— Я знаю подобные анекдоты, — проворчал Ромка. — Вон! — скомандовала ему Маринка. — Молчу, — отозвался Ромка и снова опустил голову. — А затем этот парень вывел машину из сарая и запер меня там, — продолжил Сергей Иванович, — а сам уехал. — А синяк у вас откуда? — деловито поинтересовался Ромка, не выдержавший и второго своего обещания. — Ах это, — Сергей Иванович покраснел, как мальчишка, и дотронулся осторожно пальцем до синяка, — ну это не… ну, в общем, я не сразу понял, что от меня требуется. — А что требовалось? — попросила уточнения Маринка. Глава 5 — Сидеть тихо и не мешать этому парню выезжать. — Ну все ясно, — сказала я, — потом он вернулся и освободил вас? — Да, когда он вас освободил? — спросила Маринка. — Я же уже говорил — он меня не освобождал. — Сергей Иванович гордо приосанился, и его близорукие глаза блеснули неожиданным огнем. — Я совершил побег из узилища! Я сидел в сарае до вечера, а потом услышал голоса. Мальчишки какие-то бегали вокруг, играли в казаков-разбойников или в Казанцева и Масхадова, не знаю, во что сейчас играют… — В казаков-разбойников, — пробурчал Ромка. — Ну не суть, — кивнул Сергей Иванович. — Я постучал и попросил позвать взрослых, чтобы они открыли сарай. Но ребята открыли сами. Сарай был не заперт, а дверь просто приперта лопатой. Вот и вся история. — Нет, позвольте, не вся! — сказала Маринка, и на этот раз я была с нею совершенно согласна. — А где же расположен этот сарай и чей он? — Сарай? Сарай стоит невдалеке отсюда, в Затоне. Как оказалось, хозяева уехали к родственникам на несколько дней, и в доме никого не было, а сарай не запирался, потому что в нем не было ничего. Да и вообще дом выставлен на продажу. — А ведь похоже, что это точно был маньяк! — сказала Маринка. — Зачем ему понадобилось воровать Сергея Ивановича? Я бы поняла, если бы он спер меня или вот Ольгу… — Не надо! — попросила я. — Ну я к примеру, к примеру, — пояснила Маринка, — нестандартный какой-то маньяк. Неправильный. — Вы так и не узнали, кто это был? — спросила я у Сергея Ивановича. — Я имею в виду, в лицо не разглядели? — Нет. Понимаете, с меня в самом начале упали очки, он их сунул себе в карман… Потом, когда уезжал, он их бросил на пол, ну, то есть на землю, поэтому они в таком плачевном виде. И поэтому же я ничего толком и не мог разглядеть. Голос, правда, могу узнать, но мне показалось, что он был изменен. И акцент не настоящий. — Вот как? — воскликнула Маринка. — Так он может быть таким же грузином, как я — таитянкой? Здорово! Но — непонятно. — Непонятно, — согласилась я. Сергей Иванович взглянул на часы. — Уже почти десять, Ольга Юрьевна, — сказал он. — Ну и что? — Мы сегодня собирались к Федору Аполлинарьевичу, — смущенно напомнил Кряжимский, — если вы передумали… — Не передумали! — заявила Маринка. — Ананасы нас ждут! — Живопись! — поправила я ее. — Это одно и то же, — с апломбом заявила Маринка, но почти сразу же уточнила: — Почти. — Кстати, на эту тему есть анекдот! — выпалил Ромка. — Как раз и про грузина, и про ананасы! — Потом, — махнула на него рукой Маринка. Я встала и подошла к столу. Собираться и ехать к художнику не хотелось, но деваться было некуда. — Ольга Юрьевна, — Кряжимский подошел ко мне сзади и кашлянул. — Слушаю вас. — Вы не забудьте, пожалуйста, взять вчерашнее письмо из банка. Помните, я вам приносил? Я резко повернулась к Сергею Ивановичу. — Помню, конечно, — ответила я, но совершенно не помнила, где оно может лежать. Я растерянно посмотрела на свой стол, потом обошла его и поочередно выдвинула каждый из трех ящиков. Письма не было. — Маньяк сжег, наверное, — пробормотала я. — У нас же здесь вчера тоже было неспокойно, вы знаете. — Давайте еще раз посмотрим, — попросил Сергей Иванович, — восстановить его, конечно же, можно, но