Макс Курц, заведующий отделением физиотерапии в медицинском центре Университета Небраски – ученый, специализирующийся на биомеханике и контроле движений. Он возглавлял первое исследование устройства за пределами лаборатории в Мэдисоне. Юрий, Митч и Курт нуждались в подтверждении эффективности их устройства от других ученых. Для этого другие группы должны были воспроизвести их лабораторные результаты. В качестве испытуемых в исследовании Курца выступали люди с рецидивным и перемежающимся рассеянным склерозом, а также с прогрессирующим рассеянным склерозом. Восемь пациентов дважды в день приходили на сеансы PoNS-терапии в клинику в течение двух недель, после чего каждый из них получал устройство для домашнего использования на следующие двенадцать недель. Большинство приходили на первые сеансы с тростью, а один на костылях. «Перемены, которые мы увидели, были очень заметны, – сказал Курц. – И они были действительно быстрыми, более быстрыми, чем при обычной клинической терапии». Все семеро пациентов, которые вначале приходили с тростью, «теперь могли ходить без дополнительной опоры дальше и быстрее, подниматься и спускаться по лестнице, не держась за перила. Для нас это выглядело очень убедительно». У людей не только улучшалась походка и чувство равновесия, но и регрессировали другие симптомы рассеянного склероза, что указывало на процесс общего оздоровления. «Пациенты говорили, что стали лучше контролировать мочевой пузырь и лучше спать, – сказал мне Макс. – Мы не лечили эти симптомы, но они исчезали». Пациент, который был прикован к инвалидной коляске, смог перебираться с нее на кровать, перекатываться на бок, вставать на колени и сохранять равновесие в этом положении. «Мы совершенно не ожидали увидеть такой прогресс у этого пациента», – сказал Курц. «У одной женщины был сильный тремор головы и рук, который постепенно исчез». До эксперимента никакие лекарства не могли справиться с этим тремором. «В начале эксперимента ее походка была вихляющей, – сказал Курц. – Она пришла к нам с тростью и избавилась от нее. Она научилась самостоятельно ходить и даже бегала в конце исследования. Уже через две недели она могла перепрыгнуть через скакалку. Мы не верили своим глазам. Человек с такими серьезными проблемами с равновесием вдруг начинает прыгать через скакалку! Некоторые вещи были просто необъяснимы». Женщиной, о которой он говорил, была Ким Козельски. Она смогла остановить, а потом развернуть вспять развитие своей болезни. Ким, увлеченная спортсменка и хорошая теннисистка, поступила в колледж по спортивной стипендии. Рассеянный склероз настиг ее в двадцать шесть лет, когда она работала менеджером. Болезнь подкралась незаметно. Сначала она начала ощущать покалывание в ногах, распространившееся на руки. Потом у нее появились нейропатические боли в ступнях, кистях, шее и спине. Затем рассеянный склероз атаковал ее чувство равновесия, так что она постоянно натыкалась на стены и начала подволакивать ногу при ходьбе. У нее появилось двоение и даже троение в глазах. Когда она пыталась попасть ракеткой по мячу на теннисном корте, то промахивалась сантиметров на тридцать. Раньше она играла на фортепиано, но от этого пришлось отказаться. Тремор головы стал настолько сильным, что постороннему человеку могло показаться, будто она постоянно от чего-то отнекивается. У нее начали подгибаться колени, и в конце концов ей пришлось ходить с тростью; ее муж Тодд, который работал детективом в отделе по расследованию убийств, вывозил ее в инвалидной коляске на долгие прогулки. Она испытывала постоянную усталость. Неспособность ясно мыслить, запоминать слова и оценивать события в реальном времени привели к увольнению с работы. Томографическое сканирование показывало наличие рубцовой ткани от рассеянного склероза во всех отделах ее головного и спинного мозга. Сиделка Ким посоветовала ей принять участие в исследовании доктора Курца. Спортсмены и музыканты часто оказываются хорошими пациентами, потому