Даже сама мысль о движении вызывает движение, пусть и едва заметное. Когда Фельденкрайз предлагал ученику просто подумать о движении, он замечал повышение тонуса в соответствующих мышцах. Представление счета вызывало слабые движения голосовых связок. Некоторые люди почти не могут говорить со связанными руками. Каждая эмоция влияет на лицевые мышцы и осанку. Проявление гнева ассоциируется со стиснутыми кулаками и зубами, напряжением сгибающих мышц и брюшного пресса и с задержкой дыхания; радость ассоциируется с расслаблением конечностей и легкостью движений. Фельденкрайз указывал, что человек может считать мышление независимым от действия, но в глубоко расслабленном состоянии он замечает, что каждая мысль приводит к мышечным изменениям. Работа мозга подразумевает четыре одновременных процесса: движение, мысль, чувство и ощущение. В нормальных обстоятельствах мы не можем испытывать что-то одно без всего остального[190]. 3. Осознавание движения служит залогом его улучшения. Фельденкрайз указывал, что сенсорная система тесно связана с двигательной системой, а не отделена от нее. Цель ощущений заключается в том, чтобы направлять, помогать координировать, контролировать и оценивать успешность движения. Кинестетическое восприятие играет ключевую роль в оценке успеха движения и дает мозгу мгновенную обратную связь об изменениях положения тела и конечностей в пространстве. Осознавание движения составляет основу метода Фельденкрайза. Он называл свои уроки осознаванием через движение. Мысль о том, что двигательные нарушения, особенно у людей с серьезными повреждениями мозга, можно почти полностью скомпенсировать простым осознаванием движения, может показаться утопичной, но лишь потому, что раньше ученые представляли тело как механизм с отдельными частями, где сенсорные функции четко отделены от моторных функций. Такая сосредоточенность на самосознании и мониторинге восприятия отчасти основана на хорошем знакомстве Фельденкрайза с философским аспектом восточных боевых искусств. Она примерно на пятьдесят лет опережает современный западный интерес к вдумчивой медитации. Находки Фельденкрайза были подтверждены неврологом Майклом Мерценихом, который доказал, что долгосрочные нейропластические изменения легче всего происходят, когда человек или животное уделяет пристальное внимание процессу обучения. Мерцених провел лабораторные эксперименты, в ходе которых он составлял карты мозга животных до и после выполнения разных учебных задач. Когда животные автоматически выполняли задачи ради вознаграждения, не уделяя им пристального внимания[191], их карты мозга изменялись, но лишь временно. 4. Дифференциация – обнаружение минимальных сенсорных различий между движениями – совершенствует карты мозга. По наблюдениям Фельденкрайза, новорожденные обычно совершают размашистые, плохо дифференцированные движения, основанные на примитивных рефлексах с одновременным использованием многих мышц – например, рефлекторно вытягивают руки. Они также не различают отдельные пальцы. По мере взросления дети учатся выполнять все более мелкие и точные движения. Но движения не становятся точными до тех пор, пока ребенок не может пользоваться осознаванием для распознавания очень незначительных различий между ними. Дифференциация, как предстояло доказать Фельденкрайзу, – это проводник, способный помочь многим людям после инсульта, детям с церебральным параличом и даже с аутизмом. Фельденкрайз неоднократно обнаруживал, что при повреждении части тела ее представительство на нейронной карте в мозге становится меньше или вообще исчезает. Он опирался на труды канадского нейрохирурга Уайлдера Пенфилда, который продемонстрировал, что поверхность тела представлена на внутренней карте мозга. Но размер отдельной части тела на карте мозга пропорционален не ее фактическому размеру, а тому, как часто и с какой точностью она используется. Если часть тела выполняет одну простую функцию – к примеру, бедро в основном двигает колено вперед, – то ее размер будет невелик. Но карты мозга для пальцев, часто используемых для мелких и точных движений, можно считать огромными. Фельденкрайз понимал, что мозг работает по принципу «используй или потеряй» и что когда отдельные части тела повреждены или редко используются, их представительство на карте мозга уменьшается. Заставляя мозг выполнять все более тонкую дифференцировку движений поврежденной части тела и направляя на эти движения пристальное внимание, люди инициируют увеличение количества клеток в нейронном представительстве этой части тела в мозге и усложнение системы их взаимосвязей. 