11 ГВЕН Утро начинается рано. Я не знаю, что заставляет меня проснуться – только то, что оно мгновенно прогоняет мой сон. Я прислушиваюсь, но не слышу ничего. Все еще темно и, насколько я могу судить, тихо и мирно. Я поднимаюсь и следующие два часа, словно призрак, блуждаю по дому: тихонько расставляю посуду по местам, протираю столешницы, подметаю полы. Обыденная работа, предназначенная для того, чтобы отвлечь мои мысли от этих проклятых листовок и от последствий, которые нас наверняка ожидают. Когда домашняя работа заканчивается, я направляюсь в кабинет, закрываю дверь и погружаюсь в зловонную реку ненависти, которая неизменно льется на нас. Наш новый преследователь не терял времени. Я вижу, как он всплывает на разных хейтерских сайтах, оставляя сообщения, и когда я проверяю, то обнаруживаю, что он сделал именно то, чего я от него ждала: разместил плакатик «разыскивается» вместе с нашим новым адресом. Конечно же, в скором времени кто-нибудь узнает номер нашего домашнего телефона. Не то чтобы меня это ужасно волновало: устройство, подключенное к телефону, блокирует неизвестные номера, и любой звонок можно отменить нажатием одной кнопки. Пока что нет никаких признаков того, что наши мобильные номера раскрыты, хотя эта вероятность тревожит меня больше всего. Я не хочу, чтобы эти мерзавцы добрались до моих детей. Свое изначальное послание преследователь не подписал, но теперь у него есть сетевой никнейм, который он использует на форумах. МалусНавис – редкий и неоднозначный псевдоним. Я выписываю это имя в свои заметки. Оно достаточно уникально, чтобы я могла проследить его. Даю себе несколько минут на то, чтобы отдохнуть, и возвращаюсь к делу, которое расследует Кеция. Шерил Лэнсдаун и ее темное прошлое. Кец не отвечает на телефонный звонок, поэтому я аккуратно свожу все в документ, который можно отправить по электронной почте. Кец перезванивает мне еще до того, как я заканчиваю. Разговор получается короткий, но я слышу напряженность в ее голосе. Новые улики, которые я нашла, позволяют ей продвинуться в расследовании, но одновременно делают это самое расследование еще более запутанным. Я намерена помочь ей всем, чем смогу. Ресурсы, которыми Кец располагает в Нортоне, довольно ограниченны, и я отлично понимаю, что ТБР использует свой авторитет, чтобы перехватить первенство. Они не хотят, чтобы она вмешивалась в их дела, а Кец не собирается сдаваться… вот почему я тоже участвую в этом деле. До меня доходит, что я отнюдь не оказываю кому-либо услугу, выявив, что расследование касается не одного штата, а нескольких; тем больше поводов у ТБР будет прибрать дело к своим рукам, еще сильнее потеснив Кецию. Я завариваю чай, когда слышу, как тихонько открывается дверь и в коридоре раздаются чьи-то шаги. Подняв взгляд, вижу на пороге кабинета Ланни. Она одета в черную футболку, пижамные штаны с хэллоуинскими летучими мышами и тапочки в виде медвежьих лап, которые подарила ей Ви – примерно в то же самое время у самой Ви появились те гигантские белые шлепанцы. Я наливаю дочери кружку горячего чая и добавляю меда – как она любит. Мы проходим в гостиную – она расположена дальше всего от спален, – и усаживаемся на диван бок о бок. – Не спится? – Я приглаживаю ее волосы, отводя их со лба. Раньше Ланни красила их в радужные тона, теперь они стали темно-розовыми у корней с постепенным переходом в фиолетовый к кончикам. Должна признать, выглядит это круто. – Не совсем, – отвечает дочь. – Ты же знаешь, что означают эти листовки, верно? Когда мы сегодня отправимся в школу, кто-нибудь точно притащит их туда, и они в один момент разлетятся повсюду. А потом мне начнут присылать нарезки из криминальных шоу. Можно подумать, я их не видела! – Ты смотришь… – Не начинай эту хрень, мам. О нас упоминали минимум в четырех таких передачах, и ты это знаешь, так? Таких шоу куда больше четырех, но я не говорю ей об этом. – Следи за языком, Атланта, – неискренне одергиваю я ее. – В той, которую я смотрела, тебя играла совершенно дебильная актриса. Они изобразили все так, как будто она, то есть ты, скорее всего, виновата. И пригласили туда прокурора, ну, ты его знаешь. Он считает, будто ты отмазалась от убийства. Я видела каждую из этих документальных передач и слушала как минимум половину