– Да хоть три! Это не значит, что я готов пожертвовать одной из них! – Знаешь, старик, я бы тебе даже свою тещу не отдал, – вмешался и дядя Боря, луч адеквата в творческом царстве. – А ты, Владик, на молодую девчонку глаз положил. – Я все кладу на прекрасное, – закивал согласно скульптор. – И на всех, – вставил дядя Боря, и они долго потом спорили… Вспомнив это, я улыбнулась. Хотелось бы мне быть музой для Антона? Мне хотелось быть его любовью. Но если моя любовь подарит ему вдохновение, я буду только рада. Любовь должна вдохновлять. И я мысленно улыбнулась. – Что ты мелешь? – гневно воскликнул в это время Томас, воровато взглянув на меня. – Мою музу зовут Каллиопа. – Смешно шутишь, братик. У художников, помнится, нет музы, – улыбнулся мстительно Леша. – Как-то обошли вас стороной древние греки. И с чего бы это? Томас окинул младшего брат гневным взором. Среди девяти муз действительно не было той, которая покровительствовала бы живописи. – Папа, если у тебя кто-то есть, познакомь ее с нами, – легкомысленно предложила я, но заслужила только гневный родительский взгляд. – Меньше слушай этого болтуна, дочь! Белый свет клином сошелся у него на женском поле! – явно считал себя выше подобных глупостей наш художник. – Вот как ты заговорил, – окрысился дядя, который, видимо, все еще переживал психологическую травму по поводу домыслов о том, что он – домработник и повар. – Да на мне весь дом держится, – завел он любимую пластинку. – А ты бездельник. – Жиголо, – тотчас умело припечатал его старший брат. Это оказалось ударом ниже пояса. – Я – жиголо?! – заорал Алексей, крайне возмущенный. – Я?! Я-то?! – А кто тебе цацку подарил? – посмотрел Томас на руку Леши, на указательном пальце которой сиял перстень из белого золота с большим прозрачным камнем. Тот почувствовал себя крайне неудобно и тотчас убрал кисть за спину, словно невзначай решив почесать спину. – А это мне подарила поклонница, – нашелся Алексей. – И не принять ее подарок – ответ на мое творческое оригинальное решение ее гардероба, я не мог! Не привык обижать женщин, знаешь ли! Пока они препирались, я налила себе ароматный свежесваренный кофе, заодно разлив его по кружкам отца и дяди. И вышла на балкон, с высоты глядя на просыпающийся город. Настроение было потрясающим, и перед глазами стоял, как бы глупо это ни казалось, образ Антона. Я общалась с ним несколько месяцев, но, кажется, только сейчас начала открывать его заново. Нет, по-настоящему узнавать его. И потому во мне жило предвкушение. Его игра еще не забылась, и до сих пор мне было и больно, и обидно, но я дала Антону шанс доказать, что он действительно хочет быть со мной. И я верила в него. Как мне нравится наша гордость. Отполирую-ка я ее до блеска, чтобы ярче сияла! – Анэ! Твой телефон меня достал! – послышался сонный голос Нелли. Я обернулась – позади стояла взлохмаченная сестра в пижаме и держала мой мобильник. – Пиликает и пиликает, – пожаловалась Нелька, сунула телефон мне в руку и с ворчанием удалилась досыпать. Я посмотрела на экран: куча сообщений от Нинки, с неизвестного номера и от того, кто заставлял мое сердце биться сильнее. Сообщения подруги открылись первыми. «Я скоро сдохну от скуки! Здесь нет даже на четверть нормальных мужиков. Ощущаю себя единственным человеком среди тюленей, оленей и поленьев», – жаловалась она, как всегда, весьма заковыристо обзывая других людей. «А ты там спишь, Катька, да? Надеюсь, одна, ха-ха-ха», – гласило второе сообщение, в котором стояла куча дьявольских смайликов. «Если что, я неплохо умею обращаться с секаторами!» – воинственность третьего просто зашкаливала. «Смотри, какие мы с Иркой сделали снимки. Я даже в роли чудовища идеальна!» – хвасталась в четвертом она. «Почему ты мне не отвечаешь! Подруге скучно, а ты спишь!» – гневалась подруга. На меня уставился с десяток злобных красных рожиц. Нинка прислала много фото. Золотистый песок и голубые волны, раскинувшиеся под бездонным небом, казались такими притягательными, что я немедленно захотела на море, под солнце, дышать соленым воздухом, плавать