Из всего этого у меня возник один-единственный вопрос. С какой целью отдельная зондеркоманда Густава Поогена собирала и транспортировала самых разнообразных людей? Логичнее было бы предположить, что заключенных (допустим, это были некие уникальные технические специалисты, ученые или их родственники) увозили на какие-то заводы или перевозили их семьи в другие лагеря в качестве заложников, но думаю, что это было совсем не так. Все те, кого перевозили эсэсовцы этой странной зондеркоманды, по документам уже были уничтожены в лагерях смерти, а на самом деле их отправляли на тот самый засекреченный объект (или несколько объектов), о котором ничего не было известно даже в наши дни. Теперь пошли дальше. Если мы имеем секретный завод под патронажем того же обергруппенфюрера СС Ганса Каммлера и в него свозят необходимых немцам людей различных специальностей, это одно, но к любому крупному промышленному предприятию должны быть подведены большие электрические мощности и дороги, а в тех районах нет лишних электростанций и тем более хороших дорог. Можно допустить, что это какие-то склады длительного хранения или лаборатория, совмещенная с жилыми блоками и блоками для охраны необходимых в этой лаборатории специалистов. Тогда эта электростанция может располагаться непосредственно под землей – рациональные немцы любили подобные нестандартные технические решения. Тем более что о подземных реках и ручьях забывать не сто́ит, а это и источник питьевой воды, и та же электростанция небольшой, но достаточной для подземного комплекса мощности. То, что зондеркоманде Густава Поогена не доверили возить пленников непосредственно на стройку, на сегодняшний день уже почти завершенную, тоже понятно. В данном случае работает та же схема, что и в Норвегии, и в Риге. Об аэродроме в городе Ополе знает достаточно большое количество людей – аэродром в карман не спрячешь, а о секретном объекте знает только охрана самого объекта. Зондеркоманда Поогена болтается по всей Польше и по десяткам концлагерей – мало ли кто кому и о чем проговорится, а так с гарантией, что утечки конкретной информации не произойдет. Забирает грузы с аэродрома и расстреливает пленных только охрана объекта. По той же причине – во избежание утечки информации. А это означает, что сама стройка находится где-то совсем недалеко – в предгорьях Судетских гор. И, вероятнее всего, не в Польше, а в Чехии. Именно поэтому в сорок девятом году поляки никого не опознали – погибшие гражданские были чехами или австрийцами, но никак не поляками. Приблизительное нахождение подземного строительства просчитывается достаточно просто. Сколько грузовик на одной заправке проехать сможет? Вот то-то. Это расстояние делим на два, так как заправляться после расстрела эсэсовцам негде, и получаем приблизительное место нахождения стройки. Есть еще один вариант, и его не следует скидывать со счетов. Место массового расстрела строителей секретного объекта находится в том же направлении, что и аэродром, а если точнее – где-то между стройкой и аэродромом. Охрана стройки сначала вывозила и расстреливала обессиленных невыносимой работой пленных, а затем уезжала на аэродром, где и заправлялась. После чего забирала приготовленный для спецобъекта груз и, вполне вероятно, следующую группу людей (эсэсовцам слепо верить не сто́ит), следовала в сторону гор и по пути пропадала. В этом случае расстояние до стройки может быть чуть ли не в два раза бо́льшим. Маршрут движения так построили специально – катаются грузовики на аэродром и катаются. Подозрений это не вызывает. А вот сколько раз потребуется съездить, чтобы закопать в сторонке девять тысяч человек? Причем так, чтобы не вызвать никаких подозрений? Опять ничего сложного – там, откуда ездят эсэсовцы, находится небольшой лагерь военнопленных при руднике по добыче, к примеру, каменного угля, и колонны грузовиков туда приходят постоянно. Впрочем, к руднику, скорее всего, проложена ветка узкоколейки, но именно поэтому небольшие колонны грузовиков, постоянно двигающихся от станции узкоколейки по одному и тому же маршруту, особенных подозрений не вызывают. Вот тут-то мне и поплохело. Отчего? Это что же такое строили немцы с тридцать девятого года, чтобы на этой стройке погибло девять тысяч человек? И это только тех, про кого мы знаем. Ну, Малышев! Ну, тихушник фээсбэшный! То-то он мне с «Лешим» такой продуманный вещевой и оружейный наборы прислал и в том числе