Села и осмотрелась. Небольшое помещение со скошенным потолком, крошечное окно, в которое светила луна, из мебели только кровать, да узкий деревянный стол, на котором обнаружились моя маска и откушенное яблоко. Откуда-то снизу раздавались звуки музыки, громкие крики и веселый смех. В туманную голову трудом просачивались воспоминания. Последний раз точно такой шум я слышала в таверне. Мы что, перебрались в комнаты наверху? Какой позор! Тьма, и я тоже раздета до нижней сорочки! От стыда дурнота отступила, голова перестала кружиться, я сползла с кровати. Надо быстрей уносить отсюда ноги! Белла ждет меня в окружении гоблинов. Нас давно потеряла мачеха. Как же нам влетит! Срочно домой! Где моя одежда? Подобрав с пола черные лохмотья, я с трудом натянула то, что осталось от платья и чихнула от разлетевшейся пыли. Под тряпками обнаружились и мои единственные, сто раз штопаные чулки, но натягивать их уже не было времени. Мужчина в постели пошевелился и тоже болезненно застонал. Нет, только не это! Сердце захолонуло от страха. Не надо просыпаться, пока я не сбежала! Кто знает, что может прийти в голову почти голому незнакомому мужчине? Оглядевшись, я схватила один из двух канделябров! Вытащила и задула свечу, замотала основание чулком и, перехватив его на манер сковороды, приготовилась сражаться за мою честь. "Вернее за то, что от нее осталось", — с тоской посмотрела на валявшийся на полу второй чулок и видавшие виды подвязки. Наклонилась, подняла их и сунула в карман. А когда выпрямилась, рыжий уже сидел на постели и, сдвинув брови, оглядывался. — А, вот ты где! Какое счастье, ты очнулась! — складка между бровей мгновенно разгладилась, когда он меня увидел. Одним быстрым движением поднялся с кровати и сделал ко мне шаг. — Как ты себя чувствуешь? Я попятилась к двери и выставила перед собой канделябр словно вилы: — Стоять! Он тряхнул головой, волосы красными волнами рассыпались по его широченным плечам, и я невольно залюбовалась. Без маски он казался совсем молодым, не старше меня. Таким в стражниках рановато служить. — Неужели боишься? — вкрадчиво спросил он и шагнул еще ближе. — Нисколько! — задрала подбородок. — Это просто аргумент для серьезной беседы! Как ты мог так подло со мной поступить?! Воспользовался ситуацией, заманил честную девушку в свое логово и… — голос мой дрогнул, и я запнулась. Нет! Я не буду плакать! Выдохнула и покрепче сжала канделябр. — И? — он заинтересованно поднял бровь. — И обесчестил! — мой голос упал до шепота. Он внезапно оказался совсем близко, я отшатнулась, спиной упираясь в неровную бревенчатую стену. — У нас ничего не было, к моему глубокому сожалению. Вообще-то я тебя спас, — спокойно ответил он . — Ты потеряла сознание в моих руках, и, признаюсь, это было несколько обидно. — Я не имею привычки терять сознание! Я же ничего не пила, кроме сидра. Или… ты туда что-то подмешал? — Я?! — вознегодовал он очень правдоподобно. И показал на стол. — Это твое яблоко оказалось отравленным! И я видел, ты вытащила его из своего кармана. — Как отравлено? Зачем? — растерялась я. — Может быть, у тебя есть враги? — он хмыкнул. — Извини, я немного порвал тебе платье. Времени не было расшнуровывать, ты задыхалась. Я пытливо на него посмотрела. Врет? Не похоже. Он прямо встретил мой взгляд и добавил: — Тебе повезло, что я оказался рядом, успел нейтрализовать отраву и сделать тебе искусственное дыхание. На меня яды почти не действуют, только спать от них хочется. Кстати, на тебя, как ни странно, они тоже действуют слабее, чем должны. В яблоке, как я понял, такая доза, что обычного человека усыпила бы навеки. Я задумалась. Если это правда, то кто хотел меня отравить? Кто-то случайно меня с кем-то перепутал? Я же была в маске и чужом платье. Или мачеха подсунула, когда мы ехали в карете? Мачеха у меня, конечно, тот