канительное такое дело! Я молча согласилась и с первым, и со вторым. Ромка, оставшийся за столом, в это время быстро договаривал Маринке анекдот: — …и говорит: «Дайте мне мы-ее!» Продавщица: «Что?» Грузин поправляется: «Они-ее!» Продавщица — опять: «Что?» Тогда грузин говорит в третий раз: «Вспомнил! Она-нас!» Маринка рассмеялась, потом состроила серьезную физиономию и сказала: — Фу, какая пошлость! — Повернувшись ко мне, она крикнула: — Ну что вы там возитесь, мы едем за «Она-нас» или нет? Письмо из «Финком-банка» мы не нашли и сошлись во мнении, что наш вчерашний гость его просто сжег, а рубоповцы остатки письма просто-напросто затоптали. Версия была реальной, но Сергея Ивановича это, разумеется, не утешило. Мы собрались и решили ехать все, потому что Виктор нам будет нужен как фотограф — мы же едем к художнику, где придется наверняка делать фотографии. Какой же это репортаж о живописце, если не дать в номер хотя бы одной фотографии его картины? Сергей Иванович, безусловно, должен был ехать как главный переговорщик с мэтром. Или с могиканином, потом узнаю, как правильно. По некоторым намекам Кряжимского я поняла, что у мэтра Траубе характерец тот еще, так что мне предстоит на месте выяснить, похож ли он вообще на мэтра. Без Маринки ехать было немыслимо, а Ромку одного оставлять в редакции — просто неразумно. Вот исходя из таких соображений мы и погрузились полным составом в мою «ладушку», предварительно заперев редакцию и спрятав в сейф все нужные и не совсем нужные бумажки. Федор Аполлинарьевич Траубе жил за городом, вниз по Волге на тридцать километров. Здесь была небольшая разбросанная деревня, и дом художника, вместительный и старый, располагался почти на самом берегу, вдали от всех соседей. Показав нам зеленую металлическую крышу дома, Сергей Иванович пустился в философствования. — Вот так всю жизнь он и прожил на отшибе, — сказал Сергей Иванович, — и наверняка не чувствует себя несчастным. — А вы с ним и о счастье разговаривали? — зевнув, спросила Маринка. Мы с Виктором сидели впереди, Виктор — как всегда, когда ездил с нами, — был за рулем, а Ромка, Маринка и Сергей Иванович — сзади. — По телефону много не наговоришь, — заметил Сергей Иванович, — но надеюсь, что у нас еще будет и время, и возможности. — Как это «по телефону»? — Я удивленно повернулась назад. — Вы что же, незнакомы с вашим корифеем? — Нет, а разве я говорил, что знаком? — Сергей Иванович захотел поправить свои очки, но испугался, что они совсем развалятся, и опустил руку. — У нас очень много, просто очень много общих знакомых, но лично, вот так, лицом к лицу, не довелось. Федор Аполлинарьевич живет отшельником, почти никуда не выезжает… Когда я вместе с одним моим товарищем приезжал сюда, мы захотели познакомиться с Мастером, пожать ему руку, но… — Сергей Иванович вздохнул и покачал головой. — И Мастер послал вас к чертовой матери и обещал выпустить собак? — снова зевнула Маринка. — Гениально! — Ну зачем вы так, Мариночка! — Сергей Иванович укоризненно покосился на нее. — Мы же тогда не договаривались о визите, поэтому он был вправе нас не пустить. Он выслал к нам сына и передал, что очень занят. — Послал, послал, только в закамуфлированной форме, — кивнула Маринка, — идиома называется, я понимаю такие вещи. Сама частенько пользуюсь. Теперь я уже оглянулась на Маринку. — Ты что? Ты что? — сразу же переполошилась она. — Я же фигурально говорю! — Идиоматически? — спросила я. — Ну, в общем! — Маринка подозрительно посмотрела на меня и с притворным вниманием высунула нос в окно. — Гуси, — тихо проговорила она, — живность. Природа… — А это уже пошла поэзия, — заметила я и снова обратилась к Кряжимскому. — Так, значит, у него и сын есть, Сергей Иванович? — спросила я. — Вы что-то говорили про детей, но я забыла.