один из моих личных тепловизоров, пару очков ночного ви́дения и солнечную батарею для зарядки элементов питания. Знал, что мы без них даже к границе охраняемой зоны не подойдем. И ведь ни словом не обмолвился, хотя просчитал все это сразу – хотел, чтобы я сам к такому же выводу пришел. Что же эти твари там построили? Впрочем, думать об этом я буду потом, а сейчас ноги надо делать отсюда. И как можно быстрее. Время связи с оставшейся в Варшаве частью зондеркоманды у эсэсовцев был через трое суток, но это по словам почти ничего не соображающего к этому времени радиста. Воспаление у него уже началось, общая температура тела зашкаливала, а боль от постоянно теребимых нами ран увеличивалась. До общего заражения крови совсем недалеко, и соответственно чуть позже до горячечного бреда. Вот в этом состоянии его и следует вдумчиво «потрошить». Сутки еще не прошли, но уходить из усадьбы надо было как можно быстрее. Не выйдем на связь – уже меньше, чем через двое суток, максимум через трое, здесь будет не протолкнуться от друзей эсэсовцев и наших возбужденных поклонников, а в бронетехнику группы мы все элементарно не помещаемся, и пара грузовиков нам совсем не помешают. Эсэсовцев тоже придется тащить с собой – двух суток слишком мало, чтобы полностью расколоть их. Было еще одно неприятное обстоятельство, которое я посчитал ключевым: адъютант Густава Поогена – гауптштурмфюрер СС Фридрих Зомменинг. Странный капитан СС, служащий с подполковником уже более пяти лет и совершенно не растущий в звании. Оба эсэсовца прошли вместе Францию, Бельгию и Люксембург. После Французской кампании были обласканы рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером – Гиммлер лично вручил им эсэсовские кинжалы с дарственными надписями. Причем (и это следует выделить отдельно) у пожилого капитана было кольцо «Мертвая голова» – персональный наградной знак, выдаваемый лично Генрихом Гиммлером членам СС, а у его командира такого знака не было. Хотя они служили (и отличились) вместе. Затем они оба были переведены в Польшу и возглавили вновь созданную отдельную зондеркоманду. Что само по себе не совсем логично. Если эсэсовцы отличились оба, то почему Фридриха Зомменинга не повысили в звании и не поставили на руководящую должность, допустим, в такую же зондеркоманду или не отправили рулить каким-либо концлагерем? Ведь награждал его сам рейхсфюрер СС. Допрос же самого Зомменинга пока не принес ничего, кроме двух странных и абсолютно не связанных друг с другом фраз, произнесенных им в бреду: «Ewig lebendig» и «Stahlhelm». То есть: «вечно живой» и «стальной шлем». Все это было не слишком правильно, и я решил еще раз поговорить с Поогеном. Может, он уже созрел для предметного разговора? Причем теперь я перестану играть в «доброго полицейского», а стану тем, кто есть на самом деле для эсэсовских нелюдей, – зверем. Глава 14 Вторая наша встреча с Поогеном сложилась для меня неожиданно. Я изначально собирался начать допрос с жестокого давления и, уже направляясь в дальнюю комнату, где находился оберштурмбаннфюрер, непроизвольно себя накручивал, но действительность оказалась выше моего понимания ситуации. Едва я зашел и жестом отпустил часового, эсэсовский подполковник усмехнулся и довольно вальяжно, несмотря на свой непритязательный вид и состояние, произнес. – Знаете, майор! Вы меня обманули. К английской разведке вы не имеете никакого отношения. Я скорее поверю, что вы рейнджер из подразделений морской пехоты Американских Штатов. Я готов с вами сотрудничать, но на определенных условиях. – Я ожидал, что эсэсовец будет со мной торговаться, но не думал, что это произойдет настолько быстро. Все бы ничего, но говорил Густав Пооген по-английски, совершенно непринужденно копируя ирландский акцент Генри Эванса – моего недавнего, недолгого, но именно поэтому очень строгого учителя английского языка. – Молчи, тварь! – вырвалось у меня совершенно искренне. – Они понимают! Молчи, если хочешь жить. – Пооген успел только удивленно приоткрыть рот для следующей фразы. В два шага дойдя до изумленного эсэсовца, я двумя ладонями резко хлопнул его по ушам. И тут же, не обращая внимания на дикий вой ошеломленного немца, с приличной силой засадил орущему эсэсовцу коленом прямо в раззявленный рот. Крик мгновенно захлебнулся. Теперь пару раз наотмашь кулаками по скулам – вполсилы, исключительно для закрепления психологического эффекта. В стороны полетели