5. Дифференцировать стимулы легче, если их интенсивность минимальна. В книге «Осознавание через движение» Фельденкрайз писал: «Если я подниму железный прут[192], то не почувствую разницы, когда мотылек сядет на него или улетит прочь. С другой стороны, если я буду держать перышко, то почувствую разницу, если мотылек сядет на него. То же самое относится ко всем ощущениям: слуху, зрению, обонянию, вкусу, теплу и холоду». Если сенсорный стимул очень силен (скажем, громкая музыка), то мы замечаем лишь довольно значительное изменение его уровня. Если стимул слабый, мы можем определить очень незначительные изменения. (Этот феномен в физиологии называется законом Вебера – Фехнера.) Во время своих занятий Фельденкрайз рекомендовал людям стимулировать их способность к ощущению очень незначительными движениями. Эти слабые стимулы резко повышали их чувствительность, что, в свою очередь, приводило к переменам в их организации движения. К примеру, Фельденкрайз просил людей, лежавших на спине, очень слабо двигать голову вверх и вниз[193] двадцать раз подряд, делая мельчайшее возможное движение – на сотую часть дюйма – и прилагая минимальные усилия. Они должны были осознанно воспринимать лишь воздействие этого движения на левую сторону головы, шеи, плеч, тазовой области и всего остального, расположенного с левой стороны тела. Наблюдение за этими переменами приводит к снижению мышечного тонуса в левой стороне тела (хотя при наклонах головы тело движется с обеих сторон). Такое изменение происходит потому, что осознание само по себе помогает реорганизовать моторную кору и нервную систему. Если бы человек мог просканировать свое тело до и после упражнения, то он обнаружил бы, что в субъективном представлении левая сторона его тела теперь кажется легче, а также более крупной, длинной и расслабленной, чем правая сторона. Причина заключается в том, что карта мозга для этой стороны тела теперь является более дифференцированной и представляет тело в более мелких подробностях. Эта техника изменения телесного тонуса и карт мозга очень полезна, так как многие двигательные проблемы часто возникают из-за того, что области тела плохо представлены на картах мозга. 6. Медленное движение – это ключ к осознанию, а осознание – это ключ к обучению. По словам Фельденкрайза, «промежуток времени между мыслью и действием лежит в основе осознания»[194]. Если вы прыгаете слишком быстро, то не видите, куда прыгаете. Фельденкрайз позаимствовал принцип замедленного движения для более четкого осознания и лучшего обучения из восточных боевых искусств. Люди, которые учатся тай-ци, выполняют движения очень медленно и почти без ощутимых усилий. В своих ранних книгах по дзюдо, таких как «Практика боя без оружия», Фельденкрайз подчеркивал необходимость очень медленно и спокойно повторять действия и отмечал, что поспешные движения не подходят для обучения. Замедленное движение приводит к более сосредоточенному наблюдению и дифференциации движений, так что перемены происходят быстрее. Как вы помните, когда два сенсорных или моторных события происходят одновременно и повторяются неоднократно, между ними возникает связь, поскольку нейроны, которые срабатывают вместе, соединяются друг с другом, и как следствие карты мозга для этих действий сливаются воедино. В книге «Пластичность мозга» я описал обнаружение Мерценихом способности объектов утрачивать дифференциацию в мозге и объяснил, что «мозговые ловушки» возникают, когда два действия слишком часто совершаются одновременно: две карты мозга, в нормальном состоянии существующие отдельно, сливаются друг с другом. Он продемонстрировал, что если скрепить вместе два пальца мартышки и заставить ее одновременно шевелить ими, то карты мозга для этих двух пальцев становятся одним целым. Карты объединяются и в повседневной жизни. Когда музыкант одновременно шевелит двумя пальцами, играя на инструменте (это происходит довольно часто), карты этих двух пальцев частично соединяются, и когда музыкант пытается пошевелить одним пальцем, другой тоже шевелится. Карты двух разных пальцев становятся «недифференцированными». Чем более напряженно музыкант старается произвести отдельные движения, тем больше он укрепляет объединенную карту при каждой неудаче. Он пойман в «ловушку мозга», и чем упорнее он старается избавиться от нее, тем глубже увязает в ней. Это состояние называется фокальной дистонией. Все мы склонны попадать в «мозговые ловушки», хотя и не настолько явные. К примеру, когда мы вводим текст, сидя за компьютером, то неосознанно поднимаем плечо. Спустя некоторое время мы можем обнаружить – как это произошло со мной, – что плечо часто оказывается приподнятым, когда этого не должно быть. За этим следует боль в шее. Один из способов противодействовать этому – снова научиться отличать мышцы, приподнимающие плечо, от мышц, принимающих участие в наборе текста. Для этого требуется четко осознать, что два действия происходят одновременно. 