский. А мужики в нем – разведбат, – пояснил Федор с уважением, – В рейды хрен знает куда катаются, самая белая кость в городе. Но туда попасть – такой отбор пройти надо, что лучше и не рыпаться. – Опасно? – Естественно, они на самые границы Тьмы ездят, те же меняются постоянно, – ответил Федор, а затем спросил: – А сам по работе что думаешь? – Ну ты спросил, – усмехнулся я, – Откуда я знаю? Какие тут вообще работы бывают? – Разные, почти как в нормальном мире. Почти. Ты вот сам как думаешь, что лучше? Спокойно и денег поменьше, или с проблемами, но побольше? Ну и свободы побольше тоже? – А что предлагаешь? – уточнил я, поняв, что он к чему-то клонит. – Да пока не предлагаю, но вот если ты в технике шаришь, то можно на завод пойти. Или в мастерские куда. Но если не специалист, то хорошего оклада не будет, ученик, считай. Работа каждый день, охрана, безопасность, все такое. Ты не военный? – вдруг спросил он. – Нет, только срочку служил. – Ага, да и служба дело такое, на нее сразу не берут. Я сам в разведроту пытался, так даже слушать не стали. А у нас вот сутки отпахал, потом трое гуляй. На все времени хватает. И платят как мастеру на заводе. Ну, чуток меньше. – А минусы? – Без башки остаться можно – это главный минус. Недостаток, можно сказать. – С высокой вероятностью? Он помялся, скорее сам задумался, затем сказал: – Если сразу не влип, то потом долго проживешь. Я уже два с половиной года фонарщиком, и живой, как видишь. Если без ума куда не надо не лезть, действовать по инструкции, то жить будешь. Опять же патронов нам не жалеют, с оружием нормально. По местным реалиям мне нравится. Ну и уважение, и все такое. – И повеселее, наверное? – спросил я, прикинув, к чему клонит Федор. Я задумался. Не то, чтобы сразу на все согласен, но Федор мне кажется парнем нормальным. А заодно он мой единственный знакомый в этих краях, все какая-то подмога. Да и сам я такой, мне лучше с риском, например, но чтобы и денег побольше, и с тоски не помирать. Хотя, тут помереть скорее не с тоски можно, а как раз наоборот. – А чего за работа-то вообще? – Заброшенные дома освещать как можно чаще, – взялся мой спутник за объяснения, – А то в тени всякое завестись может, если долго не проверять, увидишь – сдуреешь. Ну и мы ездим по графику бригадой, светим. Или если пробой где случается, ликвидируем. – Что за пробой? – Ну… ну вот подвал какой-нибудь, о котором никто не знает, – Федя изобразил при этом зловещее лицо, – И там темно с начала времен. И если там какие-то причины сложатся, то в подвале такое заводится, что не знаешь как спасаться. А то и просто канал в Тьму оттуда получается, как туннель. Вот мы и прикрываем район. Воюем тогда уже всерьез. – Погодь, а ночью, когда везде тьма? – Ночью тень, – поправил он меня, – И время Тьмы. Тьма приходит через тень. – А в чем разница? Он чуть растерялся, затем сказал: – Если коротко, то тень – это отсутствие света. А Тьма – это противоположность Свету. Свет светит, а Тьма… темнит, например. Увидишь когда-нибудь, я не умею толком объяснить. – Ага… – сказал я, кивнув, просто потому, что не видел смысла пытать его дальше. – Слушай, а почему нельзя дома пустые взорвать, например? – Смеешься? – удивился он вопросу. – А че? – Как это че? – засмеялся он, – Если их взрывать, то только так, чтобы даже подвал открытым остался, а это уже никакого тола не напасешься. Если просто дом завалить, то добьешься только того, что в подвале вечная тень заведется. И Тьма придет. А ты хрен чего сделать сможешь, потому как все завалено и это место не просветишь. Сам себе навредишь. Так, разбираем старый жилфонд помаленьку, но это надолго. Во как… и верно. Ступил я чего-то. Ну мне простительно, я вообще пока не уверен, что все вокруг – реальность. Может быть меня там током дернуло, и я в коме где-нибудь в больнице? Как знать, как знать… Иначе придется смириться с мыслью, что угодил в фильм ужасов. А Елена сейчас милицию вызывает, куда пропал мужик вместе с сараем… Ой, ой, ой… об этом и подумать-то страшно. Как бы с ней чего не случилось от такого явления. – Ты чего? – скосил на меня глаза Федор.