и загорать. Обгоревшей Нинке, впрочем, все эти прелести изрядно приелись. Если на первых снимках не обгоревшая еще Нинка позировала в волнах и на песке в лучших традициях женских типичных фото, то на вторых, где она была красная, как рак, начался откровенный стеб. Подруга принялась пародировать типичные мужские фотографии: демонстрировала несуществующие бицепсы и трицепсы, грозно смотрелась в зеркало, приподняв майку так, чтобы видно было пресс, позировала в баре, капая слюной на алкоголь, строила грозные рожи в лифте, с независимым видом терлась около чужих тачек, многозначительно потирая подбородок. Нашла даже где-то накладные мексиканские усы и очки без линз и с многозначительным видом поглядывала на камеру телефона, пытаясь выглядеть брутальной. Но Нина не была бы самой собой, если бы не поиздевалась и над другими людьми. Вдвоем с Иркой они ходили по пляжу. Сестра делала милые селфи с парнями, а сзади вклинивалась с разными злобными рожами усатая Нинка, портя всю красоту и романтику. Посмеявшись над фото, я написала большое сообщение подруге, а в ответ получила лишь: «Спасибо, что разбудила! Я сплю, позвоню завтра». В этом вся Нинка: будить других – всегда пожалуйста, а вот ее – нельзя. Но эти слабости я подруге прощала. Таких, как Журавль, либо принимают с их достоинствами и недостатками, либо не принимают вовсе. Я принимала. Следующим было сообщение от Антона, который проснулся еще раньше, чем я. Или вовсе не спал? «С добрым утром, моя девочка, – писал он. – Сегодня я заеду за тобой в десять. Отказы не принимаются. Надеюсь, к этому времени проснешься». В этом сообщении причудливо сочетались Антон и Кей – что-то новенькое. И очень интересное. Я улыбнулась сама себе. «Доброе, Антош. А если ты приедешь, и меня опять не будет?:)» – не удержалась я от шпильки. «Думаешь, не отыщу тебя вновь?» – тотчас спросил он, и я почти как наяву увидела его лицо, иронично улыбающееся. «Ты так в себе уверен…)» «Это не моя уверенность», – прислал он почти мгновенно сообщение. «А чья же?» – поинтересовалась я. «Одной сумасшедшей стервы по имени Любовь», – отвечал Антон. Мне любовь казалась чем-то трепетным, нежным, манящим – как бархатные облака, тронутые теперь позолотой и присыпанные по воздушным краям розовой пудрой. А для него любовь была волной – накрывающей с головой, сбивающей с ног, ярой. Только вот волны – рабы Луны. Сейчас на берегу Антона сизигийский прилив. Но если начнется отлив, что мне делать? Или это лишь мои подозрения? «Здорово же ты говоришь о своих чувствах!» – написала я парню. «Любовь – это сумасшествие, Катя. Жди», – был краток он. Я послала несколько разноцветных сердечек и долго провожала взглядом рассвет, а после вернулась в пустую уже кухню: Томас и Алексей соизволили разойтись по комнатам. Следом за мной туда притопал и Эдгар, с мешками под глазами, всклокоченными волосами, но весьма довольный. Он разговаривал по телефону, не замечая меня, стоящую у плиты с туркой. Беседа его была крайне забавной. – Да там вся пати слегла, Кира, – вещал он крайне подозрительным тоном: обычно в его глухом голосе не было столько эмоций. – Такое рачье собралось дикое из их клана, что даже ньюфаги себя богами почувствовали. Кира, видимо, что-то стала говорить в ответ, а брат ее внимательно слушал, так и не видя меня – летал где-то в своих виртуальных мирах. – Да, вместе пойдем в данж, – говорил он. – Апнусь только. Ты во сколько в реале входить будешь? – Что за Кира? – спросила я громко. Брат дернулся и как-то затравленно на меня посмотрел, закашлявшись от неожиданности. – Я тебе потом перезвоню, – сказал он в трубку и отключился. – Ну-ка, ну-ка, это кто? – уставилась я на него с интересом. – Та девочка из Владивостока? – вспомнились мне слова сестры, которая подсмотрела его переписку с какой-то девчонкой. – Мальчик из Калининграда, – огрызнулся Эд, взлохматив волос. – Такой большой, а все как ребенок. Что такого, что ты общаешься с девушкой? Мужчина, как-никак, – с сомнением сказала я. – Было бы странно, если бы тебе нравились другие мужчины…