Наш ворон нечеловеческого ума птица, если он захочет, будет с вами беседовать, как разумный человек. Вот сейчас Гектор вполне понятно объяснил суть происходящего. Тупой баран заманил животных в баню, пообещал им вкусной еды. Дура Афина и идиот Фолодя купились на приманку, их и заперли. Правда, умник Гектор тоже оказался в их компании, он обожает грецкие орехи, но справедливую оценку своих умственных способностей ворон оглашать не стал. — Баран тупой, — негодовал наш умник за закрытой дверью. — Успокойся, я найду тупого барана, отниму у него ключ и выпущу вас, — пообещала я. — Кот матрас! — заявил Гектор. — Нет, ты не подначивай наивного Фолодю, — грозно сказала я, — не советуй ему описать кровать тупого барана! В бане повисло молчание, потом Гектор жалобно пропищал: — Больно! Голова болит. Наш хитрец настоящий последователь Макиавелли. Сейчас он прикидывается больным, но я ни на секунду не сомневаюсь, что месть ворона тупому барану будет жестока и беспощадна. Осталось выяснить, кто же он, баран тупой? Лика? Лиза? Или Вадик? И что у нас происходит? Почему на дверь привинтили табличку «Клиника имени Гиппократа»? Чье это изобретение? Хотя ответ на последний вопрос мне известен. Твердым шагом я пересекла холл, поднялась к Лизе, которая по-прежнему упоенно дирижировала рабочими, как великий Валерий Гергиев симфоническим оркестром, и сурово произнесла: — Немедленно объясни, что тут творится? Лизавета отступила к стене. — Здрасте! Я уже говорила! — О чем? Напомни! — потребовала я. — Больной мальчик! Он ждет подарка! Вадик вручает игрушки! — зачастила Лиза. — Неужели ты забыла? Пиар-акция! Я села на ступеньку. — Конечно, нет. Но зачем наш дом украсили табличкой? — Сейчас приедут журналюги, фоторепортеры, они должны сразу понять, куда входят, — пожала плечами Лиза. В моей голове забрезжил рассвет. — Минуточку! Вадик не поедет в больницу? Лизавета плюхнулась рядом со мной на ковровую дорожку. — Неужели я похожа на умалишенную, которая разрешит Полканову расхаживать по клинике, пропитанной микробами? У ребенка какая-то страшная неизлечимая болезнь типа холеры! Неужели я буду рисковать здоровьем Вадика? — Холеру сейчас отлично лечат, — только и сумела сказать я. — Значит, у мальчика чума, оспа, лихорадка Эбола, — возмутилась Лиза. — Вадик звезда, он принадлежит народу. Зритель мне не простит, если Полканов умрет! В медицинских учреждениях из каждой щели лезет зараза. Микробы! Вирусы! Стафилококки! — Не надо было соглашаться на визит к мальчику, — вздохнула я. — Ты что! — возмутилась Лиза. — Это же милосердная акция! Благотворительность! Демонстрация на всю страну доброго, щедрого сердца Вадика! Его искренний призыв к людям помогать недужным. Нельзя упустить такую пиар-акцию. Это немыслимо. — Следует ли понимать, что, заботясь о здоровье драгоценной звезды, ты привезла сюда несчастного, еле живого ребенка, оборудовала под палату одну из свободных комнат и собираешься врать журналистам, что они прикатили в частную лечебницу, расположенную в Подмосковье? — на едином дыхании выпалила я. — Гектора, Афину и Фолодю заперла в бане. Правильно, в больницах не держат животных. А Лике досталась роль санитарки. Так? Лизавета не смутилась. — Небольшое уточнение… Но что она хотела сказать, я так и не узнала, потому что из холла раздался крик: — Лиза, мы готовы, окинь вернисаж царским взглядом. Пресс-секретарь Вадима с легкостью молодой кошки подскочила и ринулась по ступенькам вниз. Я со всей возможной скоростью не очень юной лани кинулась за Елизаветой. Ну что ж, ответ на один вопрос найден, теперь я знаю, кто он, баран тупой. Хотя Гектору следовало говорить «баранка тупая». Все-таки Лизочек у нас, несмотря на менталитет, харизму и замашки, принадлежит к женскому полу. Глава 21 На всем скаку Лиза чуть не наступила на рыжего Ваню, который по-прежнему сидел на полу с ноутбуком, но он не стал возмущаться: настолько был поглощен делом, что, похоже, даже не заметил, как пресс-секретарь пронеслась в миллиметре от него. — Вы лучше устройтесь в столовой, — посоветовала я, бочком протискиваясь мимо незваного гостя. — Ну погоди! — воскликнул тот в ответ. — Теперь я все знаю! Иван оторвал от экрана затуманенный взгляд, сфокусировался на мне и спросил: — Столовая? Нам талонов на еду не давали. Я поняла, что передо мной разновидность Кузи, симбиоз человека с ноутбуком, и поспешила за Лизой. Та уже успела влететь в комнату и негодовала на весь дом: — Никому ничего нельзя поручить! Вечно все самой приходится делать! Скоро я буду картошку чистить! Под