– Даже если он был плохо закреплен, отодрать его без шума было невозможно. Но она не проснулась… Старик ничего не ответил. Шум, доносившийся с улицы – голоса, хохот, музыка, рев скутеров и автомобилей, – дал ответ за него. – Здесь гвалт стоит до четырех часов утра, – заметил он. – Она должна была, в конце концов, привыкнуть к этому и не обращать ни на что внимания. Наверное, крепко спала. Он указал рукой на наушники-«бандо», лежавшие на ночном столике. Выглядели они еще новее аудиоколонки. – Наверное, надевала эту штуку, чтобы уснуть. Чань подошел к высокотехнологичным наушникам и потрогал их, внимательно осмотрев со всех сторон. Один из новейших гаджетов, предназначенных, так сказать, для улучшения качества сна. Неплохой бизнес для такого неадекватного города. – Марки «Мин». Той же, что и колонка. Оба помолчали. Уличный шум проходил словно сквозь них, сдвигая с места все органы. – Ее компьютер, телефон, шлем, звуковая колонка… все друг с другом соединено… и все одной и той же марки: «Мин», – сказал Чань, нахмурив брови. Старик подождал, что он еще скажет. В это время по коридору мимо двери, громко разговаривая и смеясь, прошли двое. – Это означает, что узнать, глубоко ли она спит, мог любой. И мог выбрать самый выгодный момент для нападения. И этот человек имел доступ к ее телефону, наушникам и колонке. Этот человек работает на Мина. 15 Ночной рынок на Темпл-стрит. Дождь прекратился. Обоих полицейских окутал влажный, жаркий вечерний воздух. В ярком неоновом свете они уселись за столики посередине улицы вместе с десятками других обедающих – мужчин, женщин, ребятишек. Все вокруг кишело и непрерывно двигалось. На тротуарах рядами стояли тазы и пластиковые ведра с рыбой и большими, еще живыми крабами. Живность плавала и в аквариумах на витринах маленьких уличных забегаловок, которые в Гонконге называют дай пай дун. По шлангам в тазы и ведра поступала проточная вода, а на полу тарахтел маленький моторчик, и от него, как нити паутины, расходились провода. Чуть поодаль, на краю мостовой, на тележках громоздились горы грязных тарелок. Между столиков крутился людской водоворот, а кто-то выпивал, болтал и курил, сидя прямо на тротуаре. Старик поставил перед Чанем бутылку вина, купленную в магазине «Севен-Илевен»[30]. Его фигура выделялась на фоне огромной рекламы пива «Яньджин», и на мрачном, угрюмом лице блестели только глаза. – Ты же знаешь, что я не пью, – сказал Чань. – Тогда зачем ты заплатил за бутылку? Молодой полицейский не ответил. Он следил глазами за толстой крысой, которая бежала по проходу, на ходу уплетая кем-то оброненный кусок омлета. – Ты не пьешь, не куришь, не балуешься наркотиками, ешь только фрукты и хлеб, встаешь ни свет ни заря, чтобы позаниматься спортом, и у тебя никого нет, – сказал Старик. – Ты знаешь, как тебя называют? «Одинокий воин»… И ты живешь в центре. Черт побери, у кого из полицейских есть средства, чтобы жить в центре? В чем твой секрет? За спиной у Чаня реклама предлагала яркие фото полных тарелок: фасоль, жаренная в масле, гигантские креветки, приготовленные на пару, гребешки с чесноком, морские ушки, жареная свинина, голуби на вертеле… – Мой богатый, страдавший депрессией отец промотал все свое имущество в казино, с женщинами, с наркотой. За ним по пятам вечно гонялись триады. Но перед смертью он завещал мне эту квартиру. – Можно сказать, у нас с твоим отцом были одни и те же грешки, а? Так вот почему ты вроде как обо мне заботишься? Чань старался не смотреть на Старика. Он наблюдал за каким-то голым по пояс типом в моторизованном кресле на колесах, который пробирался сквозь толпу, свесив голову набок. – Ты снова начал играть? – спросил он Старика. – Нет… А ты и правда думаешь, что убийца – кто-то из сотрудников Мина? – ответил тот вопросом на вопрос, резко сменив тему. Чань понял, что Элайджа ему соврал. И принялся размышлять вслух: – Кроме того, что все убитые девушки когда-то работали у Мина, у них дома были какие-нибудь приборы или гаджеты фирмы «Мин инкорпорейтед»… Компания предлагает устройства всем своим сотрудникам и таким образом получает их персональные данные. – Ну и что? Такими устройствами пользуется много народу. И не только те, кто работает у Мина. Эта чертова техника активируется, пока говоришь по телефону… Я как-то сказал моему шурину, что видел «Мазератти», – и тотчас же стал получать рекламу от дилеров автомобилей класса люкс. По мне, так единственное решение проблемы – прикрыть все лавочки: и «Фейсбук», и «Твиттер», и «Инстаграм», и «ВиЧат», и Мина до кучи. – Уже поздновато прикрывать, не находишь? – заметил Чань. Лицо его омрачилось, и голос прозвучал глухо, когда он спросил: – Думаешь, он все еще выходит на охоту? – Кто? Этот псих? Возможно… Похоже, Элайджу такая мысль не особенно взволновала. Он с шумом всасывал в рот лапшу и подливал себе вина. – В этом городе живет девушка, которой грозит смертельная опасность, – холодно произнес Чань. – Может