Даже сейчас проблеск благодарности мелькнул в ее груди. К Сабину. За его восхитительно жестокий способ вершить справедливость. Это была единственная причина, по которой она добровольно поднялась на самолет. Самолет, следующий курсом не на Аляску, а в Будапешт. Это, а также уважительная дистанция, которую соблюдали воины. Ох, ну и еще булочки «Твинки». Не то, чтобы она могла поддаться этому сладчайшему искусу вновь. Хотя возможно ей стоит попытаться. Возможно, стоит взять себя в руки и стащить булочку, даже под страхом наказания. Умения ее давно припали пылью, но теперь, когда она на свободе, голод нещадно терзает ее, а тело теряет остатки сил. К тому же, если воины обидят ее, это подтолкнет ее к действию. К побегу, домой. Однако решать надо быстро. Очень скоро у нее не останется достаточно сил или ясности ума, чтобы подобрать упавшую крошку, не говоря уже о целом блюде. И совершенно определенно сбежать по той же причине ей не удастся. Ухудшало ситуацию и то, что она боролось не только с голодом, а еще и с потребностью уснуть мертвецким сном. Ее не проклинали вечным бодрствованием или чем-то в таком духе, но спать на виду других противоречило кодексу правил поведения Гарпий. И не зря! Сон делает тебя беззащитным, словно приглашающим: «нападите на меня». Сестры не придерживались многих правил, но это выполняли неукоснительно. И она будет. Не повторит ошибку. Она уже и так предостаточно их опозорила. Но без еды и сна ее здоровье продолжит ухудшаться. Вскоре Гарпия в ней возьмет верх, решительно стремясь вернуть ее в нормальную форму. Гарпия. Несмотря на то, что они были единым целым, Гвен рассматривала их как две отдельные сущности. Гарпии нравилось убивать; ей — нет. Гарпия предпочитала темноту; она — свет. Гарпия наслаждалась хаосом; она же любила покой. Нельзя выпускать Гарпию на свободу. Гвен осмотрелась вокруг в поисках этих булочек «Твинки». Однако взгляд ее остановился на Амане. Он был самым темным из всех воинов, и от него она не слышала ни слова. Он сгорбился в самом дальнем от нее кресле, сжав руками виски и постанывая, словно дикая боль бурлила внутри. Парис, волосы у которого отливали всеми оттенками каштанового и черного — искуситель, как она начала думать, поддавшись очарованию его лазурных глаз и бледной кожи — находился рядом, задумчиво всматриваясь в окно. Напротив них сидел Аэрон, с ног до головы покрытый татуировками. Он также являл собой образец молчаливого стоика. Эта троица представляла собой ходячий образец несчастья. Девушка гадала, что же с ними приключилось, и знают, ли они где «Твинки». — Гвендолин? Голос Страйдера резко выхватил ее из размышлений. — Да? — Опять тебя потерял. — Ах, прости. О чем он там ее спрашивал? Самолет угодил в очередную «яму». Светлая прядь упала Страйдеру на лоб — он смахнул ее в сторону. Порыв ветерка с ароматом корицы сопровождал этот жест. В животе девушки заурчало. — Ты не будешь есть, понятно, — сказал он, — а пить тоже не хочешь? Может, принести тебе чего-нибудь? Да. Пожалуйста, да. Слюны во рту стало еще больше. — Нет, спасибо, — наперекор себе ответила она. — Возьми хотя бы бутылочку воды. Она же запечатана, и тебе не надо переживать, что мы подмешали туда что-то. Он взял из подставки для чашек поблескивающую своей охлажденной поверхностью бутылку и помахал ею перед ее носом. Неужели она была там все время? «Сюда», — проскулила она. — «Как прекрасно смотрится…» — Может быть, позднее. Слова напоминали воронье карканье. Он пожал равнодушно плечами, но в глазах его светилось разочарование. — Тебе же хуже. Поблизости, несомненно, должно было быть что-то, что она могла бы украсть. Девушка еще раз осмотрела салон самолета. Взгляд зацепился за полупустую бутылку с вишневой содовой возле Сабина. Она облизала губы. Нет, «хуже» будет Сабину. Как только Страйдер отстанет от нее, она отправится за той бутылкой. И к черту последствия. Возможно. Нет, так она и поступит. Но сейчас он был здесь, и у него можно было раздобыть некоторую информацию. А еще эта отсрочка могла помочь ей собраться с духом. — Почему мы летим? — спросила она. — Я видела, как тот, которого вы зовете Люциен, исчез вместе с женщиной. Мы могли бы оказаться в Будапеште за считанные секунды. — Не все из нас так хорошо переносят подобный вид путешествий. Его взгляд метнулся к Сабину. — Так некоторые из вас, оказывается, слабаки? Слова сорвались прежде, чем она успела прикусить язык. Такое она могла сказать своим сестрам, единственными созданиями в этом мире, рядом с которыми она могла быть собой. Бьянка, Талия и Кайя понимали ее, любили и пошли бы на что угодно ради нее. Однако эти слова не оскорбили, а напротив развеселили Страйдера. Он прыснул от смеха. — Что-то вроде того, хотя Сабин, Рейес и Парис предпочитают думать, что они подхватывают какой-то вирус каждый раз, когда переносятся куда-либо. Близняшки Бьянка и Кайя были точно такими же. Она скорее поверят тому, что их поразила немощь, чем признают границы своей силы. Талия, холодная как лед и вдвое сильнее, просто не реагировала ни на что. Веселье Страйдера понемногу утихло, и он изучающее осмотрел Гвен с ног до головы. — Знаешь, а ты не такая, как думал. Держи себя в руках. Не ерзай. — О чем ты? — Ну… погоди, я не обижу, если скажу, что думаю? «…и вызову твою „темную половину“». Это, очевидно, хотел спросить он, также опасаясь ее, как и она сама. — Нет. Может быть. Его взгляд стал еще более внимательным, пока он взвешивал правдивость ее ответа. Должно быть, он прочел решительность в ее лице и кивнул. — Кажется, я уже говорил это ранее, но из того малого, что я знаю, Гарпии — отвратительные существа с ужасающими лицами, увенчанными острыми клювами. И вообще, они наполовину птицы, злобные и безжалостные. Ты… ты же совсем не такая. Неужели он так просто забыл, что она сотворила с Крисом? Она глянула на Сабина, но он оставался на месте. Дыхание воина было глубоким, ровным и его лимонный вперемешку с мятой аромат доносился до нее. Он не напомнил Страйдеру, что не все легенды рассказывают чистую правду? — У нас плохая репутация, только и всего. — Нет, здесь нечто большее. Для нее, о да. Не то, чтобы она могла рассказать ему. У ее сестер — счастливиц — были отцы, умеющие менять форму. Отец Талии — змей, а близняшек — феникс. С другой стороны, ее папенька — ангел, о чем, впрочем, ей было запрещено говорить. Ангелы были слишком чисты, слишком совершенны, а у Гвен имелось предостаточно слабостей. Как и всегда, мысль об отце заставила ее сердце сжаться. Хотя Гарпии главным образом являлись матриархальным сообществом, отцам дозволялось встречаться с детьми, если они того пожелают.