что им не привыкать к постепенной выработке профессиональных навыков. Через два дня использования PoNS, по словам Ким, она «была более уравновешена, не натыкалась на стены и ощущала прилив сил. Я снова чувствовала себя нормальной, – настолько нормальной, насколько это возможно при таком диагнозе». Когда она начинала пользоваться устройством, то могла идти по беговой дорожке со скоростью полтора километра в час, держась за поручни. Через две недели она шла со скоростью четыре километра в час. Дома она проводила два двадцатиминутных сеанса PoNS в день, один для равновесия, а другой во время ходьбы и работы по дому. К началу четвертой недели она могла идти со скоростью пять с половиной километров в час, не держась за поручни. «Какая свобода!» – восклицает она. Через одиннадцать недель Тодд бросал ей мячи на теннисном корте, чтобы она тренировалась попадать по ним. «Она отбивала мячи так быстро, что мне приходилось уворачиваться», – вспоминает он. Теперь, год спустя, она ходит без трости и снова может играть на фортепиано. Нельзя сказать, что ее состояние радикально улучшилось: постоянная усталость и когнитивные проблемы по-прежнему мешают ей вернуться к нормальной работе. Но она стала гораздо более активной, меньше страдает и наконец получила надежду. Они с Тоддом ходят в кино, ужинают в ресторанах, отправляются на прогулки и наслаждаются совместной жизнью. III. «Треснувшие горшечники». Джери Лейк. PoNS весьма успешно помогал людям с болезнью Паркинсона и рассеянным склерозом (и то и другое – прогрессирующие нейродегенеративные заболевания), и исследователи задумались, может ли он помочь людям, получившим травму мозга. Они распространили информацию о том, что заинтересованы в работе с пациентами, страдающими от последствий черепно-мозговых травм, чье состояние не улучшилось в результате традиционных методов лечения. Джери Лейк, сорокавосьмилетняя практикующая медсестра, ехала на велосипеде холодным февральским днем. «Я стала ездить на работу на велосипеде шесть лет назад, – говорит она. – У нас бывает немного снега на дорогах, но я каталась при любой погоде. Я остановилась на перекрестке и быстро поехала дальше, но тут автомобиль, не включивший поворотник, вывернул мне навстречу. Мне пришлось быстро тормозить, и велосипед опрокинулся. Не помню точно, что произошло потом. Автомобиль не задел меня, но я оказалась на обочине. Удар был такой силы, что мой шлем треснул». В прошлые выходные она устроила шестидесятикилометровую велопрогулку, после которой они с сыном тренировались еще час, готовясь к велогонке на дистанции 800 км, в которой принимают участие каждый год. Даже находясь не на пике физической формы, Джери проезжала от 120 до 160 километров каждую неделю, поскольку «так я проясняла голову». Это бодрая, миниатюрная женщина с коротко стриженными каштановыми волосами; она не любит сидеть на месте и происходит из семьи «энергетических наркоманов… тех людей, которые не выносят бездействия». Она специализировалась в области акушерского ухода и была старшим партнером частной практики в Чемпейне, штат Иллинойс, работавшей круглосуточно. Свободное от работы время она проводила со своими четырьмя детьми или с мужем Стивой Рейберном, который преподает Шекспира, или отправлялась на пешие или велосипедные прогулки. Она круглый год ездила на велосипеде. После инцидента она встала и проехала остаток пути до работы. Там коллега, обеспокоенный ее состоянием, отвел ее в пункт неотложной помощи. У нее кружилась голова, ее тошнило, она не могла ясно думать. Трещина на ее шлеме находилась за правым ухом – это означало, что удар пришелся на височную и затылочную доли. На ее правом плече и бедре остались синяки. Врач диагностировал сотрясение мозга, отправил ее домой, выписав обезболивающие препараты и назначив постельный режим. Это случилось в среду. Она проспала следующие несколько дней. В субботу ей позвонили с работы; муж не хотел отпускать ее, но Джери сказала: «Нельзя отлеживаться, когда