подкастов. Большинство считает, будто я принимала участие в том, что делал Мэлвин, но сумела отвертеться, или, по крайней мере, что я знала о его преступлениях. Я ничего не знала, и эта несправедливость до сих пор язвит меня, но я отрастила достаточно толстую шкуру, чтобы не обращать внимания на такие вещи. Больно, что моим детям приходится проходить через этот же ад. Но я знаю, что не смогу уберечь их. Обнимаю Ланни одной рукой и привлекаю ближе к себе. Она не отстраняется. Мы сидим, прижавшись друг к другу, пьем чай, и все кажется правильным, мирным и хорошим, пока Ланни не говорит: – Сегодня в школе будет кошмар. – Некоторое время это будет кошмар, – соглашаюсь я. – И все же вам нужно идти туда. Верно? Голову выше, плечи расправить, глаз не опускать. Ты знаешь, как мы справляемся с этим. Она одним глотком допивает свой чай. Я допиваю свой. – Почему мы всегда должны быть храбрыми? Разве это честно? – Потому что мы можем, – отвечаю я ей. – Потому что мы должны. И – нет, это нечестно, даже отдаленно. – Я немного сдаю позиции, потому что ощущаю, как она напряглась. – Давай заключим сделку: половина дня в школе, а потом какое-нибудь развлечение. – Ты будешь дома? – Ланни смотрит на меня, потом быстро отводит взгляд. – Буду после обеда, – говорю я. – Утром мне нужно сделать кое-какую работу, солнышко. Но сегодня у Сэма выходной, так что он будет здесь, пока я не вернусь. Ладно? Она кивает и относит наши чашки в кухню. Я смотрю на часы: уже почти шесть часов утра. Ланни останавливается в дверях и зевает. – Наверное, нужно поспать еще немного, – говорит она. – Спасибо за чай, мам. В следующий раз просто приходи ко мне поговорить, ладно? Я не ребенок. И могу помочь тебе с чем-нибудь. Я уже некоторое время знаю это, однако рассматривала этот факт совершенно неправильно. Я видела в этом конфликт, отдаление. Но люди меняются, видит бог. Я ведь превратилась из наивного ребенка, которым была, когда выходила замуж за Мэлвина Ройяла, в запуганную параноидальную личность, которой стала к моменту приезда в Стиллхауз-Лейк, а потом – в женщину, которой сделалась теперь: в женщину, которая может справиться со страхом, если не с паранойей. Ланни заполняет пробелы в своей собственной жизни. И действительно помогает мне. Она может быть моей союзницей, так же, как и Коннор. Мне нужно только отпустить страх, который мешает ясно видеть это. По крайней мере, я знаю, что сдерживает меня, даже если не могу мгновенно одолеть это. Поэтому обнимаю дочь и говорю ей, что люблю ее и что поручаю ей задачу поднять брата в школу и приготовиться самой. Я никогда не делала этого прежде, но сейчас я вручаю ей ключи от своего внедорожника. Она потрясенно смотрит на них, потом на меня. – Я… мне их можно взять? – Да, – отвечаю я ей. – Я позаимствую машину Сэма. Он не против. Я знаю, что ты будешь аккуратна. Желание сказать ей, как нужно быть аккуратной, очень сильно, но я ухитряюсь сопротивляться ему. Ланни сжимает ключи так сильно, что я боюсь, как бы она не поранилась, а ее улыбка для меня дороже всех наград. – Спасибо, мам. Обещаю, что не буду кататься на твоей машине, подвозить друзей и все такое прочее. Прямо в школу, а потом обратно. И я присмотрю за Коннором. Я киваю, как будто это повседневное дело – доверить своей семнадцатилетней дочери вести машину. Но это не так. Знаю, что многие дети садятся за руль в куда более раннем возрасте, но я всегда… слишком неизменно присутствовала в жизни сына и дочери. И теперь мне трудно так поступать. Но так я яснее всего могу дать ей понять, что доверяю ей. И сейчас ей это очень нужно. Закончив с этим, я говорю Сэму о том, что хочу на сегодня взять его пикап. Как я и думала, он не возражает и дает согласие почти сразу же. Потом осторожно добавляет: – Я тебе там буду нужен? И я понимаю, что он пытается не показать искреннюю тревогу за меня, пытается оставить мне ту свободу, в которой я так нуждаюсь. Обвиваю руками его шею и наслаждаюсь нежным поцелуем. – Ты мне всегда нужен, – говорю я ему. – Но в этот раз, наверное, тебе лучше не ехать. Два человека выглядят более угрожающе, чем одинокая женщина, а мне нужно расспросить жителей одного мелкого городка. – А присутствие рядом с тобой странного типа может навести их на не те мысли, – он кивает. – Я понял. Но ты