Пасторини улыбается, довольный тем, что разозлил Мэддена. — Да ладно тебе, Хэнк! — говорит он. — С утра у тебя вообще ничего не вытанцовывалось. Выше нос! — Я тогда еще не знал, что у нас есть свидетель. Пасторини кивает. Он снова серьезен. — А когда Кристен рассказала Керри про то, что переспала с Коганом? — спрашивает он. — На следующий день. — Это хорошо. Это можно будет использовать. А с врачом она согласна поговорить? — Согласна. — В общагу ты ездил? — Вечером. Говорил с братом Керри. Поначалу готов с ним разговаривать был только Джим. Но потихоньку, под давлением ректората, который пообещал за молчание наказание более жуткое, чем за ту попойку, парочка студентов согласилась ответить на вопросы. В целом они подтвердили слова Джима: девчонка, Кристен, наклюкалась, и ее вырвало, а потом с ней начались проблемы. Президент братства сказал Керри, чтобы она забирала подругу и выметалась, что он не хочет, чтобы «малолетние телки помирали на его территории». — Как это мило! — говорит Пасторини. — Я правильно понял, девчонку к врачу домой повез брат? — Нет, другая девушка, Гвен Дейтон. Я с ней еще не разговаривал, но поговорю обязательно. Мэдден достает из папки фотографию девушки — увеличенный снимок с водительских прав. Длинные темные волосы, вздернутый носик, внешность красотки из группы поддержки. И рост, судя по документам, метр восемьдесят. — Офигеть! — выдыхает Пасторини. — Ты только Биллингсу не показывай, а то он от тебя не отвяжется, будет ныть и набиваться в помощники. — Я в курсе. Пасторини с сожалением отрывается от созерцания фотографии. — Как думаешь, Коган уже знает? — спрашивает он. — Может, и знает. Шанс всегда есть. — У нас остался один день, а потом начнется… Во вторник уже в газетах будет. И в вечерних новостях, наверное, тоже. — Если особенно повезет. Пасторини садится за стол и задумчиво жует лакричную тянучку. Мэдден отворачивается. Смотреть, как шеф широко разевает рот и чавкает, у него нету сил. — Тебе решать, Хэнк, — наконец говорит Пасторини. — Смотри сам. Я советовался с Джил. Мы можем организовать жучка и посмотреть, что он наболтает. Джил — это сокращенно от Джилиан, Джилиан Хартвик, их главная начальница. Высокая, красивая женщина. Она всегда сама разговаривала с прессой. На службе ее уважали за уверенность в себе, за доброе отношение к подчиненным, за прямоту. Джил проработала в полиции больше двадцати лет. — Только надо разрешение получить в прокуратуре, — продолжает Пасторини. — И придется извернуться, потому что формально жертвы у нас нет. А лучше бы была. Как в том деле, «Шире ширинку», помнишь? Мэдден морщится, замечает это и пытается взять себя в руки. Вроде бы он уже привык, а все равно неприятно. Не нравятся ему эти их выдумки. Это дело, «Шире ширинку», расследовали около года назад. В прессе его широко освещали. Зубной врач изнасиловал по крайней мере одну (а скорее всего, больше) из своих пациенток. Она была под наркозом. Тридцатилетняя женщина проснулась раньше времени и увидела, как доктор убирает в штаны прибор. Самое печальное, что не будь этот придурок таким придурком, он бы до сих пор зубы лечил. Женщина позвонила ему и обвинила в изнасиловании, и он испугался. Вместо того чтобы все отрицать (доказательств его вины никаких не было), он стал умолять ее встретиться и поговорить. Через несколько дней у полиции была запись, на которой дантист предлагал своей жертве десять штук баксов, — и все было кончено. Биллингс первым придумал назвать это дело «Шире ширинку». Так его с тех пор и называли. Мэддену это ужас как не нравилось. С ним история была совсем другая, но