аккомпанемент ее голоса я вошла в гостевую и огляделась. Перемены в ней поражали. Большая двуспальная кровать из темного дерева, тумбочка к ней, мягкие кресла, диван, консоль, книжные полки, ковер, картины и симпатичные безделушки исчезли. Теперь у стены громоздилась никелированная конструкция с приподнятой передней частью, еще тут были выкрашенный белой краской прикроватный столик, несколько круглых табуреток, вешалка-палка в углу и стул с прямой спинкой. Лиза оказалась настоящим режиссером-постановщиком. В бывшей гостевой, кроме новой мебели, появилось несколько медицинских аппаратов, они мигали разноцветными лампочками, чертили на экранах линии и выглядели устрашающе. На тумбочке стояло много баночек, бутылочек с микстурами и штатив с пробирками. На ложе в горе подушек утопал худой мальчик, опутанный проводами. У меня защемило сердце, на вид подростку было лет четырнадцать. Вот уж не повезло несчастному! В детстве человек не должен болеть, недугами ему надлежит обзавестись к концу долгой жизни. И что за родители достались бедняге? Почему они согласились на этот спектакль, разрешили тащить сына через весь город в Ложкино? Сколько часов в пробках провел и еще проведет после «спектакля» больной? Как идиотская затея отразится на его состоянии? Неужели никто не сказал Елизавете: — Дорогуша, ты дружишь со своей головой? Разве можно устраивать подобные «благотворительные» мероприятия? — Шторы, — топала ногами в дорогих туфлях на шпильке Лизавета, — кто из вас, подонков ленивых, видел хоть в одной лечебнице такие гардины? Гобеленовый маразм с деревенским рисунком плюс грязный тюль? Мне стало обидно. Занавески я покупала в Париже, мне понравились вытканные на них сценки из сельской жизни. А полупрозрачная ткань, которая висит на окне вместе с тяжелыми драпировками, совершенно чистая. К сожалению, я ошиблась в цвете, купила персиковый тюль, он за прошлое лето выгорел и стал каким-то серым. Низ его изодрал Фолодя, чуть повыше, где-то на уровне моего пояса, видны темные полосы — это уже работа Фины, собака любит смотреть в окно. Если дома никого нет, Афина бежит в гостевую, лапами сбивает тюль в сторону и любуется пейзажем. — Немедленно снимите эти тряпки, — бушевала Лиза, — живо! — Журналисты приехали! — торжественно объявила Лика, всовываясь в комнату. — От охраны звонили, спросили: «К вам демонстрация. Пускать?» — Ну, конечно! — подскочила Лизавета. — Так! Внимание! Хрен с ними, с драпировками. Последняя проверка перед запуском. Кирилл, ты готов? — Да! — слишком бодро для больного отрапортовал юноша с кровати. — Можно спинку чуть опустить? Неудобно очень, шею ломит. — Потерпишь, — гаркнула Лиза. — Марат, он у нас не слишком ли хорошо выглядит? Подмажь синевы под глазами. Тощий парень с волосами, стянутыми резинкой в хвост, молча приблизился к постели и стал накладывать кисточкой темный тон на лицо больного. — Не делай из меня панду, — возмутился Кирилл. — Будешь капризничать, больше не приглашу, — пригрозила Лизавета, — тоже мне, нашелся Бред Питт! И только сейчас до меня дошло! — Он не болен! Марат заржал, а Лиза фыркнула: — Кто? — Мальчик в кровати, — прошептала я. Лизавета махнула рукой. — Не до глупостей сейчас. Даша, где вивики? — В пакете, — чуть слышно ответила я. — Надо их достать и отдать Лике, — приказала Елизавета, — все помнят свои роли? — Да, — прозвучал нестройный хор. Я в полнейшей растерянности пошла за игрушками, взяла пластиковую сумку и налетела на Марата, который вышел в коридор. — Ну ты даешь! — ухмыльнулся стилист. — «Он не болен»! Разве Лизка свою Буратину к настоящему холерику-дизентерику подпустит? И с реальным инвалидом некрасивая картинка получится. У нас акция, ее снять надо гламурно. — Проходите, люди добрые, — заголосил из холла чей-то дискант, — не шумите, пожалуйста, бахилки бесплатные нацепите, у нас в лечебнице стерильность соблюдается. Главврач из глубочайшего уважения и любви к великому артисту Вадиму Полканову разрешил вам снимать, но в клинике больные, им не нужен грохот. Марат развернулся и исчез, я осталась одна и наблюдала, как орда людей с камерами втекает в гостевую. Можно по-разному относиться к Лизе, мне она с каждым днем нравится все меньше, но нельзя не признать — она гениальный организатор. Лизавета предусмотрела все, не забыла про охранника на входе, поставила в коридоре двух парней, которые преградят доступ любому, кому взбредет в голову проникнуть тайком в другие палаты «клиники». Я вздохнула и, смешавшись с толпой корреспондентов, поспешила к «несчастному ребенку».