– Слушай, а чего ты будешь сиднем в номере сидеть. Сейчас интересная экскурсия наклевывается. Поезжай-ка на сафари. – Сафари, – растерянно протянула я. – Это что такое? У меня сафари ассоциировались с Африкой, львами, выжженной саванной и тяжелым джипом, на котором охотники преследуют львов. – Сафари в пустыне, – снисходительно объяснила Джина, доставая еще одну сигаретку. – Будешь? Я отрицательно качнула головой. – Вроде американских горок: вверх-вниз по барханам. Удовольствие классное. Поезжай – развеешься. Потом еще заедете в национальную деревню: там роспись рук хной, танец живота и прочие экзотические прелести. Сидеть вечером одной в номере действительно не хотелось, и я, подавляя вздох, cказала: – И где записываться на эту замечательную экскурсию? – Я тебя сама по телефону запишу. Стоит эта радость шестьдесят долларов. Ты только сиди в номере и никуда не уходи. Тебе снизу позвонят. Идет? – Идет. Из номера я снова позвонила Дымчатому. Глухо. Ладин телефон тоже не отвечал. Ну это понятно, развлекается девушка. А Дымчатый?.. Если он не откликнется и завтра, надо что-то делать. Где-то искать его… Я легла на кровать и задремала. Разбудил меня настойчивый звонок. – Ну слявья богу! Праснилась девушка, – услышала я хриплый, чуть насмешливый голос. – Я уже хотел стучать в номер. Это ваш гид по сафари. Ахмад. Спускайся вниз. Вниз, – повторил он еще раз. – Иду, иду. Я заметалась по номеру, запихивая в сумку сотовый и одноразовые бумажные платки. Схватила шарф на шею. На мне была длинная юбка, блузка и шарф. Возле стойки ресепшена стоял двухметровый араб в национальном белом одеянии и разговаривал с Джиной. Я подошла к ним. – Вот твой гид, – сказала Джина. – Ахмад. Араб повернулся ко мне и, сверкая белоснежными зубами, протянул руку. – Здравствуйте. Как это по-русски? Добрый вечьер. – Инна. Добрый вечер, – машинально ответила я, протягивая ему руку. Он легко потряс ее, словно это было невесомое перышко, и улыбнулся. – Прашью в машину. – Иди! – махнула рукой Джина. – Веселись. – Постараюсь, – пробормотала я. На улице стояла духота, но она была не тяжелой, а, наоборот, легко-взвинченной, хотелось куда-то бежать, что-то делать. Белый джип стоял около отеля. Ахмад распахнул дверцу. – Прашу. – Я поеду одна? – Ньет-ньет, я ездить по отелям и собрать людей. По-нятно? – Понятно, – ответила я и рассмеялась. Я села на переднее сиденье рядом с гидом и посмотрела на него, а он на меня. – Ну что? Поехали? – усмехнулся он, рванув рычаг передач на себя. Через полчаса мы объехали три отеля и прихватили еще пятерых пассажиров. Сзади сидели две немки, которые шумно, громко переговаривались между собой, перебивая друг друга и временами издавая восторженные возгласы. Еще дальше расположилась парочка из Индии, они тихо разговаривали друг с другом, и до меня часто долетали приглушенные смешки. Похожи на молодоженов, решила я. Мы мчались по ровной дороге навстречу заходящему солнцу. – А почему здесь не бывает яркого солнца? – спросила я Ахмада. – Из-за песчаных бурь, – сказал он, наклоняясь ко мне. – Бури не дает солнцу быть ярко. Когда он наклонился ко мне, меня обдало терпко-сладким запахом. Невольно я чуть отпрянула назад. Мне показалось, что легкая усмешка мгновенно скользнула по лицу араба. Мы выехали на центральную улицу, cплошь состоявшую из небоскребов. Коробки блестящих, искрящихся в лучах неяркого солнца зданий напоминали мне кусочки сахара-рафинада, окрашенного в разные цвета. По большей части приглушенно-зеленый и матово-синий. – Улица Шейха Заеда, – торжественно сказал наш гид. – Главная улица города. Немки громко зачирикали между собой и стали щелкать фотоаппаратами, которые они достали из одинаковых черных