7. Уменьшайте усилия при любой возможности. Использование силы противоположно осознанию; когда мы напрягаемся, обучения не происходит. Здесь не подходит знаменитый принцип бодибилдинга: «Без труда не вынешь рыбку из пруда» (no pain, no gain). Здесь скорее уместна формулировка: «Будешь тужиться всегда, не вынешь рыбку из пруда» (if strain, no gain). Фельденкрайз считал, что приложение силы воли (которой у него было в достатке) бесполезно при развитии осознавания. То же самое относилось к любому виду принуждения, усиливающего мышечный тонус во всем теле. Принудительное усилие ведет к бездумному, автоматическому движению, которое становится привычным и нечувствительным к перемене обстановки. Принуждение себя – это проблема, а не решение. Мы можем устранить большой процент избыточного мышечного напряжения в теле, сознательно наблюдая за тем, как часто и непреднамеренно мы напрягаем и присоединяем к движению мышцы, которые для него в принципе не требуются. Фельденкрайз называл такие движения поверхностными или паразитическими. 8. Ошибки неизбежны, и не существует единственно правильного способа двигаться, есть лишь более или менее удачные способы. Фельденкрайз не поправлял ошибки и не «чинил» людей. Он подчеркивал: «Не будьте серьезными и ревностными[195], не стремитесь избежать любых неверных движений. Тот тип обучения, который является результатом «осознавания через движение», служит источником приятных ощущений, которые утрачивают свою чистоту, если что-то притупляет удовольствие от процесса… Ошибки неизбежны». Для того чтобы научить людей отказаться от неудачного двигательного стереотипа, он поощрял их совершать случайные движения до тех пор, пока не найдется одно, которое будет для них более подходящим. Вместо исправления ошибок он советовал им замечать отсутствие плавности в едва заметных движениях. Он настаивал на том, что люди получают знания не от него, а от собственных движений. На своих занятиях он рекомендовал ученикам отложить в сторону их критическое восприятие: «Не нужно самим решать, как выполнять движение[196]; пусть это решает ваша нервная система. У нее миллионы лет опыта». В определенном смысле, он предлагал ученикам выполнить психоаналитический тест на свободные ассоциации (пользуясь движениями, а не словами), чтобы движения приводили их к спонтанному решению. 9. Случайные движения обеспечивают разнообразие, которое делает возможными исследовательские прорывы. Фельденкрайз обнаружил, что самые значимые достижения являются результатом не механического движения, а чего-то совершенно противоположного: случайных движений. Дети учатся перекатываться с боку на бок, ползать, сидеть и ходить в процессе разнообразных экспериментов. К примеру, большинство младенцев учатся перекатываться на бок, отслеживая интересный движущийся объект. Когда он выходит из поля зрения, ребенок неожиданно обнаруживает себя лежащим не на спине, а на боку. Это происходит в результате случайного движения. Иногда младенцы учатся сидеть, потому что пытаются засунуть ноги в рот, а не потому, что им хочется сесть. Умение стоять и ходить – это успехи, которых дети достигают без тренировки. Они учатся путем проб и ошибок, когда готовы к этому. Спустя годы после того, как Фельденкрайз совершил это открытие, доктор Эстер Телен[197], ведущий мировой специалист по моторному развитию, продемонстрировала, что каждый ребенок учится ходить по-своему, методом проб и ошибок, а не в результате стандартного, общего для всех процесса, как считалось раньше. Телен совершила революцию в научном понимании моторного развития, но когда она обнаружила, что Фельденкрайз уже говорил то же самое, то была «совершенно заворожена»[198] клинической значимостью его открытий. Телен сказала его ученикам: «Думаю, наука может показаться довольно грубой по сравнению с интуитивным, практическим знанием мозга, которое есть у вас». Вскоре она прошла подготовку по методу Фельденкрайза. Все эти находки отличаются от подхода к вопросу движения многих физиотерапевтов и методологических положений, на которые опирались разработчики аппаратов для реабилитации. Эти аппараты обычно дают пациентам с «биомеханическими проблемами» однообразные упражнения, основанные на предпосылке, что существуют идеальные схемы движения для подъема груза, ходьбы, вставания со стула и так далее. Фельденкрайз очень не любил, когда его занятия называли упражнениями, поскольку механическое повторение движений было тем, что в первую очередь прививало людям дурные привычки. 