еще фрукт, но чтобы убить … почему сейчас? Еще и так изощренно. За столько лет у нее была масса возможностей. Больше у меня врагов нет. Кроме одного красноволосого типа, затащившего меня в постель под предлогом спасения. Надо бы еще проверить это яблоко! Но я прекрасно понимала, что у меня нет денег на такую проверку. И времени. Мне надо немедленно найти Беллу и бежать домой! Кстати, а какое отношение к дыханию имеют чулки? — С платьем понятно. А подвязки тоже мне дышать мешали? — я разозлилась и при этом очень расстроилась. А какая нормальная девушка не расстроится, узнав, что красивый молодой мужчина обнаружил у нее под платьем не новые шелковые чулки, а жуткое безобразие! Чувствуя, что краснею, я строго свела брови, и рыжий вроде бы даже смутился. — Я немного увлекся спасением, прости… — сделал он виноватый вид. — Подвязки были слишком тугие и нарушали естественный ток крови. — Увлекся?! — Это твое восхитительное "Поцелуй, или проклятье"... естественно, я увлекся! А потом ты упала в обморок, должен же я был получить хотя бы моральную компенсацию за прерванное удовольствие! — он пристально, даже будто бы хищно посмотрел на мои губы и хрипло предложил: — Может, продолжим? Отрицательно помотала головой. Рыжий печально вздохнул и возвел глаза к потолку. — Ладно, не хочешь продолжать, тогда начнем заново,— взгляд его опустился куда-то на уровень моей груди, найдя там канделябр и сползший с него чулок. — Как тебя зовут? Должен же я знать имя своей принцессы! Принцессы. Ага, принцессы в лохмотьях. Издевается! — Не скажу! — Тогда я сам узнаю! В полумраке комнаты ярко сверкнули глаза рыжего. Он выхватил предмет женского гардероба у меня из рук, поморщился, глянув на заштопанную пятку, и сжег. В прямом смысле сжег взявшимся неведомо откуда ярко алым огнем, который не причинил ему никакого вреда, зато полностью уничтожил мою, между прочим, вещь! Значит, еще и маг... Да какая разница?! В душе моей поднялась настоящая буря. Как он посмел?! Испортить чужое имущество! Гад! Они у меня единственные! В чем я теперь буду ходить? Скоро сезон дождей! Маг почему-то выглядел немного обескураженным, словно ожидал от сожжения моей вещи какой-то иной результат, кроме горстки пепла. Но, взглянув на меня, пышущую негодованием и потерявшую дар речи от злости, он приосанился. — Не злись. Я куплю тебе тысячу самых дорогих чулок, сокровище мое, — самодовольно заявил чулочный палач. — Как насчет еще одного поцелуя? Поймав за локоть, он притянул меня к себе. Нового наглого покушения я стерпеть уже не смогла. Размахнулась и приложила красноволосого наглеца по лбу канделябром. Так и знала, что пригодится! Он пошатнулся и схватился за голову, согнулся, но удержался на ногах, опершись рукой о стену и перегородив мне путь. Сильный, зараза! Я нырнула ему под руку и побежала к выходу, отшвырнув орудие покушения. Из кармана от моего резкого движения выпал второй чулок и подвязки, я не стала поднимать. — Стой! — приказал за спиной этот неубиенный и канделяброустойчивый. Ага, конечно! Я припустила что есть духу. В таверне полно народу, не посмеет мстить. И где-то там Белла! — Скажи хотя бы свое имя! — донеслось мне вслед, но я уже ступила на лестницу и, конечно, ничего не ответила. Даже если бы захотела, не могла я признаться, что настоящего имени у меня нет, только домашнее прозвище. И как им представиться, если с легкой руки мачехи люди зовут меня Злолушка? Глава 3 Каждый раз, когда у меня спрашивают имя, хочется куда-нибудь провалиться. Так получилось, что я его не знаю. То есть, свое настоящее, истинное имя, данное в храме силой Всеблагих и записанное в книге рода. Злые люди, за которыми далеко ходить не надо, живут тут же в доме, за стенкой (сводная сестра) и этажом ниже (мачеха), утверждают, что мое имя нельзя ни произносить вслух, ни записывать, ни