же знаешь, что я за тебя волнуюсь, верно? – Знаю. – Провожу пальцем по его подбородку, чувствуя, как утренняя щетина покалывает кожу. – Я буду осторожна. И Кеция знает, где я. После каждого пункта буду звонить тебе и сообщать, куда направлюсь дальше. Договорились? – Договорились. Можешь привезти мне что-нибудь на завтрак. Что хорошего готовят в Вэлери? Может быть, пончики? – Сомневаюсь, – отвечаю я ему. – Но я могу заехать за ними, когда вернусь к цивилизации. Пока я катаюсь туда-сюда, наверное, уже будет часа два дня. А потом мы, видимо, свозим детей в кино. – Звучит как нормальная жизнь, которая ждет нас где-то, – замечает он. – Нет, правда. Но будь осторожна. – Буду. * * * Возвращаясь в окрестности поселения Стиллхауз-Лейк, я испытываю одновременно ностальгию и горечь. Я не могу по-настоящему отделить одно от другого – больше не могу, – но мне по-прежнему нравится этот пейзаж, хотя я знаю, что здесь меня не потерпят. Миную поворот к озеру и к нашему прежнему дому, сопротивляясь искушению посмотреть, что новые обитатели сделали с нашим старым жилищем. Не нужно будить былые воспоминания и призраков. Их слишком много – не сосчитать. Кроме того, если Бельдены заметят меня здесь, они могут счесть, что соглашение нарушено. Мне не нужны эти проблемы. Я выбираю узкую дорогу, ведущую к Вэлери. Как большинство здешних провинциальных городков, он видел лучшие дни. Маленький деловой центр по большей части заброшен; остальная часть занята свалками, мелкими магазинчиками и ностальгией о прошлом, которое никогда не было таким радужным, как кажется в воспоминаниях. Кец сообщила мне адрес дома Шерил, и я без труда нахожу его, хотя GPS здесь, как и следовало ожидать, работает нестабильно, а власти Вэлери не торопятся вкладывать средства в уличные указатели. Зачем, когда все, кто здесь живет, знают, что где находится? Я останавливаю машину перед домом Шерил Лэнсдаун. На тротуаре припаркован фургон с эмблемой Теннессийского бюро расследований, так что они, скорее всего, сейчас обшаривают дом. Я, конечно же, не вмешиваюсь и направляюсь вдоль улицы. Кец пересказала мне беседу с жителем соседнего дома, так что я пока пропускаю его и пишу Кец и Сэму, что собираюсь навестить дом, стоящий следующим по улице. В нем я натыкаюсь на застенчивую старушку с добрым морщинистым лицом и растрепанными седыми волосами, которая словно никогда не вылезает из домашнего халата. Она приглашает меня на чай со льдом – старая добрая южная традиция, – и я соглашаюсь. Это правильное решение. Чай самый обычный, зато старушка явно падка до сплетен и сама печет к чаю печенье. Идеально. Конечно же, я говорю ей, кто я такая, и показываю ей свое удостоверение частного детектива, и ей это кажется очень интересным. После того, как я отвечаю на обычные вопросы о том, что делаю здесь, она уже готова рассказать мне обо всех пороках жителей этого квартала. Но не о Шерил, отмечаю я. Когда миссис Грегг, как зовут старушку, наконец делает паузу, чтобы перевести дыхание и отпить глоток холодного чая, я спрашиваю о том, что меня интересует. Она бросает на меня острый взгляд и произносит: – Я не говорю плохо о тех, кто покинул этот мир; ведь, видит бог, с ней это вполне могло случиться. Ведь она пропала, верно? И эти две ее миленькие дочки тоже. – Она содрогается и качает головой. – Не знаю, куда катится этот мир… подобных вещей не бывало, когда я была молода, а люди боялись божьего гнева и верили в Америку. Она, конечно же, ошибается; я могу насчитать добрую дюжину жутких преступлений, совершенных с 1950-х годов в одном только этом округе, – но не заинтересована в том, чтобы переубеждать ее и тратить зря свое время. – Что ж, миссис Грегг, было бы неплохо, если б вы рассказали мне что-нибудь, что поможет найти Шерил, – говорю я. – И это может оказаться что угодно. Вообще что угодно. – Вот как? Правда? – Ее выцветшие карие глаза за стеклами старомодных очков широко раскрываются. – Я почти ничего не знаю, не считая того, что некоторое время назад ее бросил муж. Как же дико, когда мужчина так поступает со своей женой, находящейся в тягости! Ведь это такой позор – бросить свою жену и еще не родившихся детей, правда? Мне некогда выслушивать сентенции о морали и нравственности, поэтому я подталкиваю ее в нужном направлении.