10. Даже малейшее движение одной части тела вовлекает тело целиком. У человека, способного совершать плавные, изящные, эффективные движения, тело организует себя как единое целое даже для малейшего движения. Рассмотрим следующий парадокс. Мы без труда можем поднять палец; мы можем так же легко протянуть руку, чтобы обменяться дружеским рукопожатием, или поднять бокал вина. Но как эти движения могут быть одинаково непринужденными? Палец гораздо легче, чем кисть или предплечье, а кисть и предплечье легче, чем рука целиком. Но движения даются с одинаковой легкостью, потому что в естественном состоянии мы пользуемся всем телом для каждого действия. Когда тело хорошо организовано, мышечное напряжение в теле динамично, и нагрузка при каждом движении распределяется по мышцам, костям скелета и соединительным тканям. Фельденкрайз узнал от Кано, что великие мастера дзюдо всегда держатся расслабленно[199] и что «при правильном движении в теле нет ни одной мышцы, которая сокращается с большим напряжением, чем остальные… Должно присутствовать ощущение непринужденности действия». Практику не нужно быть сильнее своего оппонента, если его тело в целом лучше скоординировано или, как сказал бы Кано, «лучше организовано». 11. Многие ограничения движения и боль, связанная с ними, вызваны устоявшейся привычкой, а не анатомическими аномалиями. Большинство современных методик терапии основано на предпосылке, что успешность движения полностью зависит от лежащей в его основе телесной структуры и ее ограничений. Фельденкрайз обнаружил, что затруднения его учеников в равной мере вызваны привычками, сформированными в острые периоды для компенсации структурных аномалий и самими аномалиями, а иногда даже в большей степени привычками, как это произошло с его коленом. Самостоятельная адаптация, произошедшая в его мозге, помогла ему кое-как передвигаться после травмы, но он добился гораздо лучшего результата, когда изобрел новый способ ходьбы. Этот способ отлично служил ему до конца жизни. Более того, ему так и не понадобилась операция. В ограничениях движения всегда присутствует элемент психики. Сначала Фельденкрайз обучал людей своей методике в классической традиции дзюдо, то есть на групповых занятиях. Участники обычно имели разные проблемы: больную шею, головные боли, невралгию седалищного нерва, ущемление межпозвоночных дисков, синдром «замороженного плеча» (плечевой периартрит) или послеоперационную хромоту. Фельденкрайз предлагал им ложиться на маты для дзюдо. Большие антигравитационные мышцы (мышцы-разгибатели спины и бедер) в этом положении расслаблялись, и привычное напряжение, направленное на «борьбу» с гравитацией для сохранения вертикального положения, оказывалось ненужным. Он убеждал участников группы внимательно следить за своим телом, осознавать свои ощущения и чувствовать, какие части их тела соприкасаются с матом. Часто к этому добавлялось указание внимательно следить за дыханием. Многие его подопечные задерживали дыхание в тот момент, когда возникало затруднение в движении. Потом он давал им задание следить за мелкими движениями с какой-то одной стороны тела в течение большей части занятия, чтобы они лучше ощущали тонкие различия между отдельными, даже незначительными движениями. На этом этапе в игру вступало его знание гипноза и трудов Эмиля Коэ; когда он говорил, то давал почти гипнотическое внушение совершать движение с наименьшими усилиями и максимальной непринужденностью, чтобы оно казалось очень легким. Как правило, он выбирал для отработки движения, жизненно важные на ранних этапах развития, такие, как подъем головы, перекатывание, ползание или поиск легких способов перехода в сидячее положение. «Я могу ускорить ваше обучение[200], если воссоздам условия, в которых ваш мозг обучался с первых дней жизни», – говорил он. Он мог дать своим ученикам пятнадцать минут только на то, чтобы медленно повернуть голову набок при постоянном осознавании своих ощущений. Потом он предлагал им лишь представлять, что они поворачивают голову, и прислушиваться к своим ощущениям во всем теле. Их мышцы часто начинали сокращаться при одной лишь мысли о движении. Потом происходило нечто странное. Ближе к концу занятия он просил их закрыть глаза и снова просканировать свое тело. Сторона, над которой они работали, обычно находилась ближе к мату и казалась более длинной и крупной. Их схема тела менялась, и они могли гораздо дальше поворачивать голову. Напряженные мышцы расслаблялись. За короткое оставшееся время они переключались на другую сторону тела и обнаруживали, что успехи, достигнутые для одной стороны, легко переносятся на другую. Фельденкрайз часто предлагал ученикам по большей части фокусировать внимание на наименее болезненной стороне тела и находить способы более легкого и свободного движения. Потом схема нового, плавного