сумок, похожих на деловые кейсы. – Красиво? Я не сразу поняла, что вопрос относился ко мне. – Да, – качнула я головой, – красиво. – А почему ты одна? – спросил араб, понизив голос и наклоняясь ко мне. – Так получилось. Я повернула к нему голову и встретилась с взглядом огромных черных глаз, которые, казалось, вбирали, поглощали меня целиком. Я отвела взгляд первой. Вскоре мы выехали за город: мягкий бархатистый песок потянулся по обе стороны дороги. – Приехали? – Еще ньет. Ты куда-то торопишься? – Нет. Не тороплюсь. – Вот и хорошо. Рас-слабь-ся, – протянул он по слогам. – Ты слишком, как это по-русски, скованна. От-ды-хай. Я действительно была скованна, я действительно была пружиной, готовой выстрелить в любой момент; я не могла ни на секунду отключить голову – я все время думала о Дымчатом, Марине, их ребенке, собственной жизни, с которой я не знала, что делать. Все было устоявшимся, налаженным, пусть меня что-то и не устраивало, но та жизнь была привычной. А вот что будет теперь – я не знала. И это меня здорово пугало и нервировало. – Прибавить скорость? – спросил он, снова обращаясь только ко мне. Кивок головой был ответом. Как бы случайно, как бы невзначай, он коснулся моей руки – тяжело, властно, – слишком мимолетно, чтобы это было специально, и слишком ощутимо, чтобы я этого не заметила. Всего одно прикосновение – и я дернулась в сторону, словно защищая свое пространство от внезапного вторжения. Но он даже не посмотрел на меня. Машина взревела и понеслась по дороге, рассекая горячий воздух. Стекла на окнах были приспущены, и теплый ветер трепал мои волосы. Я обернулась. Немки показывали друг другу отснятые снимки. Почувствовав на себе мой взгляд, они дружно подняли головы. – Гуд, гуд, – и снова склонились над фотоаппаратами. Ахмад молчал. Он не смотрел на меня, но мне казалось, что он ни на секунду не спускает с меня своего цепкого пронизывающего взгляда. Его молчание было таким опасно-близким. Воздух стал розовато-красным. Внезапно Ахмад воскликнул гортанным голосом: – Приехали. И начались наши скачки по барханам. Мое сердце взмывало вверх, страх, восторг и ужас подступали к самому горлу; перед глазами вздымались ровные волны песка, а потом мы неслись вниз – все быстрей, стремительней, и я на секунду зажмуривала глаза от ощущения, что нахожусь в другой реальности, в другом мире, где нет ничего и никого: только океан песка и белесо-красный диск солнца, который вместе с нами наперегонки нырял в этот золотистый безбрежный океан, окружавший нас со всех сторон. Наконец джип остановился. – Сансет, – объявил Ахмад и по-английски что-то объяснил своим спутникам. Мне он ничего не сказал. Я вышла из машины. Ноги немного затекли, и я наклонилась, чтобы размять их. – Возьми, – гид протянул мне свои запасные сандалии. – Будьет удобно. – Спасибо. – Делать снимки, там – закат, – кивнул он в сторону большого холма, высившегося передо мной. – Красиво! Рас-лабь-ся. Я пошла на вершину холма. Ноги увязали в песке: мягком, сыпучем, но я все равно шла вперед. Оказавшись на самой верхней точке, я посмотрела вниз – там стояло три джипа, подъехали еще две машины туристов, люди увлеченно делали снимки и карабкались на холм, чтобы не пропустить закат солнца. Потом я посмотрела на горизонт. Неяркий красноватый поплавок солнца тонул в серебристо-белесом мареве. Я загребла правой ногой песок. Он был теплым, почти горячим; я села прямо на холм и стала пропускать песок сквозь пальцы. Ветра не было, и песок сыпался ровной золотистой струйкой. Был странный покой и тишина: чуткая, осязаемая. Голова стала легкой и свободной. Неслышно рядом со мной вырос Ахмад. Я чуть не вскрикнула, когда он материализовался, как сказочный джинн.