речь идет о партнерах», и ушла. «Когда я стала принимать доклады от акушерок, которые сдавали смену, я не понимала смысла их слов, – говорит она. – Я просто не понимала, что они говорят, и начала плакать. Все выходные я была в тревоге, меня беспокоила каждая мелочь». Она стала чрезмерно чувствительной к тихим звукам. Она не могла есть, потому что клацанье столовых приборов и тарелок пугало ее. Реакция «борись или беги» была запущена, и затормозить ее теперь было уже непросто. «Если кто-то издавал звук, меня приходилось отскребать с потолка, я начинала дергаться и неудержимо рыдать, и прекращалось это, только когда я ложилась спать». Она так же болезненно реагировала на свет и могла спокойно находиться только в полутемной комнате. Ее мозг как будто больше не мог отфильтровывать звуки, движение, свет и другие второстепенные стимулы, а когда она пыталась это сделать, у нее начиналась сильная головная боль. О работе не могло быть и речи. Потом она утратила контроль над мышцами. Значительная часть травмированной области приходилась на правую сторону ее мозга, управляющую движением левой стороны тела. Джери начала ронять вещи, мышцы с левой стороны почти не подчинялись ей. «Моя левая рука и левая нога начали дергаться и дрожать». В понедельник у нее онемело лицо. Один из ее партнеров, опасавшийся медленного кровоизлияния в мозг, снова отвез ее в пункт неотложной помощи. Хотя ей поставили диагноз «травматическое повреждение мозга», она чувствовала, что ее не воспринимают всерьез. «Врач сказал, что у меня онемело лицо от гипервентиляции, но я знала, что это не так, поскольку онемение началось еще до того, как я стала волноваться. Они меня не слушали. Медсестра заявила, что я не смогу заниматься высшей математикой в течение полугода, а врач добавил, что будет молиться за то, чтобы я успокоилась. Муж сказал, что никогда не видел меня такой рассерженной». Проблемы Джери далеко не ограничивались неспособностью заниматься высшей математикой. Она невероятно быстро утратила все когнитивные функции. Когда она пыталась говорить, то либо мямлила, либо задыхалась, либо смотрела на рукомойник и называла его туфлей. Она утратила способность поддерживать равновесие, постоянно падала назад и не могла выпрямиться. У нее начало отключаться зрение. Она не видела предметы с левой стороны от себя и стала натыкаться на вещи, находящиеся слева. Она утратила способность видеть перспективу и трехмерное зрение. Поездка в автомобиле внезапно стала очень пугающим мероприятием, потому что она не понимала, где находятся другие машины. «Я то и дело кричала, поскольку мне казалось, что проезжающие автомобили вот-вот врежутся в нас. Все вокруг выглядело угрожающим». Чтобы перевозить Джери, члены ее семьи занавешивали окна автомобиля и укладывали ее на заднем сиденье с закрытыми глазами. При ходьбе она не чувствовала уклона поверхности, поэтому мужу приходилось кричать «вверх!» или «вниз!», чтобы она не спотыкалась. Ей казалось, что узоры на ковре двигаются, как и шрифт на странице. Она утратила способность фокусировать взгляд на предметах и страдала от двоения в глазах (это расстройство называется посттравматическим визуальным синдромом). Ей прописали призматические очки для устранения этой проблемы, но она по-прежнему не могла сфокусировать взгляд. Энергичная, самоуверенная спортсменка и руководительница теперь впала в уныние. Ее ощущения, движения и эмоциональные реакции больше не были подвластны ей. Один из коллег Джери, знавший, насколько она обычно вынослива, был встревожен резким ухудшением ее состояния. Он посоветовал ей обратиться к неврологу, который диагностировал постокоммоционный синдром. Он считается более тяжелым диагнозом, чем сотрясение мозга, так как симптомы сохраняются намного дольше. Невролог рекомендовал Джери оставаться дома и отдыхать следующие полгода, что она и сделала. Через шесть месяцев нейропсихолог показал ей серию фотопортретов. Результат был неутешительным – Джери не понимала, что