– Зайдем? – моментально поймал мой взгляд Антон. – Не знаю, – задумалась я. С одной стороны, хотелось пить и устали ноги, а с другой, как-то непривычно было ходить с Тропининым по людным местам. Пиццерия с тем, кого я считала скромным, влюбленным в мою подругу одногруппником, – не в счет! – Катя, если ты чего-то хочешь – пожалуйста, говори, я не всегда экстрасенс, – проговорил несколько раздраженно Антон. Алина-то всегда говорила, что хотела. У нее эти хотелки из всех щелей перли! – Идем, – улыбнулась я ему, и мы направились к деревянному дому. – Я хотел сводить тебя в другое место – там отлично готовят, но если ты хочешь сюда, мы пойдем сюда. Нас встретила приветливая администратор – симпатичная шатенка средних лет с широкой улыбкой, которая мне сразу понравилась. – Где бы вы хотели сесть? – поздоровавшись, спросила она. Антон посмотрел на меня, явно желая, чтобы выбирала я. – Если у вас есть кондиционер внутри, можно было бы там, – вернула я улыбку женщине. – Конечно, есть. Пожалуйста, идите за мной. – И она повела нас к уютному столику с плетеными креслами, который был отгорожен от других легкими полупрозрачными шторками. Как и во многих подобных заведениях, народ тут появлялся ближе к вечеру. Поэтому посетителей и внутри оказалось не слишком много, хотя в углу я приметила того самого пожилого мужчину, попивающего чай и читающего ежедневную газету. Кроме него сидела на другом конце зала девушка с длинными, ниже талии, прямыми темно-русыми волосами, уставившись в планшет, чинные супруги с ребенком и три подружки лет восемнадцати, которые болтали о чем-то и негромко смеялись. В кафе было не только прохладно, но и очень светло, а на стенах висели картины: к моему почти восторгу – пейзажи акварелью. Очень нежные, интеллигентные, какие-то невесомые и безумно красивые. Они дарили помещению воздушность и легкую изысканность. На картинах было много неба, света, воздуха, легкости и невесомой хрупкости, почти даже хрустальности. И хотя я не сильна была в живописи, но на правах дочки художника решила, что эти работы – невероятные. Ощущение пространства от этих работ было таким сильным, что меня затопил восторг. Я даже вперед подалась, пытаясь рассмотреть их. – Катя? – позвал меня мой спутник, который сидел к этой красоте спиной, но лицом к окну, за которым возвышались деревья. Он, наконец, снял очки, положив их около своего мобильника на столе. – Антош, какие картины, – перевела я завороженный взгляд на него. – Тебе нравится? Он обернулся и посмотрел на стену. – Нет, – был немногословным его ответ. – А, ну да, ты же поклонник творчества Томаса, – даже немного обиделась я за неизвестного художника. – В первую очередь, я твой поклонник, – сказал Тропинин лениво. – Все остальное волнует меня гораздо меньше. – Да? – улыбнулась я ему. – Тогда скажи, почему ты вчера согласился играть для господина Бартолини? – Катя, – мягко произнес Антон. – У меня вопрос встречный. Почему ты все-таки считаешь меня идиотом? Я в некотором замешательстве посмотрела на него и, протянув через столик руку, ласково коснулась его щеки. Он молчал, а я продолжила: – Ты же всегда себя так ведешь – дерзко, резко. И не поймешь, что у тебя на уме. Как будто бы тебя действительно почти ничего и не волнует. Только не подумай, что я критикую, просто… Было так странно, – мягко добавила я. – Странно? Пожалуй, – он поставил оба локтя на стол, положив подбородок на сцепленные пальцы. – Катя, ты знаешь, зачем этот итальянец приехал к вам? – В гости к Томасу? – наивно предположила я, вдруг поняв, что я упустила что-то важное. Опять известный детектив Катрина Холмс упустила что-то важное! Уму непостижимо! – Отчасти. – Антон смотрел мне прямо в глаза. – Он – меценат. Спонсор. Большой босс, который решает, кому давать бабки, а кому – нет, – неизящно выразился о деньгах Кейтон. – Пока я сидел с ними, узнал – этот Бартолини хочет провести персональную выставку Томаса в Риме. Как думаешь, если бы я его послал ко всем итальянским чертям, каков бы был шанс, что он не оскорбился и не кинул твоего отца? Тех, кто мнит себя художниками, сейчас гораздо больше, чем тех, кто просто умеет рисовать, – вдруг с непонятной горечью добавил он, чуть отвернувшись в сторону и сердито глядя в пол. Только еще несколько минут назад он был спокойным, как море в штиль, а теперь я чувствовала, как в нем бушует настоящий шторм, которому он, однако, не дает выхода. А что мне делать, если вдруг этот шторм все же вырвется наружу? Как его успокаивать? А Антон продолжал: – И, поверь, малыш, они куда более ловкие, чем Томас Радов со своей