движения спонтанно переносилась на болезненную сторону тела. Фельденкрайз иногда говорил, что болезненные части тела получают знание о движении не от него, а от той стороны тела, которая двигается свободно. Если во время занятия пациент обнаруживал скованность при выполнении движения, ему следовало лишь отметить это, без каких-либо негативных суждений. Он не должен был «преодолевать» ограничение или «исправлять» ошибку. Вместо этого ему следовало изучать разные виды движений и выделять наилучшие, которые казались наиболее изящными и эффективными. «Это не вопрос устранения ошибки[201], – говорил Фельденкрайз. – Это вопрос обучения». Мышление в контексте ошибок и критических суждений переводит разум и тело в напряженное состояние, которое не способствует обучению. Пациент должен был изучать и усваивать новые способы движения, и целью этого процесса было развитие и реорганизация нервной системы и мозга, а не их «починка». Занятия по методике Фельденкрайза глубоко расслабляли тело, и люди уходили домой, ощущая гораздо меньше боли и двигаясь гораздо свободнее, чем раньше. Вскоре люди стали обращаться к Фельденкрайзу с просьбами об индивидуальных занятиях для облегчения болей в шее, спине и коленях или для решения проблем с осанкой и восстановления двигательных функций после операции. Пользуясь теми же принципами, он добился больших успехов, аккуратно двигая конечности пациентов, лежащих на столе вместо того, чтобы позволять им двигать конечности самостоятельно. Фельденкрайз пользовался термином «функциональная интеграция» для описания получасового сеанса двигательной терапии. Целью пациента была способность нормально функционировать, несмотря на внутренние структурные проблемы. Разум вместе с отдельными частями тела находил способы нового целостного функционирования. Поскольку Фельденкрайз рассматривал сеансы терапии как разновидность занятий, он называл своих пациентов учениками. В отличие от групповых занятий, где он давал ученикам устные инструкции, предлагая совершать различные движения, индивидуальные сеансы были почти полностью невербальными, если не считать самого начала, когда пациент рассказывал о своей проблеме. Сначала Фельденкрайз размещал пациента на столе в максимально удобном положении, где тот чувствовал себя надежно и комфортно и мог расслабиться. Люди часто держат некоторые части тела в напряженном положении, не осознавая этого. Для ослабления статической нагрузки и снятия мышечного напряжения в нижней части спины он помещал небольшой валик под голову или под колени. Даже при слабом напряжении мышечный тонус усиливается, и человеку становится трудно замечать тонкие моторные различия и усваивать новые движения, что необходимо для успешной терапии. Фельденкрайз считал, что наилучшие условия для обучения мозга новым способам выполнять движения – это такие условия, в которых ученик чувствует себя комфортно, а его мышечное напряжение сведено к минимуму. Фельденкрайз садился рядом с учеником и с помощью прикосновений вступал в контакт с его нервной системой. Он начинал с мелких движений, чтобы мозг, наблюдавший за происходящим, привыкал определять незначительные различия. Прикосновения служили не для направления, а для коммуникации с мозгом пациента. Если человек совершал движение, Фельденкрайз двигался вместе с ним, внимательно наблюдая и не прилагая больших усилий, чем было необходимо. Он не разминал мышцы и не давил на них, как при массаже или при физиотерапевтическом сгибании и разгибании суставов. Он редко работал непосредственно с болезненной частью тела; такой подход лишь усиливал мышечное напряжение. Он старался начинать работу на максимальном расстоянии от болезненного участка, часто на противоположной стороне тела. Если пациент испытывал боль в верхней части тела, то сеанс мог начаться с пальца ноги. Если Фельденкрайз ощущал скованность движения, то никогда не пытался преодолеть ее. Он обнаружил, что когда мозг ощущает расслабленность большого пальца ноги, у человека появляется представление о расслабленном движении, которое вскоре распространяется на всю половину тела. Подход Фельденкрайза отличается от традиционных методов физиотерапии, сосредоточенных на отдельных частях тела и потому имеющих «локальное» применение. К примеру, в некоторых формах физиотерапии используются тренажеры, вовлекающие конкретные части тела в процесс движения через растяжку и последовательное напряжение мышц. Хотя такие методики часто бывают весьма эффективны, они основаны на механистической концепции отношения к телу как к набору отдельных частей. В них предусмотрены специфические процедуры для конкретных проблемных участков. По словам Фельденкрайза, «у меня нет универсальной методики[202], которую