некоторые фотографии повторяются. Она утратила способность различать и узнавать человеческие лица. Нейропсихолог сказал, что в течение года не может быть и речи о возвращении на работу; через год она должна была прийти на повторный осмотр для оценки ее состояния. Дома у нее все валилось из рук; она не могла приготовить обед или постирать белье и чувствовала себя обузой для мужа, который продолжал заботиться о ней. Хотя он «ни разу не дрогнул», ей казалось, что она больше не выполняет свою роль в семье. «Я всегда была мамой, собиравшей детей вместе, любившей шум и суету, я знала всех друзей моих детей. Теперь мама превратилась в чрезмерно хрупкое существо. Если случалась какая-нибудь мелочь, она выходила из себя, плакала и спала целую неделю». По окончании года она снова пришла к нейропсихологу, который не увидел никакого прогресса. Он сказал: «У вас устойчивая дисфункция правого полушария и фронтальных долей. Вы не можете вернуться к акушерской работе и, боюсь, вообще не сможете работать. Вы просто не сможете выполнять свои обязанности. Большая часть функций, которые могут быть восстановлены, восстанавливаются в течение первого года после травмы. Хотя, конечно, есть надежда, что вам станет немного лучше к концу второго года». Все вокруг старались не вылечить ее мозг, а научить жить с новыми проблемами или «компенсировать» их, находя пути обхода появившихся ограничений. «В общем, мне сказали: “Смирись с тем, что у тебя осталось”», – говорит она. В течение нескольких месяцев еще несколько клиницистов повторили, что ее состояние является устойчивым. Термин «сотрясение мозга» часто используется врачами как синоним слабой мозговой травмы. Большинство людей с таким диагнозом возвращается к прежнему укладу жизни примерно через три месяца[257]. Но на самом деле определить, что травма была «слабой», мы можем, только если наблюдаем быстрое исчезновение симптомов. Иногда, даже если пациенты чувствуют себя лучше, они «не выходят из леса», особенно если речь идет о множественных сотрясениях. В этом случае в мозге могут начаться вялотекущие патогенные процессы, приводящие к долгоиграющим последствиям. Если симптомы сохраняются дольше трех месяцев с момента травмы, диагноз меняется на «посткоммоционный синдром», как это произошло с Джери. Травмы головного мозга сейчас являются основной причиной смертей и инвалидности среди молодых людей[258]. Многие люди привыкли думать, что раз сотрясения называются «слабой травмой мозга» и не считаются слишком серьезной травмой у спортсменов, то о них не стоит особенно беспокоиться. Люди полагают, что сотрясения приводят лишь к временному нарушению или изменению психических функций, и если футболист смог промямлить: «Я в порядке», и вернуться в игру, значит, ничего серьезного с ним не случилось. Но недавние исследования игроков Национальной футбольной лиги и других спортсменов показывают, что повторные сотрясения в девятнадцать раз увеличивают риск ранней манифестации болезни Альцгеймера[259], нарушений памяти, неврологических проблем и депрессии. Многочисленные слабые травмы головного мозга могут приводить к дегенеративному процессу, называемому хронической травматической энцефалопатией. Она бывает не только у футболистов, которые часто получают сотрясение мозга. Исследователь Робин Грин и его коллеги из Университета Торонто показали, что пациенты с ЧМТ (черепно-мозговыми травмами) иногда проходят стадию симптоматического выздоровления, но впоследствии их состояние может резко ухудшиться без видимых причин[260], возможно, из-за дегенеративных процессов в мозге. Другая причина, по которой симптомы сотрясения часто считаются не стоящими внимания, состоит в том, что результаты МРТ и КТ сразу после сотрясения обычно выглядят относительно нормально, даже при повреждении тканей. Когда голова, которая движется в пространстве, сталкивается с каким-либо предметом, мозг внезапно тормозит, упираясь во внутренний свод черепа. Потом он, как правило, отскакивает