быть, этот ненормальный ее уже засек, выяснил, кто она, изучил и теперь выслеживает… И прямо сейчас идет за ней до самого порога. Старик заметил, что в глазах молодого коллеги заплясали красные огоньки, а в голосе послышалась тревога, когда Чань сказал: – Если мы его не остановим, эту девушку ждет настоящий ад. 16 Мин Цзяньфен неподвижно сидел в полумраке. Он внимательно вглядывался в экраны компьютеров. Глаза его заволокло мечтательной дымкой, что, несомненно, было эффектом «первого прихода» от дозы наркотика, и картинки на мониторах с камер слежения отражались в его расширенных зрачках. Среди прочих там было и изображение новенькой, спешащей на последний автобус. Мойра… Мин Цзяньфен тихонько повторял это имя, словно леденец во рту перекатывал: «Мойра… Мойра… Мойра…». Потом поднес к губам бокал шампанского. Внезапно он ощутил себя старым. Недолговечным. Ранимым. Поплотнее запахнув полы домашнего халата из дамасского шелка, встал, ослабил и снял жгут и положил его рядом со шприцем. – Ева, – четко произнес он, – можешь вызвать Исмаэля? Будет исполнено… Мягкий женский голос, немного слишком вежливый, раздался словно из стен. Ева была одним из искусственных интеллектов, управлявших виллой: ведала отпиранием и запиранием дверей и окон, осуществляла климат-контроль, командовала роботами-аспираторами, экранами телевизоров, аудиосистемами, домашним кинотеатром, винным погребом, освещением, настраивала температуру ванны… Другого звали Адам. Мин соглашался, что выбор имен не оригинален, но находил его забавным. Дублирование системы было простой предосторожностью. Все-таки надежнее идти на двух ногах. Он прошел сквозь будуар, украшенный вощеными ситцами, антиквариатом и красивыми драпри, где единственным освещением сейчас был свет луны, проникавший через открытую балконную дверь, и, миновав пышные ламбрекены[31], вышел на балкон. Эта сторона виллы смотрела не на Центр, а на Китайское море, которое еле угадывалось вдали, тонкой серебристой полоской посверкивая между черных островов и потемневших холмов на берегу залива. Расположение комнаты выбрал его личный специалист по фэншуй: по его мнению, вода между островами символизирует деньги, а холмы вокруг залива обеспечивают воде, то есть деньгам, охрану и безопасность. В то же время открытый вход в залив дает воде свободу циркуляции, как и деньгам, которые обязаны все время циркулировать. Вокруг царило полное спокойствие. На горизонте не было видно ни дома, ни хижины. Подойдя к полукруглой балюстраде, Мин Цзяньфен подумал, что самая большая на свете роскошь в этом нелепом и шумном веке – полная тишина, особенно в таком городе, как Гонконг. За спиной он услышал шаги и обернулся. Об этой комнате мало кто знал, а еще меньше людей имели в нее доступ, и Исмаэль, его мажордом родом с Филиппин, относился именно к такой категории. – Господин меня звал? Мин вернулся в будуар, открыл крышку сигарного ящичка с клеймом Дэвида Линли[32] и достал гаванскую сигару. – Как себя чувствует Амихан? Мажордом почтительно поклонился. – Благодарю, все лучше и лучше. Дня через два ее выпишут. Не знаю, как вас и благодарить, господин… Мин великодушным жестом отмел все благодарности. – Важно, что удалось спасти ребенка… Это прекрасная новость, Исмаэль. Прекрасная новость… Когда юная беременная жена Исмаэля пожаловалась на кровотечение и боли в животе, Мин Цзяньфен использовал все свое влияние и свой статус спонсора, чтобы ее срочно поместили в Международный госпиталь Святой Матильды. Фасад госпиталя, украшенный колоннами и фронтоном, больше походил на фасад какого-нибудь музея. Внутри тоже все соответствовало всем требованиям: роскошь, эффективность и отменный медперсонал. Мин ценил своего мажордома. Исмаэль был на десять лет моложе его, но выглядел на двадцать старше. Этот маленький сухонький человечек был некрасив до полного безобразия и выглядел так, что вот-вот упадет от истощения, однако в любое время дня и ночи демонстрировал полую преданность хозяину. Его юная супруга обладала ошеломительной красотой, и теперь она повергала Мина в непрестанные сладостные подсчеты. То, что прекрасная Амихан забеременела под его крышей, его и смущало, и радовало. Исмаэль был единственным человеком в мире, которому Мин полностью доверял, единственным, кто не возбуждал в нем ни малейшей формы паранойи. У Исмаэля не было ни мобильника, ни планшета – Мин ему запретил, – и жизнь его состояла в постоянной готовности прийти по первому зову двадцать четыре часа в сутки. Взамен он сможет стать богачом на Филиппинах, если долго проживет и сможет воспользоваться своими деньгами. В противном случае ими воспользуется его юная супруга… – Можешь приготовить мне постель, Исмаэль? Пора уже ложиться спать. * * * Мойра дрожала под обжигающими струями душа. Она понимала, что это нервное, что она физически и морально выдохлась за этот бесконечный день, когда ее одна за другой накрывали волны эмоций. О, что это был за день…