можно применять ко всем людям без разбора; это противоречит принципам моей теории. Я ищу и по возможности нахожу главную проблему, которую можно определить во время каждого сеанса и которую при тщательной разработке можно уменьшить и частично устранить. Я… медленно и постепенно прорабатываю каждую телесную функцию». Репутация Фельденкрайза продолжала укрепляться. Аарон Кацир, друг Авраама Баниэля и ученый, сделавший крупный вклад в теорию нейронной пластичности, сильно интересовался работой Фельденкрайза. Он передал информацию премьер-министру Израиля Давиду Бен-Гуриону, и в 1957 году Фельденкрайз сделал Бен-Гуриона своим учеником. Семидесятилетний премьер-министр так сильно страдал от неврита седалищного нерва и болей в пояснице, что едва мог вставать для выступления в парламенте. После нескольких уроков Бен-Гурион смог забраться на танк и произнести речь перед солдатами. Поскольку дом Фельденкрайза стоял рядом с морем, Бен-Гурион перед обращением к государственным делам отправлялся туда на утреннее купание, а потом заходил к Фельденкрайзу. Однажды Фельденкрайз попросил его встать на голову. Фотография пожилого премьер-министра, стоящего на голове на пляже в Телль-Авиве, была использована на выборах и стала всемирно известной. Вскоре Фельденкрайз стал путешествовать и давать уроки по функциональной интеграции в разных странах, среди его учеников были такие люди, как скрипач Иегуди Менухин и британский кинорежиссер Питер Брук. В ходе работы с новыми учениками Фельденкрайз обнаружил, что его «танцы с мозгом», как он сам это называл, помогали улучшить состояние пациентов в случаях весьма тяжелых повреждений мозга, например при инсульте, церебральном параличе, рассеянном склерозе, некоторых травмах спинного мозга и даже в случаях, когда часть мозга отсутствовала. Детективная работа: выявление инсульта. Фельденкрайза часто приглашали в Швейцарию. Во время одного визита он познакомился с женщиной старше шестидесяти лет по имени Нора, которая пережила инсульт в левом полушарии мозга. В написанной им книге о ее лечении содержится наиболее подробное описание его методики. При инсульте кровяной сгусток или кровотечение нарушают кровоснабжение какой-то части мозга, и нейроны в этой области начинают отмирать. У Норы после инсульта речь была медленной и невнятной, а тело жестким. Она не была парализована, но мышцы ее тела с одной стороны находились в спастическом состоянии. Считается, что спастика (от слова «спазм») происходит при повреждении нейронов мозга, которые тормозят мышечные сокращения. Срабатывают только возбуждающие нейроны, что приводит к слишком сильному мышечному напряжению. Это классический признак плохой саморегуляции нервной системы. Через год после инсульта речь Норы улучшилась, но она не могла прочитать ни слова или написать свое имя. Через два года она по-прежнему нуждалась в круглосуточном наблюдении, поскольку часто выходила на улицу, а потом не могла найти дорогу домой. Нарушение когнитивных функций сильно тяготило ее. Фельденкрайз впервые встретился с ней через три года после инсульта и не имел ни малейшего представления, как подойти к этой проблеме. Каждый инсульт, вызывающий когнитивные нарушения, по-своему уникален, и точное определение поврежденной функции мозга часто требует детективных навыков. Он понимал, что чтение не является естественным навыком; процесс обучения требует совместной работы множества разных мозговых функций. Он также понимал, что когда инсульт повреждает нейронную сеть, обрабатывающую какую-либо функцию, это не означает, что повреждаются все нейроны в сети: «Когда навык утрачивается, лишь некоторые клетки, необходимые для выполнения этого навыка, перестают функционировать»[203]. Часто бывает возможно привлечь к работе другие нейроны и «научить их выполнению утраченного навыка, хотя обычно другим способом». Фельденкрайз смог дать Норе лишь несколько уроков до возвращения в Израиль, и ее родственники решили, что она должна отправиться вместе с ним, так как традиционное лечение не давало результатов. В начале своей работы с Норой Фельденкрайз старался выяснить, почему она не могла читать и писать. Он также строил догадки о ее восприятии окружающего мира и ориентации в пространстве: она постоянно натыкалась на вещи, часто усаживалась на самый край стула, когда пыталась сесть, а выходя из комнаты с несколькими дверями обычно выбирала неправильную. В конце получасового урока Фельденкрайз поставил ее туфли, снятые перед занятием, носками к ней, но не сказал, зачем он это сделал. Она выглядела очень сконфуженной, не могла надеть туфли или отличить левую туфлю от правой, и провозилась больше пяти минут. Эта ошибка подсказала ему, что из-за травмы мозга она