Его крыли, пихали. — У меня ребенок там остался! — оправдывался он. В очередной раз его достали по-настоящему больно. Оглянувшись, Пестель увидел давешнюю старуху, злобно пихающую его клюкой. — Ты чего? — опешил он. — Разве можно так? — Настрогали ублюдков! Все беды из-за детей! — шипела старуха. Она делала попытки уколоть его еще раза, он схватился за палку. Та оказалась неприятно жирной и липкой на ощупь. Пассажиры вступились за старуху. — А ну отдай палку! Справился со старой женщиной? Справился? Особенно напирала девчушка на вид не больше 15-ти, но крашенная в 33 слоя. Пестель плюнул, отдал палку и стремительно отдалился, чтобы она его не достала. * * * Это был тот еще процесс. По ощущениям он длился несколько часов, а пихающихся пассажиров были сотни. Автобус вызверился на глазах. Пестеля в открытую хватали и пытались бросить под ноги. Затопчут, с неприятным для себя спокойствием подумал он. Пестель уже видел водителя. Тот тоже его заметил и с особым остервенением нажимал на газ. Еще немного и начнет пихать едущие впереди автомобили. На плечах Пестеля висели гроздья цепких рук, и они пересилили. Он начал заваливаться назад. Как Останкинская башня, подумал он. И тут как по заказу впереди возникла пробка. Задники множества автомобилей окрасились красным светом стоп-сигналов. Водила нажал на тормоз. Пестеля кинуло вперед, и он упал на лобовое стекло. — Откройте дверь, пожалуйста! — прокричал он куда-то в перевернутый мир. Автобус стоял. Гвалт перекрыл истеричный выкрик: — Выпустите эту сволочь! — Да че мне жалко, что ли? Валите хоть все! — с этими словами водила нажал кнопку, и передняя дверь с сожалеющим вздохом распахнулась. А за ней виднелась свобода. Вообще то это был жаркий асфальт с пятнами масла и жирными следами шин, но он воспринял его вид именно так. Он вывалился мимо ступеней и шагнул на дорогу. Эйфория была такой, словно он уже нашел Диану. Сплюснутые лица прилипли к окнам автобуса. Он и не догадывался, что тот настолько переполнен. Старая карга беспрестанно шевелила губами, грозя палкой. Походу колдовала, чтоб он скорее сдох. — Не дождетесь! — крикнул он. И тут вокруг одновременно заурчали сотни автомобильных моторов. Пробка рассосалась, и все это стадо готовилось прийти в движение и размазать его по асфальту. Он перехватил сумку, которую по невероятной удаче еще не потерял, и рванул через 5 полос на четную сторону. Он не был спортивным человеком, вернее, ему никогда не приходилось демонстрировать свои физические данные. Да и данные эти были заурядные, а заурядные потому что никогда не пригождались в современной жизни. Он выскочил на тротуар за секунду до того, как его чуть не сбил массивный черный седан. Только ветром по ноге шарахнуло, он потерял равновесие, но устоял. Бесконечная автомобильная река обреченно протекала мимо, таща горы барахла на багажниках и прицепах. Изнутри на него пялились тысячи глаз, словно говоря, какого ты делаешь, паря, спасайся, дурик. Машин было так много, что не было видно дороги, а по крышам автомобилей можно было гулять, не перепрыгивая. Пестель решил позвонить Диане, глянул на сумку-и увидел ровную прорезанную полосу. Где это я так умудрился порезаться, ещё не понимая наивно подумал он. Сунулся в сумку. Пропали деньги и документы, завёрнутые в файл. Вся заначка. Остались только те, что в кошельке в кармане. Он нищий и без документов в военной Москве! Невероятно, радиация возрастает, люди спасают жизни, а в это время ублюдки делают свое темное дело как ни в чем не бывало. Где совесть или даже инстинкт самосохранения у людей? А когда же им еще обделывать свои делишки, как не в эпоху большого хаоса, одёрнул он себя. Кому война, кому дивиденды! Всполошная мысль заставила его мгновенно вспотеть от предчувствия недоброго. Он порылся еще-и не нашел и телефона. Это была катастрофа. Телефон Дианы он не помнил. * * * Мост на 3-м Транспортном пропускал только на выезд, и ему пришлось идти до Новоарбатского моста. Он никогда не был за границей, но в первую минуту ему показалось, что он выбрался из