назад и ударяется о противоположную часть черепа. Из-за этих ударов нейроны высвобождают химические вещества и нейротрансмиттеры, которые не должны были попасть в межклеточную среду. Это приводит к воспалению, искажению передачи электрических сигналов, повреждению и отмиранию мозговых клеток и к метаболической депрессии. Последствия сотрясения мозга привязаны к месту удара не больше, чем трещины на оконном стекле к месту удара молотком. Ударные волны от столкновения расходятся по всему мозгу. Оно влияет не только на тела нейронов, но и на аксоны. Аксонную травму можно наблюдать лишь с помощью нового вида томографии, так называемой диффузионно-тензорной МРТ. Поскольку аксоны обеспечивают взаимодействие разных областей мозга, их повреждение может вызывать проблемы в любой области. Так же могут пострадать любые функции – сенсорные, моторные, когнитивные и эмоциональные, – которые требуют согласованной работы разных отделов мозга. Сотрясение нарушает работу мозга в целом, независимо от места первоначального физического удара. Возможно, это объясняет, почему у людей, получивших удары в разные части головы, наблюдаются настолько сходные симптомы. Джери знакомится с Кэти. Однажды логопед Джери сказал ей: «Только что произошла очень странная вещь. Женщина с такой же травмой, как у вас, недавно стала моей пациенткой, и мне на секунду показалось, что это вы снова вошли в мой кабинет». Травма новой пациентки была более недавней, и она примерно на год отставала от Джери в борьбе со своими проблемами. Логопед посоветовал обеим женщинам познакомиться и поддерживать друг друга, что они и сделали. Кэти Николь-Смит, медик-технолог средних лет, жившая в Чемпейне (штат Иллинойс), ехала домой с работы, когда ее автомобиль попал в тройную аварию. Сначала в нее врезались сзади, и почти сразу второй водитель, не успевший остановиться, врезался в нее сбоку. Кэти ударилась головой и получила так называемую хлыстовую травму. У нее развилась амнезия. Как и Джери, она получила диагноз «ЧМТ», поскольку сразу же после инцидента у нее появились характерные симптомы. Но они не уменьшились со временем. Она страдала от сильных головных болей и много спала; свет так беспокоил ее, что при дневном свете ей приходилось закрывать глаза; она не могла держать вещи и нормально ходить, испытывала проблемы с координацией и равновесием, не могла определить свое положение в пространстве и наклон поверхности. Ее кратковременная память работала так плохо, что пригорало все, что она готовила. Она утратила трехмерное зрение, «так что все казалось плоским», и страдала от двоения в глазах: «Казалось, будто мои очки намазаны вазелином, и все вокруг было сплошным размытым пятном». Она не могла читать или концентрировать внимание даже для того, чтобы смотреть телевизор: «Мой мозг не успевал за звуком и изображением». Ко всему этому добавилось еще одно ужасное событие. Вскоре после инцидента мужу Кэти, который был ее опорой, поставили диагноз «рак поджелудочной железы». Четыре месяца спустя он скончался. Джери и Кэти стали регулярно встречаться. «Я пыталась поддержать ее, потому что ей приходилось гораздо тяжелее, чем мне: одна потеря за другой, – говорит Джери. – Мы стали посещать курсы гончарного дела, чтобы восстановить зрительный контроль над работой рук и укрепить руки. Мы называли себя треснувшими горшечниками, потому что в нашем случае растрескались не горшки, а горшечники». Тем временем Джери искала в Google все, что могла найти о травмах мозга. В ходе своих поисков Джери узнала о лаборатории в Мэдисоне и рассказала о ней своему неврологу Чарльзу Дэвису, который также лечил и Кэти. Доктор Дэвис обещал побеседовать с Юрием. После долгого ожидания из лаборатории позвонили и пригласили Джери и Кэти приехать в Мэдисон. Джери уже запланировала на это время визит к больному восьмидесятисемилетнему отцу, но настояла на том, чтобы Кэти все же поехала, пусть и без нее. «Кэти уехала и позвонила мне через два дня; я сразу