перестала отличать левое от правого, что также нарушило ее способность к чтению. Он понял, что сначала должен разобраться с этой проблемой, так как дети учатся отличать левую сторону от правой задолго до того, как они учатся читать. Но прежде чем решать проблему Норы с ориентацией в пространстве, необходимо было успокоить ее шумный, гиперактивный мозг. Когда Фельденкрайз поднимал ее конечности, то не мог согнуть их из-за чрезмерного мышечного напряжения. Он исправил это, расположив ее на спине и подложив покрытые губкой деревянные валики ей под шею и под колени. Это уменьшило мышечный тонус в ее теле. После этого он стал осторожно двигать ее голову взад-вперед, все легче с каждым разом, и ее тело расслаблялось, приводя ее мозг и нервную систему в состояние повышенной восприимчивости. Когда в мозг поступали только слабые стимулы, ей было легко определять мелкие сенсорные различия и учиться. Потом он просто прикасался к ее правому уху и шутливо говорил: «Это правое ухо». Когда Нора лежала на спине, то видела кушетку справа от стола, где она находилась. Фельденкрайз прикасался к ее плечу и говорил: «Это правое плечо». На протяжении нескольких дней он прикасался к разным точкам с правой стороны тела и произносил соответствующие слова. Он никогда не использовал слово «левый» и не прикасался к левой стороне тела. Во время следующего сеанса он уложил ее на живот и снова прикоснулся к правой стороне тела. Теперь она была сбита с толку, так как сопоставляла понятие «правая сторона» с видом комнаты. Когда она лежала на спине, кушетка находилась справа и стала своеобразным «признаком правости» для Норы. (С возрастом мы забываем о том, что в детстве мы все усваиваем это различие похожим способом.) Фельденкрайз провел несколько занятий, обучая ее различать правую и левую стороны, когда она находится в разных позах. Он хорошо понимал, что такая обманчиво простая концепция, как ориентация, на самом деле довольно сложна. Потом он сделал следующий шаг и предложил Норе закинуть правую ногу на левую. Она сделала это, но теперь считала свою левую ногу правой, так как она была правее. Потребовалось два месяца уроков и экспериментов с правыми и левыми позициями, пока она не смогла понять концепцию «левого» и «правого» во всей ее полноте. Все это время ее мозг формировал новую карту телесного восприятия левой и правой стороны. Иногда она снова сбивалась, и ему приходилось начинать сначала, но это происходило все реже. Лишь тогда Фельденкрайз решил, что она готова перейти к текстам. Нора говорила, что не может «видеть» слова. Он направил ее к офтальмологу, который сообщил, что с ее зрением все в порядке, и таким образом подтвердил, что проблема заключается в ее мозге, а не в глазах. Фельденкрайз дал ей книгу с очень крупным шрифтом. Когда ничего не вышло, он вручил ей очки, но она никак не могла правильно надеть их. «Я был недоволен собой[204], – написал он. – Я не понял, что даже перенос телесного восприятия на внешние объекты требует подготовки». Ребенок, который берет родительские очки и пытается надеть их, испытывает такие же затруднения. Поэтому Фельденкрайз научил ее правильно располагать очки, чтобы левая линза располагалась перед левым глазом, а правая линза – перед правым глазом. Поскольку Нора говорила, что не может «видеть», Фельденкрайз не стал предлагать ей заняться чтением (это приводило ее в замешательство), а просто попросил смотреть на страницы, закрывать глаза и произносить любые слова, которые придут на ум, по методу свободных ассоциаций Фрейда. Когда она закончила, он просмотрел показанные страницы и обнаружил, что все произнесенные слова находились в нижней левой части страницы; обычно это были последние три слова в строке. «Это обрадовало меня[205], – написал он. – Она действительно читала слова, но не знала, где прочитала их». Нора говорила Фельденкрайзу «я не могу видеть», а не «я не могу читать». Он начал понимать, что она имела в виду. Он попросил ее зажать один конец соломинки между губами, а другой – между кончиками пальцев, расположенными под словом в книге. Цель заключалась в том, чтобы установить прямую связь между ртом (который говорит) и глазами (которые видят). Она могла видеть слово на другом конце соломинки, но еще не могла прочитать его. Однако после двадцати попыток она начала спонтанно произносить слово на дальнем конце соломинки – во многом так же, как дети, которые учатся читать, указывают пальцем на каждое слово. Нора читала. Фельденкрайз часто садился рядом, слева от нее. Он подкладывал правую руку под запястье ее левой руки, чтобы помочь ей держать книгу. Другой рукой он помогал ей держать соломинку между губами. Таким образом, он мог чувствовать все ее движения и малейшие