он всякий раз представлял, как полицейские, поймавшие его врача, сидят и гогочут, придумывая названия для этого дела («Кубок Большого Члена», так почему-то всегда думал Мэдден). Если бы Хэнк сказал, как ему не нравится эта практика, Пасторини велел бы всем прекратить. Но Хэнк молчал, не в его характере было жаловаться и показывать, что его достали. А Пасторини здраво рассудил, что раз его лучший сотрудник не хочет жаловаться, то пускай себе страдает молча. — Не надо нам жучка, — говорит Мэдден. — Пока не надо. — А что тогда? — Попробуем по-другому. Челюсти Пасторини начинают двигаться медленнее. — По-другому? — Ага. — Ну-ка, ну-ка… 3 Посетители 2 апреля 2007 года, 14.52 В понедельник утром Коган вместе с доктором Кимом сидит на улице перед больницей и пьет кофе. — Пальпирую я, значит, ей живот, а у ее приятеля такой вид, словно еще пара сантиметров вниз — и от меня даже мокрого места не останется, — рассказывает Киму Коган. — Здоровый такой черный бугай. То есть щупать ничего нельзя. Ну, я ей и говорю, знаете, говорю, я бы сейчас чизбургеров съел штуки три. А вы? У нее аж слюнки потекли. Они тут всю ночь проторчали, а есть ей не давали. Я еще пару вопросов задаю, и оказывается, у нее мама и брат недавно гриппом переболели. Я ей сказал, что ничего с ней такого страшного не происходит. Что она бы не хотела есть, если бы у нее был аппендицит, это ведь один из симптомов — потеря аппетита. Говорю, а про себя Алиссон костерю. Алиссон — это хирург-гастроэнтеролог, она на несколько лет моложе доктора Кима и Когана. — Ну и что? Ты ей сказал, что думал? — Ха! Еще как сказал! Закончил с этой пациенткой, а потом пошел прямо к Алиссон. Слышь, говорю, ты! Ты чего мне подсовываешь? Если бы кто-нибудь хоть пять минут с больной поговорил, мне бы не пришлось время тратить. Да тут даже первокурсник догадается! Тебе просто лень жопу от стула оторвать и собрать анамнез. Она голодная! Она сейчас бы пять бигмаков сожрала и не подавилась. Тебе это ни о чем не говорит? — Это еще что, — кивает доктор Ким, — тебе-то везет, а меня она каждый день так дергает. Прикинь? Каждый божий день эта хрень творится. — Да ей лень просто пошевелиться и самой подумать. Терпеть таких не могу. — Доктор Коган? Тед поднимает голову. Рядом с ними стоит молоденькая медсестра Джэнин, новенькая, она только на прошлой неделе на работу вышла. — Да? — Там вас спрашивают. Двое. Полицейские. — Как фамилии? Она удивленно смотрит на него: — Не знаю. Сказали, они полицейские. — Они в форме? — Нет, в обычной одежде. Коган поворачивается к Киму: — Оперативники. Это, наверное, из-за той пациентки, помнишь Рид? А что хотят, не сказали? — спрашивает Тед медсестру. — Задать пару вопросов. — Хорошо, спасибо! Передай им, скоро приду. Коган нехотя, со стоном, поднимается. Он терпеть не может, когда его лишают возможности расслабиться, выпить кофе и побурчать. — Думаешь, они насчет той старушки? — спрашивает доктор Ким, когда медсестра уходит. — Вполне может быть. Они же вроде поймали того, кто это сделал, разве нет? — Поймали. Пару дней назад. Время от времени Когана допрашивают по поводу его пациентов, жертв нападения. Особенно тех, кто умер («Она хоть раз приходила в себя? И что она вам сказала?»). Коган уже всех полицейских запомнил, у него даже любимчики появились. Эти ребята, как правило, приезжали почти сразу после того, как привозили жертву, или иногда даже вместе с ней. Но бывало и так, что приходили потом. После смерти пациента. Коган залпом допивает кофе и бросает стаканчик в урну. — Ну ладно. Мы с тобой потом продолжим крыть коллег. Увидимся завтра в клубе.