все поняла по ее голосу. Ее речь изменилась, она была оживленной и выразительной. Раньше ее голос звучал как мой – ровно и бесчувственно. Теперь этот новый голос сказал: «Джери, ты должна приехать сюда, это поразительно», и я поняла, что с ней произошло нечто невероятное». Как и Рон, Кэти вошла в лабораторию, опираясь на трость, а вышла без трости. Когда Джери приехала в лабораторию в сентябре 2010 года в сопровождении своего мужа, она шла медленно и осторожно, почти не двигая руками. Эта некогда энергичная женщина теперь была похожа на испуганную и подавленную мышку в призматических очках, зажатую выше талии и нетвердо стоявшую на ногах. Вертикальное положение – это результат борьбы между двумя одинаково могущественными силами. Прямая осанка с опорой на обе ноги – это дар миллионов лет эволюции, создавшей экстензорную мышечную систему спины и позвоночника и нервную систему, которая управляет работой мышц для поддержания вертикального положения. Другая могущественная сила, действующая на все предметы, – это гравитация. Как мы могли убедиться, процесс ходьбы большей частью представляет собой контролируемое падение вперед. Это сложный процесс, требующий постоянной обратной связи, поступающей в ствол мозга, регулирующий положение тела в пространстве. Когда Митч впервые увидел Джери, то подумал, что ее мозг «похож на коммутатор из старого скетча о телефонистке Лили Томлин, когда Лили в расстройстве вырвала из гнезд все штекеры». Ее диагноз на тот момент звучал как: «Травма головного мозга с диффузным повреждением аксонов». Исследователи сделали серию видеороликов о Джери, зафиксировав состояние «до» и «после», и я внимательно изучил все подробности. При просмотре первого ролика, показывающего ее прибытие в лабораторию, у меня все время складывалось впечатление, что нормальное, контролируемое падение Джери при ходьбе вот-вот станет неконтролируемым. Ее ноги были такими ненадежными опорами, что при ходьбе она то и дело теряла равновесие. Ее руки неожиданно взлетали в стороны под углом 45°, как будто она взмахивала крыльями в отчаянной попытке уравновесить себя. На ее лице была видна боязливая неуверенность перед каждым следующим шагом. При попытке сделать шаг со стороны казалось, будто носок был приклеен к полу. А когда он все же поднимался, то пятка, вместо подъема и движения вперед, либо разворачивалась в сторону, отчего она едва не спотыкалась, либо вставала на пути у другой ноги, что делало позу Джери неустойчивой. На каждом шагу у нее подгибались ноги. Для того чтобы повернуться, ей нужно было держаться за стену, пока ее ноги перекрещивались друг с другом. Если она пыталась посмотреть вверх, то начинала падать назад. Ученые оценили состояние моторных навыков Джери при помощи «индекса динамичности походки» (Dynamic Gait Index), предложив ей пройти стандартизированный маршрут с препятствиями. Когда она приближалась к обувной коробке, то останавливалась, вместо того чтобы переступить через нее. Она поворачивалась к ней боком (словно перебираясь через высокую изгородь) и едва могла преодолеть это препятствие не упав. Спуск по лестнице был такой трудной задачей, что ей приходилось хвататься за перила обеими руками, делать один шаг, отдыхать и затем продолжать. Для тестирования функций вестибулярной системы исследователи использовали «трясущуюся телефонную будку», специально оборудованный отсек с движущимся полом и бортами, который позволяет точно измерить коэффициент равновесия. Как и многие пациенты с травматическим повреждением мозга, Джери принимала четыре препарата, которые, по ее словам, «позволяли держать голову над водой». Некоторые из них были стимуляторами, другие седативными средствами. По утрам она принимала риталин, «чтобы иметь достаточно энергии на пару часов работы»; антидепрессант сдерживал ее тревогу; ативан был одним из многочисленных лекарств, которые она пробовала в качестве снотворного, а релпакс был средством от мигрени. Она была типичным пациентом, чья