наивностью. Я понял, в кого ты пошла, – он со странной улыбкой вдруг провел большим пальцем по моим губам. – В своего отца. Я боюсь отдавать тебя реальности. Она тебя съест. – А тебя пожалеет? – почувствовала я, как вспыхнули щеки. Кажется, Тропинин задел какие-то мои внутренние душевные струны. – Мы с ней в конфронтации, – сообщил Тропинин. Кажется, все-таки он успокоился. – И моя борьба с ней вполне успешна. Я тяжело вздохнула. – Вы что-нибудь выбрали? – вовремя вклинилась в наш разговор подошедшая официантка. Антон, мельком глянув в раскрытое перед ним меню, заказал мясо с овощами с каким-то чудным соусом и холодный кофе. – Катя? – посмотрел он на меня. Я лихорадочно принялась переворачивать страницы, выбрав, в конце концов, какой-то салат и клубничный лимонад. И мы вновь остались вдвоем. – Катя, я понимаю, что времени прошло совсем мало, и ты еще не могла… – Антон на несколько секунд замолчал, то ли подбирая верные слова, то ли задумавшись над чем-то. – Хорошо узнать меня. – То есть ты считаешь, я тебя плохо знаю? – со вздохом спросила я. Он кивнул. Честно говоря, я считала, что довольно-таки хорошо изучила Тропинина, особенно после того, как он открылся мне, рассказав обо всем, что было с ним, его братом, матерью… Но, наверное, не стоит принимать доверие человека за понимание его души. Понимание дарит не только откровенность, но и время. А знакомы мы с этим человеком не так уж и давно. А вот кто-то знает Антошика очень даже хорошо! Слишком хорошо. – Наверное, ты прав. Алиночка знает тебя отлично, – вдруг вырвалось у меня. – Вы ведь столько лет вместе были. Наверное, чувствовали себя мужем и женой. – Даже так? – поднял бровь парень. – Что – так? – захотелось мне удушить Тропинина. А кто недавно пел, как счастлив? Куда все делось, а, Катечка? – А мне определенно нравится, как ты ревнуешь, – вкрадчиво произнес Антон, приподнимая мой подбородок, чтобы я смотрела именно в его глаза. – Хочешь, это станет одной из наших игр? – У меня аллергия на слово «игры», – помрачнела я, убирая его руку. – Не вспоминай прошлое, – лениво потянулся музыкант. – Или еще не забылся твой господин с камерой и печальным взором? – замысловато обозвал он того, кто действительно был частью моего прошлого. – При чем тут Максим? – опешила я, не ожидая подобных слов. Надеюсь, Антон не знает, что он мне писал сегодня. Мелочь, конечно, но ему явно будет неприятно. И почему у Тропинина такой сложный характер… А может быть, меня именно это и привлекает в нем? – Просто так. К слову пришелся наш милый Максимка, – тон у Антона был весьма и весьма язвительный. Она даже имя его произносил так, словно говорил о каком-то таракане, что умудрился пролезть ночью в холодильник, да там и замерз. Я перевела взгляд с лица Антона и вдруг совершенно случайно увидела в дверях кафе крайне знакомую женщину – у меня не слишком хорошая память на лица, но ее я узнала сразу! Коротко стриженные темные волосы, ухоженное деловое лицо, брючный костюм фисташкового цвета… В «Старый парк» уверенным шагом вошла Альбина, та самая экстрасенс, к которой мы с Нинкой однажды попали на прием. Женщина огляделась, выцепила взглядом длинноволосую девушку и решительно направилась к ней. Та не замечала ее, пока Альбина не дотронулась до ее плеча. Они поздоровались. Экстрасенс села напротив и принялась что-то говорить. Девушка внимательно слушала и кивала в ответ. Вид у нее, честно говоря, был не очень веселый, какой-то даже растерянный и немного грустный. – Знаешь их? – спросил Антон, недовольный, что я не обращаю внимания на него. – Показалось, – улыбнулась я, посчитав, что не стоит посвящать его в наш с Нинкой экстрасенсорный позор. – Так вернемся к нашим баранам, – перевела я разговор. – Фотографишко – баран, – был совершенно согласен Тропинин. – А Алина – овца, – фыркнула я. – Так почему ты Макса вспомнил? – Если ты вспоминаешь мое прошлое, значит, и свое – тоже, – была железной логика у Антона. – Думаешь об Алине, значит, и о своем Ма-а-аксе, – он непередаваемым тоном упомянул имя моего бывшего парня, явно передразнивая меня. Нет, если бы он знал, что Максим мне пишет, точно бы пришел в ярость. Эта мысль показалась мне слаще лимонада. – Нападение – лучшая защита? – сощурилась я. – Я нападу на тебя, детка, – многозначительно пообещал светловолосый. Он вдруг встал, переставил свое кресло так, чтобы сидеть не напротив, а рядом со мной, и привлек к себе: его касания были уже не такими осторожными, а более уверенными и чуть-чуть властными. – И ты от меня не отобьешься, – прошептал он мне на ухо, едва касаясь губами. – А знаешь, почему?