капли крови из разбитых губ. Еще раз коленом по хлебальнику. Это чтобы вкус крови почувствовал. Второй удар посильнее, помогая себе руками – пришлось схватить эсэсовца за уши и с силой насадить его на колено. Хорошо! Вдобавок и нос ему еще раз расквасил. «Не убить бы», – мелькнуло вскользь и как-то отстраненно. Я был почти уверен, что оберштурмбаннфюреру больше нечего мне сказать, и он просто-напросто тянет время, поэтому церемониться с ним смысла больше не видел. Боже! Как же я ошибался. И когда Пооген истерически заорал: «Я расскажу! Я все расскажу!» – мне не удалось сразу остановиться, и я добавил гестаповцу еще и кулаком в солнечное сплетение. От чего его истерический крик перешел в надрывное перханье. Я тут же прекратил экзекуцию. Не пытками же это называть? Так – легкое поглаживание. К пыткам я еще не приступал. Жестко взяв эсэсовца за правое ухо, я приставил к его левому глазу кончик ножа – исключительно для закрепления психологического эффекта. Зрачки оберштурмбаннфюрера расширились, по виску потекла струйка пота, а сам он попытался убрать голову назад. Без какого-либо успеха. Ну да. А за ухо я его зачем уцепил? Чтобы надежно зафиксировать, а то насадится башкой на нож и прощай источник информации. – Говори, падаль! Тихо. Медленно. Подробно. И только правду. Кто ты такой? Настоящее имя? Как ты понял, что я американец? Откуда ты так хорошо знаешь английский язык? Чем занимается твоя зондеркоманда? Для каких целей вам такое количество разнообразных людей? Где находятся лаборатории и хранилища? Кто в них работает? Кто руководитель проекта? Расскажешь честно – лично тебя охранять буду. Будешь вилять – с живого кожу сдеру. – Я расскажу! Господин майор! Я все расскажу! Только не выдавайте меня англичанам! – свистящим шепотом заговорил эсэсовец. «Опа! А чего это тебя так к англичанам не тянет?» – сразу же мелькнула у меня быстрая мыслишка. – Говори! Даю слово дворянина. – Откуда вылезла эта фраза, я и сам не понимаю, но именно эти слова успокоили немца, и он принялся рассказывать. Оберштурмбаннфюрер СС Густав Пооген Это оказался действительно американец, но реакция его была неожиданна. Сначала он как-то судорожно дернулся, лицо его на мгновение исказилось, а затем майор очень быстро подошел ко мне и ударил сразу двумя руками. Как – я сразу не понял. Резкая и очень сильная боль пронзила мне голову. И сразу удар коленом. Еще удары, еще. Брызнули кровь и слезы. Густав был готов торговаться и сдать информацию в обмен на жизнь и собственную безопасность, но он с детства был нетерпим к боли. Патологически. Ни в детстве, ни в юности, ни в более позднем возрасте он никогда не дрался, считая данное действие проявлением низменного варварства, и откуда-то из глубины сознания помимо его воли неожиданно даже для него самого вырвалось: «Я расскажу! Господин майор! Я все расскажу! Только не выдавайте меня англичанам!» Удары тут же прекратились, но посыпались своевременные и очень точные по своей сути вопросы, и не ответить на них правдиво было уже невозможно. И бывший профессор Мюнхенского университета, блестящий лингвист и ученый, доктор философских наук Георг Циммерман обреченно заговорил. «Рейнджер» Я слушал эсэсовца и с каждым его словом все дальше и дальше проваливался в водоворот кровавых событий десятилетней давности. Сказать, что я был удивлен, это не сказать практически ничего. К такой информации я готов не был, и, слушая то, что лепечет это раздавленное мной животное, мне все больше и больше хотелось свернуть ему шею. Раздавить это насекомое собственными руками. Растереть его в кровавый фарш по пыльному дубовому паркету старинного особняка. Раньше я считал, что видел и испытал все, но масштаб этого чудовищного эксперимента фактически размазал меня. В моем мозгу мелькали воспоминания того, что я испытал лично за три года этой проклятой войны, и то, что видел только на кадрах старой военной хроники. Сгоревшие дома и ямы с расстрелянными. Виселицы на центральных площадях городов и местечек. Таблички на груди моих погибших, но не сломленных и уже после смерти изуродованных и повешенных мальчишек. Рвы с умершими от голода и тифа заключенными концлагерей. Убитые на поле в сорок первом мужчины, женщины и дети. Ходячие скелеты заключенных Бухенвальда. Разбросанные по лесам и перелескам Латгарии трупы замученных красноармейцев и их командиров… и все это звенья одного чудовищного, безумного плана рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. Сначала мне показалось, что то, что рассказывает мне эсэсовский офицер, – это бред сумасшедшего, сказка для прикрытия чего-то еще более неправдоподобного, но потом понял, что это именно истинная правда. Невозможно придумать легенду с такими жуткими подробностями и логической последовательностью. Пока немец монотонно рассказывал детали чудовищного эксперимента рейхсфюрера СС, я быстро прокручивал в голове похожую, фантастически неправдоподобную, но, к сожалению, реальную историю, произошедшую в нашем мире. В семьдесят девятом году прошлого для меня столетия в Минске произошло обыденное, но от этого не менее трагическое событие – жена отравила своего мужа. Отравила эта милая женщина своего любимого цианистым калием. Где она взяла столь необычную приправу к стакану бормотухи своего благоверного, история умалчивает, ибо в аптеке такое «лекарство» не продается, но траванула жена своего мужика, как все понимают, до самой смерти. Горячо любимый муж, недолго думая, «склеил ласты» уже в машине «Скорой помощи». Сильная интоксикация, резкое падение давления и, как следствие этого, клиническая смерть. Мужика отвезли в одну из минских больниц и попытались неудачно реанимировать, но… к тому времени это было уже практически бесполезным занятием – через тридцать минут у человека умирает мозг, и реанимационные мероприятия обычно не помогают. Факт, неоднократно доказанный скучной, но от этого не менее опытной медициной. Но, как оказалось несколько позднее, не в этот раз. Чуть больше чем через час мертвый мужчина очнулся, неделю пролежал в больнице и… продолжил жить как ни в чем не бывало. Правда, несколько иначе, чем обычные люди. Позднее выяснилось, что организм этого человека изменился. Температура его тела застыла на отметке в тридцать четыре градуса, у него изменился голос, он перестал ощущать усталость. Первые несколько месяцев своей новой жизни мужчина заново познавал свое тело, так как поначалу не ощущал ни своего тела, ни ног, ни рук, ни языка и мимических мышц лица, и ему приходилось их разрабатывать. И не только разрабатывать, но и до изнеможения… хотелось сказать, до изнеможения тренироваться, но мужчина не чувствовал усталости вообще. Был зафиксирован бесспорный, но от этого не менее невероятный факт – мужчина отжимался девять часов подряд, абсолютно не чувствуя усталости. Кроме этого, этот человек полностью перестал спать и… стареть. За тридцать лет после отравления он не уснул ни на мгновение и никак не изменился внешне. Возраст его застыл на отметке в сорок лет. Этого необычного мужчину изучали многие медицинские центры мира, но феномен его так и не был раскрыт. На момент моего попадания в этот мир мужчина был жив, здоров и, вероятнее всего, счастлив. По крайней мере, он женился во второй раз, и у счастливой пары родился ребенок. На момент рождения собственного ребенка главе семейства исполнилось семьдесят биологических лет, но ни стареть, ни умирать он не собирался. Гитлеровцы нашли такого человека на сорок шесть лет раньше – в концлагере «Дахау» в апреле тысяча девятьсот тридцать третьего года. И этот человек полностью соответствовал мечте любого безумного милитариста. Определению – идеальный солдат. Он не спал, не уставал, не чувствовал боли и выполнял любые, даже самые безумные приказы. Собственно говоря, во всем виноват классический «любовный треугольник», двое участников которого о нем даже не подозревали. Две стороны этого треугольника – студенты Мюнхенского университета: австрийский аристократ, граф Александр фон Волькенштейн и непревзойденная красавица университета Лотта Фромм. Ни молодой человек, ни девушка ведь даже не подозревали о третьей стороне треугольника. Для Александра это была обычная интрижка, а для Лотты – неплохой партнер для легкого флирта. Вот такой вот выверт непредсказуемой и коварной любви. Но о нем прекрасно знал третий участник этой любовной и от этого не менее кровавой драмы – Курт Зайдль. Отвергнутый красавицей Лоттой влюбленный, а по совместительству недоучившийся студент-химик с любимым дядюшкой-фармацевтом. В то время, когда началась эта история, в Германии, равно как во всем остальном мире, заканчивался тридцать второй год. Год великих потрясений и такой же Великой депрессии, коллективизации и мирового экономического кризиса, поразившего практически все сферы экономической жизни пока еще не окончательно нацистской Германии.