нервная система вышла из-под контроля, так как утратила способность к саморегуляции. В первый день Джери плакала, когда рассказывала Юрию о своих визитах к врачам, которые сказали ей, что дальнейшего прогресса ожидать не приходится. В конце концов, после инцидента прошло больше пяти с половиной лет, а улучшения не наступило. После предварительного тестирования ее мозг находился в таком замешательстве, что она едва успевала осмыслять задаваемые ей вопросы и отвечать на них. Ее муж считал, что она больше не может это выдерживать, и думал, что будет лучше отвезти ее домой. Она вспомнила, как Юрий повернулся к Митчу и сказал: «Это не то, чего я ожидал», и она испугалась, что в лаборатории откажутся с ней работать. Джери положила устройство в рот, и Юрий дал ей точные инструкции. Она должна была стоять прямо, не напрягая шею, чтобы обеспечить свободный приток крови к стволу мозга. Он проверил положение ее бедер и коленей и измерил расстояние между ее плечами и головой. Потом он попросил ее стоять с закрытыми глазами, удерживая устройство на языке, в течение двадцати минут. Это испугало Джери, так как она всегда падала, если не имела зрительных ориентиров. Ей казалось, что она не сможет простоять так долго. Юрий включил устройство, и Джери закрыла глаза. Когда она начинала шататься, кто-нибудь из ученых прикасался к ее руке или плечу, чтобы восстановить равновесие, поскольку PoNS, в отличие от устройства, которым пользовалась Черил, не указывал ее положение в пространстве. Ее разум начал успокаиваться, как это часто бывает после примерно тринадцати минут использования устройства. Она с удивлением заметила, что никто больше не прикасается к ней, когда ее пошатывает. Потом неожиданно прозвучал голос Юрия: «Время вышло». Джери вынула устройство из рта и прошлась по комнате почти нормальной походкой, не испытывая проблем с равновесием. Повернувшись налево, чтобы выйти из комнаты, она потрясенно осознала, что может свободно оглянуться через плечо и не упасть при этом. На видеоролике Джери кричит: «Я только что повернула голову!», а ее муж начинает плакать. Ее голос звучит нормально, насыщенно и певуче. Она может четко произносить слова – ее дизартрия исчезла. Ее мышцы справляются с гравитацией, она стоит прямо, как восклицательный знак, выпятив грудь, и плавно двигается по комнате. Потом на ее лице отражается замешательство. Как могла эта перемена произойти так быстро? Неужели пять с половиной лет инвалидности можно вычеркнуть из жизни двадцатиминутной тренировкой? После недолгого размышления она пришла к выводу: да, это случилось. «Мне хочется выйти на улицу и побежать!» – говорит она в камеру. Два дня спустя она действительно бежала на беговой дорожке. «Это было поразительно, – говорит Джери. – Они вернули мне жизнь: через сутки я ходила в такие места, куда уже не надеялась дойти самостоятельно. Это превосходило мои самые безумные мечты. Я чувствовала себя как человек, которого я знала сорок восемь лет до инцидента. Мне приходилось напоминать себе, что пока еще нужно избегать волнений и больше отдыхать, чтобы не повредить процессу формирования новых нейронных связей. Когда я уехала в Висконсин, то спала по одиннадцать-двенадцать часов в сутки и дремала полтора-два часа в течение дня, но у меня все равно не было сил ни на что. Первую ночь после сеанса в лаборатории я проспала восемь часов и проснулась бодрой и отдохнувшей в половине седьмого утра. Впервые за долгие годы мой мозг проснулся одновременно с телом». Когда она встала в то утро, то выглянула в окно. «Я не знала, что кричу, но я кричала, потому что мой муж выбежал из душа. Я сказала ему: «Посмотри на озеро! Его берег – это не просто линия. Там есть деревья, а за ними вдали другие деревья, и это значит, что между ними есть залив!» Я не осознавала, каким плоским был мой мир, пока ко мне внезапно не вернулась глубина зрения. Раньше я как будто смотрела на фотографию озера. Теперь 3D-фильмы ничего не значили для меня, ведь я