автобуса где-то в Нью-Йорке. Перед ним сверкал панорамными окнами новый многоэтажный комплекс сбербанка. Шевелящийся от бесчисленного множества машин проспект огибал его, вздымаясь на эстакаду. Далее дорога уходила на Новоарбатский мост, в стороне которого словно редко торчащие зубы старого пердуна ни к селу, ни к городу возвышались небоскребы Новой Москвы. У подножия великанов карликами виделись обычные девятиэтажки, и сама Новая Москва смотрелась отнюдь не новой, а неким чужеродным образованием, точно выкопали несколько билдингов где-то за «большой лужей» вместе с фундаментом, да и перенесли через океан. Нате вам. По тротуару тоже шли люди, те, у которых не было машин. Катили коляски, тачки, несли детей. Пестеля охватила тоска. Мир оказался чересчур велик для них с Дианой и встретиться им было ох как тяжело. Нереально. Невозможно. На глазах его выступили слезы. Он 30-ти летний мужик стоял и плакал. Одна из шедших мимо сухоньких старух остановилась и протянула конфетку, которую он от неожиданности взял. А старуха пошла дальше как ни в чем не бывало. Как будто не было ничего странного во взрослом плачущем мужике. Не было так будет. Сейчас много чего будет, чего раньше не было, подумал он. Спасительная мысль заставила его забыть об охватившей его безнадеги. Какая безнадега, господа? В квартире остался старый телефон, а в нем сохранены все телефоны, включая и Дианин. Он решительно вскинул сумку на плечо, прижав разрез рукой, чтоб не вывалились его богатства. Со стороны центра навстречу двигался плотный поток пешеходов, тогда он направился ближе к сберу. И чуть не влип. Когда он сказал, что теперь много чего будет, он как-то особо не задумывался над этим. Привык не обращать внимание на слова. Вернее, на то, что слова могут иметь важное значение для некоторых ценных для него вещей, например, собственной жизни. Ведь какие угрозы были в довоенной жизни? Ну толкнет грубиян в метро. Водила крикнет через окно машины ругательство, когда они ненароком встретятся на пешеходке. И все. А чтобы что-то угрожало жизни? Мы в цивилизованном обществе живем, господа! На стоянке сбера застыли разнокалиберные машины, вокруг которых суетились сотрудники. — БС[27]! — усмехнулся Пестель. Автоматически двери работали беспрестанно, то впуская, то выпуская БС. Война началась, а они работают, идиоты, подумал Пестель. Он обратил внимание на стильно одетую даму, которая выкатила из распахнувшихся дверей тележку Корбис на гремучих колесиках, груженную канцелярскими папками. За ней бежал охранник, крича «Не положено!» Интересно, он знает, что Останкинская упала, подумал Пестель. Охранник вцепился в тележку, дама дернула, и тележка упала на бок. Из нее вывалились папки… и пачки денег. Последовал короткий стоп-кадр-и началась свалка. Все забыли о своих делах, побросали открытые машины и кинулись собирать купюры. Некоторые бумажки отнесло к ногам Пестеля, но он даже не пошевелился. Мимо проехала пассажирская газель с номером 103. На Мосфильмовскую идет, прикинул Пестель и ему даже сделалось смешно. Происходящее казалось невероятным. Еще одной постановкой умершего российского кино. Газель подъехала вплотную к боковым дверям, из которых показался толстый солидный мужчина. Видно большой начальник, потому что охранник кинулся к нему: — Господин Оберхаузен! Смотрите что творится! Охранник был уже изрядно помят, фуражку потерял. Оберхаузен презрительно поморщился; — Не мешайте работать! Охранник растерялся: — Как же так? Там деньги! Из раскрытых дверей показался нос платформенной тележки, которую с трудом толкал мужчина в костюме, белой рубашке с галстуком. Явно не грузчик. Даже не клерк. Скорее руководитель среднего звена. Лицо было запыхавшееся, и сам он был вспотевший. Пот выступил даже поверх дорогого костюма. Тележка была до самого верха заставлена тюками в прозрачном целлофане. Сквозь прозрачную обертку внутри просматривались банкноты. Очень много банкнот. — Как же так? — растерялся охранник. — Господин Оберхаузен, я вынужден… Что он был вынужден осталось неизвестным.