задержки дыхания. Когда это происходило, он понимал, что нужно прекратить двигать соломинку, чтобы ее нервная система могла перестроиться. «Это было нечто вроде симбиоза двух тел[206]: я ощущал любую перемену в ее настроении, а она ощущала мою целенаправленную, но мирную и не принуждающую силу. Я не торопил ее, но произносил слова вслух, когда чувствовал, что она замирает от беспокойства и теряет хватку. Постепенно я стал произносить их все реже». Фельденкрайз использовал ощущения собственного тела как один из главных инструментов для помощи пациенту, для отслеживания тончайших реакций нервной системы пациента и отождествления с ним. Осязание всегда было для него важно, поскольку он верил, что когда его нервная система обменивается сигналами с нервной системой другого человека, они образуют единую систему. «Это новая совокупность…[207] новая сущность… Оба человека воспринимают какие-то ощущения через соединенные руки, даже если они не понимают и не знают, что происходит. Тот, к кому прикасаются, воспринимает чувства того, кто прикасается к нему, и без всякого понимания изменяет свое состояние в соответствии со своими ощущениями. Прикасаясь к человеку, я не стремлюсь что-либо получить от него; я лишь чувствую, в чем он нуждается, независимо от того, знает он об этом или нет, и понимаю, что я могу сделать в этот момент, чтобы человек чувствовал себя лучше». Он описывает идею симбиоза двух нервных систем как подобие танца[208], где один партнер учится, следуя за другим без каких-либо формальных инструкций. Такой «танец», как и любой другой, сводится к общению между двумя людьми. Когда Фельденкрайз прикасался к ученику, то часто посылал невербальные намеки, подсказывая, что еще может совершить его тело при управляемом движении, позволяя ему ощутить новые вариации движения, доступные для конечностей с ограниченной подвижностью. Это имело особенно важное значение для пожилых учеников, которые годами привыкали снова и снова совершать одинаковые движения, что приводило к нейропластическому закреплению схем движения; пренебрегая другими схемами, они утрачивали нейронные сети, управлявшие ими, по принципу «используй или потеряй». Фельденкрайз напоминал ученикам о движениях, которыми они когда-то пользовались, но потом разучились пользоваться. Через три месяца он научил Нору держать ручку и писать, пользуясь другими оригинальными методиками. Ее состояние продолжало улучшаться, и в конце концов она вернулась в Швейцарию. Год спустя во время визита в Швейцарию Фельденкрайз увидел Нору, гулявшую у вокзала в Цюрихе. Она выглядела уверенной в себе. Когда они заговорили, он понял, что отношения «учитель/ученик» подошли к концу, и был этому рад. Теперь они могли общаться просто как двое случайно встретившихся друзей. Когда Фельденкрайз согласился работать с Норой, он вовсе не был ошеломлен тем, что при утрате структурной целостности мозга его пластичность сохранилась. Он просто не мог узнать пределы ее возможностей, пока не попытался научить ее сначала ориентации в пространстве, а потом чтению и письму, терпеливо и не торопясь, как взрослый человек учит ребенка. Ключом к успешному обучению было определение нарушенной функции мозга, а потом ее тренировка для дифференциации сенсорных стимулов. По мере того как ее разум и ее сознание отмечали эти различия, они встраивались в карты ее мозга, что со временем позволяло ей проводить еще более тонкие различия и опираться на эту информацию в повседневной жизни. Для меня образ этих двух пожилых людей наделен невероятной красотой. Когда Фельденкрайз, которому было около семидесяти лет, сидел рядом с Норой и учил ее читать, их нервные системы были настолько переплетены и настроены друг на друга, что он, как и она, тоже учился писать. По его словам, это не было выздоровлением. «Выздоровление – это неправильное слово[209], поскольку та часть моторной коры, которая до инсульта организовывала и направляла процесс письма, не могла функционировать как раньше, – написал он. – Лучше говорить о «воссоздании» письменной способности». Поскольку нейронные сети, ранее принимавшие участие в чтении и письме, были повреждены при инсульте, их функции приняли на себя другие нейроны. Фельденкрайз не называл «лечением» то, что делал вместе с Норой, как это иногда делали другие люди. Он предпочитал называть это улучшением. «Улучшение – это постепенное совершенствование[210], которому нет предела, – писал он. – «Излечение» – это возвращение к прежнему состоянию активности, которое не обязательно было превосходным или даже хорошим». Такое улучшение может быть разительным у детей, родившихся с травмами мозга, которые с самого начала не находились в «удовлетворительном состоянии». Помощь детям.