сама имела трехмерное зрение! И я обнаружила, что снова могу узнавать лица людей на фотографиях». Большая часть этих перемен произошла с Джери в течение первых двух суток. Через два дня она поняла, что ей больше не нужны призматические очки. Пять дней спустя Джери снова прошла дистанцию, на которой выполняла свой первый тест на динамичность походки. Теперь она двигалась быстро и безошибочно, улыбалась, помахивала руками при ходьбе и держалась совершенно прямо, как изящная и гибкая спортсменка, которой она была раньше. Подойдя к обувной коробке, она не замедлила шаг и не обратила на нее особого внимания, а просто перешагнула через нее. Она ловко прошла повороты на «полосе препятствий», потом поднялась и спустилась по лестнице, не держась за перила. Она стояла на одной ноге. Потом она вышла на улицу, ушла к близлежащим холмам и стала бегать по ним вверх-вниз, словно ребенок. Через неделю она вернулась домой из Мэдисона и занималась с портативной версией устройства, полученной от ученых, по двадцать минут шесть раз в день. «Моя когнитивная скорость, – сказала она, имея в виду свою способность думать, воспринимать окружающее и принимать решения, – увеличивалась с каждым днем, туман в мозгу рассеялся, и меня поражало, с какой легкостью я занималась повседневными делами. У меня было так много энергии, что я не знала, что с ней делать!» Вскоре Джери села в автомобиль, и Стив отвез ее к ее внучке Еве. Поскольку несчастный случай произошел до рождения Евы и лишил ее способности распознавать лица, она сказала: «Мне казалось, что я вижу внучку в первый раз». За этим последовали «три великолепных месяца». Теперь Джери была уверена, что сможет снова вернуться к работе. На основании своего опыта работы с Черил Юрий хотел, чтобы Джери пользовалась устройством не менее полутора лет. Кэти, которая была в Мэдисоне за несколько недель до Джери и тоже добилась больших успехов, вернулась домой в Чемпейн. Она тоже пользовалась устройством шесть раз в день по двадцать минут для стимуляции нейропластического роста. В течение двух сеансов она стояла на цыпочках или на одной ноге с целью улучшить чувство равновесия и укрепить соответствующие связи в мозге. Еще два сеанса она проводила на беговой дорожке, чтобы улучшить координацию движений, а последние два сеанса она проводила в медитации, чтобы избавиться от ощущения «шумного мозга». Результаты были поразительными. Почти все симптомы пропали. Она снова могла читать ради удовольствия и не испытывала проблем с распознаванием написанных слов. Двоение в глазах исчезло, трехмерное зрение вернулось, а проблемы с равновесием значительно уменьшились. Она могла выполнять несколько задач одновременно и даже приготовила обед на двенадцать человек на День благодарения. Через три месяца Стив, муж Джери, отвез «треснувших горшечников» в Мэдисон для контрольного тестирования и с целью убедиться, что они правильно пользуются устройством. Юрий объяснил, что их мозг подавил хаотичную активность и начал формировать новые нейропластические связи, но еще не полностью исцелился. Как и Черил, им требовалось постепенно закреплять достигнутые результаты. Системный сбой. 27 декабря 2010 года по пути в лабораторию для тестирования Джери, Стив и Кэти остановились на красный сигнал светофора на Юниверсити-авеню, прямо перед лабораторией. В этот момент в них сзади на полной скорости врезался другой автомобиль. Их машина была настолько искорежена, что не подлежала ремонту. Когда приехала полиция, водитель второго автомобиля честно признался, что не видел, какой сигнал светофора горел в тот момент – красный или зеленый, – потому что смотрел на свой мобильный телефон. «Я почувствовала острую боль справа у основания черепа, – сказала Джери. – По словам Стива, я сказала ему: «Думаю, я ранена». Кэти в то время держала PoNS во рту! Это была точно такая же авария, которая стала причиной ее первой травмы, и я пыталась помочь ей замедлить дыхание. Нас отвезли в пункт неотложной помощи».