читать — настолько оно страшное, как и я сама. Когда я смотрю в зеркало на своем комоде, протирая с него пыль, или в начищенный Беллой до блеска серебряный поднос, то отлично вижу: врут злые языки, вовсе девушка в отражении и не страшная. Черноволосая, с прямым носом, светлой кожей и легким румянцем. И — главное мое украшение — с ярко-зелеными глазами. И фигура у меня не безобразная. Правда, слегка суховатая, но были бы кости… Но слухи обо мне и правда ходят жуткие. Судите сами. Во-первых, мама умерла, едва успев произвести меня на свет. Во-вторых, когда меня через три дня после рождения принесли в храм Всеблагих на священный обряд Имянаречения, то священник, едва успев произнести данное ему в божественном откровении мое имя, вдруг покрылся язвами, побагровел и тоже умер. Писарь, — единственный, кто сумел разобрать звуки данного мне богами имени сквозь предсмертный хрип священника, — записал услышанное в метрическую книгу. Но у него тут же отнялись рука и язык. Сгинул в монастыре. И это не все. Говорят, что храмовый служка, попытавшийся на следующий день по просьбе моего отца прочитать в книге, как все-таки зовут единственную дочь и наследницу виконта Виннер, ослеп в тот же миг, а потом спился и умер, утонув в канаве. Мне отчаянно не верилось, что все эти сплетни правдивы. Когда я подросла достаточно, чтобы самостоятельно искать истину, то немало потрудилась, разыскивая оставшихся в живых свидетелей. И вот что выяснилось. Священник, по слухам, любил выпить, не гнушался экспериментальными магическими винами и вполне мог задохнуться от приступа аллергии. Писарь, вероятно, получил инсульт, придя в ужас от внезапной смерти брата по вере. А слепота храмового служки наверняка вызвана болезнью на почве затяжных строгих постов — бедняга был религиозен до фанатизма и истязал себя нещадно. Однако, это еще не все факты. Храм, где хранилась приходская Книга живых и мертвых, сгорел тем же летом от удара молнии. Даже камни треснули и обвалились. Так как здание было изнутри щедро обшито редчайшими породами резного дерева, то остался от него только фундамент, а от многовекового архива — лишь пепел, не подлежащий магическому восстановлению. Но мало ли, куда может ударить шальная молния? Если бы мое родовое имя было таким страшным, то разве его даровали бы Всеблагие? Тем не менее, именно из-за тех давних событий я получила свою дурную славу и прозвище, а вовсе не из-за черного глаза, как шепчут злые языки. Тем более, глаза у меня зеленые, а не черные. После череды трагедий отец долго не мог найти для меня кормилицу. Глупые суеверные люди сочли, что в младенца вселился злой дух, и никто не хотел рисковать здоровьем и вечной душой, выкармливая «проклятое дитя». Лишь Великий Мрак знает, где безутешный отец находил молоко для младенца. Клеветники утверждали, что Королевский лесничий носил молоко для своей дочери из Дикого Леса от оборотней или даже их хозяев — дивных флари. Как будто коз в пригороде столицы мало. Кормилица нашлась только спустя месяц, и этот месяц младенчества был единственным в моей жизни, когда я видела отца каждый день. Подумать только, он даже носил меня на руках! Жаль, что я этого не помню. Сплавив меня в руки этой доброй женщины, Королевский лесничий, так и не простивший мне смерти любимой жены, в своем столичном особняке почти не появлялся. А когда наведывался раз в месяц, чтобы отдать распоряжения по хозяйству и выдать жалованье слугам, то я его не видела: виконт Виннер строго-настрого велел запирать меня в детской на время его визитов, чтобы даже случайно не столкнуться с «проклятой дочерью». А потом еще удивляются, почему я получилась такая… своеобразная. Да разве в таких условиях у ребенка может выработаться нормальный характер? Добрый и отзывчивый? Если у этого ребенка даже настоящего имени не было!